Сильные впечатления - Сергей Магомет

– Так как же, Волк? Ты с женой испробовал все средства?

Она почувствовала себя добрым докторомсексопатологом, который самоотверженно заботится о своем сбившемся с истинного пути подопечном. Нужно поучить его умуразуму, прочесть соответствующие наставления, дать ценные советы касательно интимной сферы и отправить домой для вдумчивого и самоотверженного исполнения супружеских обязанностей. Иначе говоря, убедить полковника, чтобы тот занялся любовью с собственной женой. И желательно – со всей возможной нежностью и лаской, вместо того, чтобы растрачивать их на стороне…

В какойто момент Маша даже успокоилась, упиваясь своей мудростью и проницательностью. Однако если она такая умная, то почему бы ей не позаботиться немного и о себе самой?.. Вот всегда так – она была готова заботиться о ком угодно, только не о себе.

Полковник сначала улыбнулся, а потом посмотрел на Машу долгим взглядом, в котором засквозила подозрительность. И зачем это ей понадобилось заводить разговор о его неудачном супружеском опыте? Зачем омрачать воспоминаниями эти счастливые минуты?.. Тем не менее он ответил.

– Понимаешь, – сказал он, взяв Машу за руку, – не то чтобы я совсем не старался, чтобы у нас с Оксаной все было хорошо. Я старался. Я даже очень старался. Лет десять я честно пытался сделаться примерным мужем, хотя с самого начала знал, что ничего хорошего не получится.

– Тогда зачем же ты на ней жениться?

– Да вот женился… Зачем женятся? – он пожал плечами, – Наверное, видел, что ей этого хочется – и покорился. Я только что получил свое первое серьезное назначение. Тогда еще в звании лейтенанта. Наверное, мне хотелось, чтобы меня ждала женщина. Вот я и пообещал, что, когда вернусь, мы поженимся. Я уезжал очень далеко, и там было очень жарко.

– В Афганистан?

– Куда же еще…

– Ну конечно, я так и думала, – сказала Маша, отводя глаза.

– Что ты думала? – насторожился он, но Маша не ответила.

– Господи, – лишь воскликнула она, – почему это случилось именно со мной?!..

Он тоже ничего не сказал, только снова набил свою маленькую черную трубку и изящно закурил, спокойно поглядывая на Машу.

– Что же потом? – нетерпеливо спросила она.

– Потом началась долгаяпредолгая война, и у меня даже не было времени толком задуматься о том, что я делаю. Впрочем, кажется, когда я уехал, я уже точно знал, что не хочу на ней жениться. Честное слово, знал. И знал… что женюсь. Была в этом какаято тупая неотвратимость. Это должно было случиться – вот и все. Разве что если бы я погиб…

– Но ведь ты ее всетаки любил? – настаивала Маша.

Он слегка покраснел.

– Мне было двадцать пять лет. Что я понимал в любви? Но наверное любил. Мы были в разлуке несколько месяцев и, когда я приехал в отпуск, она показалась мне самой красивой девушкой, которую я когданибудь видел. Я представил, что мне скоро возвращаться в часть и что, если мы поженимся, я смогу взять ее, такую красивую девушку, с собой. Вот и вся любовь.

– И она с тобой согласилась ехать…

– А что тут такого? Она всегда была неподалеку, где бы я не служил. Не так уж это было опасно, как некоторые думают. По крайней мере, в нашем случае. А преимуществ – масса…

Разглядывая полковника, Маша подумала о том, что, пожалуй, никто из них, из мужчин, не способен внятно рассказать о своих чувствах, о любви к женщине. Особенно, если любовь уже умерла. Им кажется, что ее никогда и не было. Они словно боятся, что если признаются в своем прежнем чувстве, то на новое уже не будут способны. Поэтому всякий раз убеждают себя и потом искренне верят, что полюбили впервые. Как будто прежняя любовь помеха новой…

– Я думаю, она смотрела на это подругому, – сказала Маша.

– Может быть, – пожал плечами он. – Я вовсе не оправдываюсь. Да и не в чем, кажется. Просто с самого начала мы не стали друг другу близки. Не было той близости, которая превращает незнакомого человека в самого родного. Война продолжалась, разрасталась, превращалась в бесконечную и очень хлопотную работу…

– Не понимаю… Какое все это имеет отношение к твоему браку?

– Самое непосредственное, – терпеливо ответил он. – Я был так поглощен службой, что у меня не было ни времени, ни желания копаться в своих собственных переживаниях. Меня быстро повышали в звании и должностях. Приходилось заниматься очень серьезными и ответственными делами. От меня зависели жизни очень многих людей…

– Но ведь у тебя стали появляться другие женщины. Твои серьезные и ответственные дела этому не мешали? Или это тоже был вопрос жизни или смерти?

