Сильные впечатления - Сергей Магомет

Она вообразила себе, как папа ковыряется ключом в замке почтового ящика и вместе с «Юридическим вестником» и «Экономикой и жизнью» извлекает это странное письмо. Поднимаясь в лифте, он вертит в руках конверт без обратного адреса со штампом какойто русской не то Швейцарии, не то Венеции, а потом, войдя в квартиру, читает письмо маме, которая вываливает на ладонь из баночки новый патентованный крем и толстым слоем размазывает по морщинистому лицу и шее. Он читает:

«Глубокоуважаемые супруги Семеновы, Иосиф Яковлевич и Ольга Николаевна, сына нашего Рому Иванова разорвало пополам гранатой из подствольного гранатомета в городегерое Грозном, Чеченской АССР, и Мария приехала навестить нас в нашем доме, который, кстати сказать, в настоящее время приватизирован и вместе с участком пятьдесят соток находится в нашем полном законном владении. Имеются у нас также акции нашего совхоза, в котором Клавдия Ивановна проработала до пенсии, а теперь будет получать оттуда дивиденды. В прошлом годе Михаил Палыч тоже вышел на заслуженный отдых как работник внутренних дел, а потому материально мы вполне обеспечены государством. К тому же, и хозяйство, с которого тоже коечто имеем. Вот мы сидели себе вдвоем, говорили, плакали, когда приехала Мария и предложила нам себя удочерить. Чтобы утешить нас в нашем большом горе. Мы конечно согласились, потому что это очень нас утешит, и мы будем чувствовать себя не так одиноко, если мы удочерим Марию и будем ее любить как родную…»

– Это что за новости? – удивится мама.

– Помоему, – скажет папа, – это крестьяне или чтонибудь в этом роде. Совершенно никакого слога.

– Но зато от чистого сердца, – ответит мама. – Кажется, они действительно будут любить ее как родную. Тебе не о чем беспокоиться.

– Я надеюсь, – покачает головой папа. – Если ты не возражаешь, я согласен.

Потом они втроем отправились на кладбище, которое располагалось на холме между двумя озерами в густой роще. У свежей могилы они еще поплакали и помянули дорогого им человека. Клавдия Ивановна разложила на платочке нехитрую закуску, а Михаил Палыч наполнил небольшие граненые стаканчики.

– Вы в Россию насовсем? – вдруг перейдя на «вы», спросил Машу Михаил Палыч. – Или скоро опять туда, к чеченам?

– Пожалуй, насовсем, – ответила она. – Да и начальство считает, что мне нужно отдохнуть…

Потом они долго молчали, и Маша чувствовала, чего от нее ждут осиротевшие родители. Наконец она собралась с духом и начала сбивчиво объяснять:

– Вообщето, все случилось мгновенно… Рома даже ничего не почувствовал… Вспышка, удар – и конец…

Она подняла голову и устремила глаза к небу, откуда, как она надеялась, на них теперь взирал Рома, чье расчлененное тело покоилось у них под ногами. Сквозь слезы солнце дрожало и было готово вотвот покатиться по небосклону в озеро.

– Скажи, дочка, – проговорила Клавдия Ивановна, в отличие от мужа почемуто переходя на «ты», – он… он там не голодал, хорошо питался?

– Очень хорошо, – успокоила Маша.

– Ну ничего, – проворчал Михаил Палыч, – наши тоже всыпали чернозадым!

Потом снова поплакали и помолчали. Маша порылась в сумочке и отдала им пластиковую кредитную карточку. Что они с ней будут делать? Кажется, они даже толком не поняли, что это такое. Наверное, бережно сохранят в память о сыне – пришпилят рядом с его украшенной траурным бантом фотографией.

Больше рассказывать было нечего. Маша засобиралась назад. Ее проводили до паромной переправы.

– Дай те бог, дочка, счастья, что приехала, – сказала Клавдия Ивановна, крепко обнимая Машу. – Дай те бог!..

– В отпуск или так – милости просим, – бормотал Михаил Палыч. – У нас места – уу! – знаменитые!..

