Сильные впечатления - Сергей Магомет

Впрочем, что касается бесконечного сидения перед телевизором, то нечто ценное в этом было. Зерно надежды, которое заронила в ее душу Рита Макарова, проросло, и желание сделаться тележурналисткой жгло ее, словно мучительный внутренний огонь. Теперьто Маша доподлинно знала, чему именно она хотела бы посвятить свою жизнь… Оставалось лишь превозмочь собственную натуру и, оторвавшись от телевизора и жратвы, заняться любимым делом.

– Мария, доченька, – говорила мама, механически прихорашиваясь перед зеркалом, – прежде всего, ты должна понять, что тебя беспокоит на самом деле. Если ты мне расскажешь об этом, то я, может быть, смогу тебе помочь…

Она заботливо подправила выбившуюся прядку, подкрасила губы и подрумянилась.

– Бедненькая моя, – сокрушенно сюсюкала она, даже не глядя в сторону дочери, – Ты должна мне рассказать. Я попробую тебе помочь.

Она была поглощена исключительно собственной персоной. Как Маша могла объяснить ей, почему она ненавидит жизнь, в которой каждое ее движение контролируется мужем – мужчиной, у которого один ответ на все ее жалобы. Чтобы почувствовать себя счастливой, помимо сексуальногимнастических упражнений, она нуждалась в какомто деле. А от Эдика она слышала одно. «Отстань от меня со своим геморроем!» – чуть что ворчал он.

– У меня идея! – сказала мама. – Тебе нужно заняться большим теннисом. Ты быстро войдешь в норму. К тому же там общество. Ты встряхнешься как женщина… Но сначала, – продолжала она, – тебе нужно показаться хорошему специалисту. Он пропишет тебе какиенибудь хорошенькие пилюльки, которые поумерят твой аппетит. Поверь, существуют такие пилюльки, от которых ты за три месяца сбросишь тридцать килограммов!

Хотя мама старалась держать себя в руках и говорить с дочерью как можно спокойнее, чувствовалось, что и она на грани срыва. Какое уж тут спокойствие, если дело идет к тому, что этот чертов зять наглец Эдик начнет демонстративно пренебрегать ее родной дочуркой, поскольку та разжирела и подурнела.

Между тем раздался звонок в дверь, и мама поднялась, чтобы открыть. Пришла Катя. Вопли ее отпрыска они заслышали еще в комнате. Слава богу, старшая дочка была в детском саду, и, теперь Катя энергично кантовала коляску с малышом, который мгновенно успел отодрать от стены в прихожей клок обоев. Тем временем номер третий успешно дозревал у нее во чреве.

Когда Катя вошла в спальню, на ее лице отразилось смущение. Ей становилось не по себе, когда приходилось наблюдать, как у ее младшей сестрички, всегда считавшейся такой стойкой и жизнеспособной, вдруг стали так сдавать нервишки. В то время, как она, Катя, такая плакса—вакса—гуталин, так лихо управляется с муженькомстоматологом Григорием, домом и детишками, Маша находится, так сказать, в процессе самого что ни на есть активного разложения.

– Мы с Григорием все выяснили, – сообщила Катя. – Мы до утра читали специальную медицинскую книгу, и Григорий определил совершенно точно – это послеродовой психоз, следствие неудачной беременности. В подобных случаях рекомендуется сделать еще одну попытку.

Ну не маразм ли это – зубной врач с женойнаседкой сидят ночь напролет над медицинской литературой, чтобы отгадать причину того, почему жизнь Маши катится под откос?

Маша зарыдала еще пуще.

– Григорий весьма озабочен твоим состоянием, – сказала Катя. – Он ставил пломбу одной женщине, у которой были подобные проблемы…

– Какие еще проблемы! – нетерпеливо воскликнула Маша. – Я хочу работать, а не рожать, как ты!

Катя обиделась.

– Ну так и работай на здоровье, – проворчала она. – Зачем тогда эти слезы? Кто тебе мешает?

– Эдик против…

– Что значит – против? – пожала плечами Катя.

– Ты удивлена?

– Ты мне не говорила.

– А разве вы меня слушаете?!

Катя вопросительно взглянула на мать, а та быстро проговорила:

– Блажь! Очередная блажь! Я вот никогда не работала. Так пожелал ваш отец. Эдик в состоянии содержать семью и, понятно, тоже не желает, чтобы Маша работала…

– Какая чепуха, – снова пожала плечами Катя, подсаживаясь к сестре и осторожно беря ее за руку. – Ведь одно другому не мешает.

– Заботиться о муже – это тоже труд, – заявила мама как само собой разумеющееся. – Если, конечно, и муж старается для семьи. Взять хоть тебя, Катенька. Ты ведь счастлива тем, что можешь заботиться о Григории и детях. И тебе ни к чему другие хлопоты. Разве нет?

