Признаю себя виновным... - Джалол Икрами
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как же так? Почему он хвалит ту, которая причинила ей столько зла, ту, из-за которой ей пришлось перейти в другую школу? Почему отец хвалит ее?…
Так вошло в жизнь маленькой Зайнаб первое раздумье. Но тогда она была слишком мала, чтобы задумываться очень надолго.
Глава 7.
Пришла… „Кто?“ — „Милая“. — „Когда?“ —
„Предутренней зарей“.
Спасалась от врага… „Кто враг?“ —
„Ее отец родной“.
Абульхасан Рудаки.
… Сколько Зайнаб простояла тут на темной кишлачной улице, возле дерева, погруженная в воспоминания? Пятнадцать-двадцать минут, а может быть и меньше. Конечно, за это время она могла бы уйти далеко. И вдруг она услышала знакомую мелодию. Пел слабый, но очень приятный голос. И песенка была знакомая. Песенка жаворонка — так ее прозвал Мухтар… Зайнаб просияла: ведь это же она сама поет! Мухтар включил ленту магнитофона с ее голосом, записанным еще в городе. Поняв это, Зайнаб умилилась: так вот он какой, Мухтар-джон! Значит, он ее действительно любит. Он только притворяется резким и грубым. Стоит ей уйти и он грустит, вспоминая ее…
… А в это время Анвар выходил с партсобрания. И по пути домой он тоже услышал песенку жаворонка. Снова в памяти его возникло воспоминание — одновременно приятное и неприятное, во всяком случае, тревожное. «Чей это голос? Кто это поет?..»
Но песенка вскоре прервалась, и Анвар так и не вспомнил…
…Давным-давно, когда Мухтар еще работал в школе, он пригласил на один из своих холостяцких вечеров Анвара. Вот тогда-то он и включил ленту с песенкой, напетой Зайнаб. Вот тогда-то он и сказал: «Это поет мой жаворонок». Сказал, наверное, желая похвастать. В тот вечер много пили; приятели Мухтара, приехавшие из города, рассказывали какие-то непристойные анекдоты. Анвар несколько раз порывался остановить болтливых молодых людей. Хотел строго предупредить: — «Я не позволю в моем присутствии говорить всякие пошлости!» — но деликатность и душевная мягкость воспрепятствовали этому. Все это уже давно позабыто. Мухтар от него теперь далек. И все же осадок остался.
Да, Мухтар всюду, где появлялся, оставлял свои липкие следы. Не только девушки и молодые женщины, разгадав его, радовались тому, что наконец-то порвали с ним. Юноши, да и взрослые мужчины тоже, если сами были чисты душой и честны, разобравшись в том, что представляет из себя этот человек, уходили от него со вздохам облегчения.
Не всем удавалось это безболезненно. Мухтар знал человеческие слабости, умел им потакать. Вот и сейчас он ведь не просто включил магнитофон. Нет. Он открыл окно и пустил динамик на полную мощность.
Догадывался, что Зайнаб бродит где-то здесь неподалеку и грустит, а если так, значит услышит, а услышав умилится.
Когда кончилась песенка, Мухтар немедленно выключил музыкальный ящик и побежал к своей потаенной калиточке. Так действуют охотники, поставившие приманку. Приоткрыв калитку, он оглядел улицу. К этому времени луна уже поднялась высоко — было хорошо видно. Зайнаб стояла у дерева. Мухтар хотел ее окликнуть, но тут же заметил одинокую мужскую фигуру, идущую посреди улицы в сторону Зайнаб.
Анвар! Увидев его, Мухтар притаился: «Посмотрим, посмотрим, что будет дальше…»
Вот Анвар уже возле того дерева, где стоит Зайнаб… Она вскрикивает от неожиданности… Анвар что-то говорит, она что-то отвечает…
Как ни прислушивается Мухтар, слов он различить не может. Он видит — Анвар и Зайнаб сближаются, идут рядом, проходят мимо него… Куда? Они определенно удаляются от своего дома!.. Одну только фразу, сказанную Анваром, успевает услышать Мухтар:
— Так значит, и вы тоже?! А я думал, что только я люблю…
И он, и она рассмеялись, а потом заговорили тише. Мухтар дал им возможность отойти шагов на тридцать и, прячась в тени, двинулся следом за ними.
Они свернули за дом сельпо и медленно пошли через ярко освещенный луг к купе деревьев, — туда, где шумел маленький водопад и лежало несколько валунов, заменяющих влюбленным Лолазора скамейки.
Мухтар не решился идти за ними дальше. Да и зачем? Всё и без того ясно!..
Мухтар поворачивает назад. Сперва он идет быстро, почти бежит. Куда он торопится? В голове его, наверное, созрел план… Но вот он замедляет шаг, трет рукой лоб и, наконец, остановившись, осматривается по сторонам. Да, оказывается и такие люди, как он — энергичные, решительные — иногда вынуждены всерьез обдумать свои поступки и намерения. Опрометчивость может еще более осложнить жизнь… И вправе ли он, представитель власти, один из наиболее заметных в кишлаке людей, бежать по центральной улице в такое время? Нет, нет — солидность прежде всего!
Теперь, если кто-нибудь и видит Мухтара, этот невольный свидетель его вечерней прогулки может сказать: секретарь сельсовета медленно, заложив руки за спину, бредет по улице от лавки сельпо к школе. Может быть, у него голова болит. А, может быть, он думает над тем, как лучше выполнить финплан квартала. Ведь все дела сельсовета сейчас на нем — председателя вызвали на несколько дней в Сталинабад.
Что верно, то верно. Мысли в голове секретаря сельсовета так и кишат. «Ну и положеньице! — повторяет он про себя. — Не торопись, не торопись Мухтар! Не поддавайся чувству! Взвесь всё!»
И вот он начинает взвешивать. Зайнаб влюбилась в Анвара? Ну, нет — это несерьезно. И можно ли допустить, что Зайнаб здесь, неподалеку от его дома, назначила свидание Анвару? Глупости, конечно. Просто случайно встретились.
Что же означает, в таком случае, фраза, сказанная директором школы: «Так значит и вы тоже?! А я думал, что только я люблю…» Мухтар — опытный волокита. Уж он-то знает: так, между прочим, на ходу, в любви никто не объясняется. Обыкновенный разговор о любви к природе, или к вечерним прогулкам при луне. Начало… Да, конечно, для начала романа такая фраза годится. Но он, правду говоря, не верит и в то, что кокетка Зайнаб способна всерьез полюбить скучного провинциального учителя.
И все-таки — вот удивительно! — когда Мухтар вспоминает, как Зайнаб идет рядом с Анваром через освещенный луной луг, сердце его начинает ныть, а мускулы рук напрягаются. Ревность? Вот еще! Он давно решил, что человек, который хочет чего-нибудь добиться в жизни — стать богатым и независимым, — такой человек не имеет права ни на безрассудную любовь, ни на ревность. Конечно, и любовь, и ревность могут служить ему в качестве оружия.