Волк даже не улыбнулся ее иронии.

– Я думаю, – серьезно сказал он, – что сначала я сходился с женщинами только для того, чтобы снять напряжение. Потом чтото изменилось. Я стал искать близости с теми женщинами, которые могли дать мне то, чего не могла или не хотела дать Оксана. Но… я всегда ненавидел себя за то, что приходилось ей врать. А потом начал ненавидеть ее – за то, что она подтолкнула меня к этому…

– Значит, ты возненавидел ее, – тихо проговорила Маша. – А если бы я не смогла дать тебе то, что тебе нужно, ты бы меня тоже возненавидел? – спросила она. – Думаешь, я устроена иначе, чем она? Что у меня другая душа?

Слово «душа» она выговорила с особенным удовольствием.

Вместо ответа он взял ее за руки и поднес ее пальцы к своим губам. Закрыв глаза, она ощутила тяжесть мгновенного и горячего прилива внизу живота. Она непроизвольно напрягла бедра и ягодицы и тут же у нее закружилась голова. Ей показалось, что у нее между ног забил горячий родник. Господи, как хорошото!

Он хотел чтото сказать, но она порывисто остановила его.

– Подожди!

А через несколько секунд взглянула на него рассеянными, затуманенными глазами.

– Ты чтото хотел сказать?

Он наклонился к ней и привлек к себе, устроив ее голову у себя на плече.

– Все, о чем ты говоришь, отвлеченные рассуждения. Ты любишь философствовать, – нежно прошептал он, – Да, ты другая. И мне никто не нужен, кроме тебя. Ты даешь мне то, о чем я и мечтать не мог. Мне почти сорок лет, я устал от двойной жизни. Мне хочется, чтобы у нас с тобой все получилось…

Она отстранилась от него. Теперь она не чувствовала ничего, кроме пустоты. Вернее, чувствовала, что обязана вернуть далекой Оксане ее мужчину, который сделался любовником очередной случайной женщины, хотя и уверяет, что та едва ли не воскресила его из мертвых, сделала самым счастливым человеком на земле. Нет, Маша не станет строить своего счастья на несчастье другой.

– Волк, – сказала она как можно спокойнее, – я тебе не подхожу. Ты из тех мужчин, которым нужна женщина, способная посвятить мужу всю свою жизнь… Мне кажется, что именно такой женщиной старалась стать твоя Оксана. И еще станет! А я просто неспособна на это.

– Нет, – не менее спокойно возразил он и коснулся кончиками пальцев ее дрогнувших губ, – мне нужна именно ты. Я так хочу. Хочу тебя.

Ох уж эти мужчины! Уж если они чего возжелали, то будут хотеть – хоть ты тресни. Ничто их не отвратит. Вот и Волку вздумалось возжелать Машу. Ту самую Машу, которая с детства была неблагодарным и своевольным созданием. Она портила кровь папе и маме, которые всегото и мечтали, как только о том, чтобы девочка выросла воспитанной и культурной. Ту самую Машу, которая восстала против мужа, разъезжавшего с охраной на пресловутом серебристом «BMW» и не мечтавшего ни о чем другом, как только о том, чтобы сделать ее жизнь красивой и счастливой, – а она – нечего сказать, отблагодарила, – родила мертвого ребенка!.. И вот теперь Маша делала все возможное, чтобы отвадить от себя полковника, а тот… все еще хотел ее.

– Ты не мыслишь себя без армии. Ты решил посвятить себя войне. А я жить не могу без своей работы, – заявила она, отстраняясь от его руки. – К тому же я никогда не смогу привыкнуть к войне, как привык к ней ты. Я ее ненавижу, я…

– Нет, – попрежнему спокойно возразил он, – ты тоже привыкла к войне. Только войну ты ведешь с самой собой.

Маша сделала вид, что пропустила мимо ушей эту последнюю реплику, которая на самом деле чрезвычайно ее уязвила.

– Я конечно уважаю твою преданность армии, – забормотала она. – Но жертвовать жизнью в наше время и ради разложившегося государства – всетаки, согласись, выглядит и странно, и дико. Особенно, в этой войне…

Он хотел чтото сказать, но она была так взволнована, что нетерпеливо прижала ладонь к его губам. Он улыбнулся.

– А вот интересно, – продолжала Маша, – ты, который так привык воевать, ты бы смог уважать мою преданность журналистике, мое призвание?

Кажется, ей вовсе не нужно было, чтобы он отвечал. Но он ответил.

– Я понимаю тебя, а это больше, чем просто уважение.

И снова улыбнулся, а она взглянула на него почти враждебно.