– Но я – это я, а она – это она. Если она хочет работать, то никто ей не может запретить… Если бы я захотела выйти на работу, если бы это было необходимо для моего счастья, Григорий не только не стал бы возражать, но был бы рад сам меня куданибудь пристроить – лишь бы от меня была какаянибудь польза…

– Ты смеешься, – горько всхлипнула Маша, – как тебе не стыдно!

– Екатерина, – одернула Катю мать, – если ты намерена разговаривать в таком тоне, то лучше уходи!

– Никуда я не собираюсь уходить, пока Маша сама меня не прогонит, – заявила Катя, улыбаясь сестре.

– Нетнет, – поспешно проговорила та, сжимая ее руку, – не уходи, пожалуйста!

– Если ты такая умная, – проворчала мать, обращаясь к Кате, – то объясни своей младшей сестре, что ей, по крайней мере, не мешает немножко похудеть!

– Что правда, то правда, – спокойно сказала Катя, – но Маша и сама это прекрасно понимает.

Маша со вздохом кивнула, а мама тут же сняла телефонную трубку и принялась прозваниваться к знакомому врачудиетологу, большому специалисту в своем деле. Кажется, по совместительству, он был еще не то гипнологом, не то сексопатологом. Как бы там ни было, после его курса стремительно худели не только кошельки пациентов, но и сами их владельцы. Кроме таинственных и экзотических восточных процедур, он кормил пациентов пилюлями собственного изготовления, от которых не только худели, но и вновь обретали радость бытия.

– Да, доктор, – защебетала мама, – конечно, доктор. Как скажете, доктор. Все что угодно, доктор… Огромнейшее вам спасибо!

Положив трубку, она даже потерла от удовольствия руки.

– Завтра у тебя начнется новая жизнь, – победно заявила она.

– Ты пойдешь? – осторожно поинтересовалась у сестры Катя.

Однако Маша медлила с ответом. Смысл жизни все еще ускользал от нее.

Переворачиваясь на постели так, чтобы слезы и сопли красноречиво размазались по подушкам, она закричала:

– И не подумаю! До тех пор, пока не буду точно знать, что со мной будет!

– Ну не знаю, – проворчала мама, потянувшись за своей сумочкой, – с тобой невозможно говорить! И ты неблагодарная как всегда.

– Что ты хочешь знать? – спросила сестру Катя.

– Я хочу знать, – заявила та, – обещаете ли вы убедить Эдика, чтобы он позволил мне чемнибудь заниматься.

– Глупенькая, это совершенно ни к чему, – сказала с улыбкой Катя. – Просто делай что хочешь, и черт с ним, с Эдиком.

– Чем, интересно, она будет заниматься – без образования, без специальности? А когда Эдик ее бросит, то кто, интересно, будет ее кормитьодевать? Может, ты? Я, например, этого делать не собираюсь!

– Она может учиться заочно, она найдет работу… – начала Катя, но взбешенная и как всегда непреклонная родительница схватила сумочку и вышла вон, громко хлопнув дверью.

Спустя три недели после аккуратных посещений замечательного доктора и усердных занятий на корте Маша сбросила целых пять килограммов, укрепилась духом и добилась того, чтобы ее восстановили на заочном отделении факультета журналистики, который она бросила прошлой осенью при первых же признаках токсикоза от беременности. А главное, она набросала очерк для газеты или журнала. Про себя она решила – как только она снова начнет влезать в свои прежние наряды, то любой ценой устроится хоть штатным, хоть внештатным корреспондентом в какоенибудь приличное издание.

Когда однажды вечером Эдик вернулся домой из офиса, Маша торжественно вручила ему рукопись очерка. Для прочтения. Накрывая на стол, она наблюдала, как, механически встряхнув листками, он уселся на диван и, закинув ногу на ногу, приступил к чтению. Кажется, он еще толком не понимал, что именно она сунула ему в руки. Вдруг он побледнел, как смерть, схватился за сердце и стал ловить ртом воздух.

– Что с тобой? – испугалась она.

– Сам не пойму, – с трудом выдавил Эдик, ослабляя галстук. – Чтото мне нехорошо. Принеси попить…

Она стремглав бросилась за водой и, вернувшись, протянула стакан умирающему супругу. Ее рука дрогнула, и она слегка облила его дорогой английский костюм.

– Идиотка, – закричал он, – посмотри, что ты наделала!

– Господи, ты меня напугал, Эдик. Я подумала, что у тебя схватило сердце.

Маша взяла его за руку и попыталась нащупать пульс.

– Отстань! – снова взвизгнул он, отдергивая руку. – Со мной все в порядке. Это нервное.