Маша стояла на пароме, сонно ползущем через водоем, и ветер трепал ее волосы. Становилось свежо, и, прислонившись к железным перилам, она поплотнее запахнула куртку из черной дорогой кожи. Вдали на воде виднелись какието острова и над ними стаи птиц. Тут у Ромы Иванова прошло детство и отрочество… В этот момент к Маше приблизилась толстая женщина с худой девочкой.

– Вы прямо вылитая Маша Семенова из новостей! – сказала толстая женщина.

– Какая такая Маша Семенова? – пожала плечами Маша.

– Ну вы даете! – изумилась худая девочка. – Жена ж этого Невзорова!

X

Вот Маша снова оказалась в Москвематушке, которая после долгой разлуки чтото не проявляла к ней особых родственных чувств. Мысль о возвращении в полупустую однокомнатную квартиру, которую Маша снимала с тех пор, как обрела моральную и материальную независимость от кого бы то ни было, не высекала в душе бурного энтузиазма. Для начала она решила продефилировать через центр – в надежде адаптации.

Как быстро все становилось чужим! Маша затрясла головой, словно разгоняя пелену забвения, но проступившие воспоминания, которые таились за каждым поворотом, были не из разряда приятных. Знакомые дома, бульвары и улицы помнили, как она бродила здесь, корчась от боли. Маша неловко пробиралась сквозь толпу на улице Горького. От прежней боли осталось одно воспоминания, зато в душу уже успела внедриться новая. От ощущения бездомности засосало под ложечкой. Она смотрела на ослепительное богатство в витринах модных магазинов, не испытывая ни малейшего желания войти и порадовать себя чемнибудь эдаким, но на Пушкинской площади, сама не ведая зачем, купила у какойто cтарухи бутылку шампанского, а у другой – гроздь бананов. Вот уже не один год эти старухи, приторговывающие всякой всячиной, выстраивались здесь наподобие оцепления, словно живое кольцо в защиту новых экономических преобразований. Жуя банан и влача оттягивающий руку полиэтиленовый пакет с бутылкой, Маша в легкой прострации брела куда глаза глядят. Единственное, в чем она была непосредственно убеждена, так это то, что есть у нее еще люди, на которых она может положиться и которые, в случае чего, поддержат и успокоят ее. Что есть у нее настоящая подруга.

Несколько сосунков, лет по семнадцать, с рюкзачками на плечах, жадно засмотрелись на ее стройные ноги, и, проходя мимо, она услышала у себя за спиной:

– Знаешь, чья жена, придурок?.. – спросил один другого.

– Какая жена, дятел! – прервал друг с преувеличенной развязностью. – Это он сам и есть! Только в юбке…

Усмехнувшись, Маша вспомнила, что забыла надеть свою обычную маскировку – темные очки и косынку. Однако на душе ненадолго полегчало. Можно было снова приступить к упорядочению воспоминаний.

Первое время после своего одесского знакомства среди бюстгальтеров и трусов новые подруги Маша и Рита общались весьма часто. Едва вернувшись в Москву, Маша позвонила новой знакомой, и они стали регулярно встречаться у Риты на квартире к взаимному своему удовольствию.

Обычно Маша приходила в пятницу с утра, когда Эдик уже священнодействовал пред золотым тельцом у себя в офисе или еще где, а Рита, поздняя пташка, толькотолько просыпалась после того, как накануне допоздна трудилась на ниве телевидения. Иван Бурденко, деликатный муж Риты, брал собаку и отправлялся совершать моцион, и у женщин образовывалось пару спокойных часов, когда они могли с удовольствием заняться друг другом. Эти утренние свидания по пятницам стали для Маши истинным душевным отдохновением. Она могла на время забыть о своей постылой роли Эдиковой не то супружницы, не то наложницы. Само собой, даже если бы и случилась такая возможность, она бы никогда не взяла с собой в гости самого Эдика. Ей и без того было ясно, что тот яро не одобрил бы ее новой подруги, которая была абсолютной противоположностью всему тому, что он предпочитал видеть в женщинах. Рита была агрессивной, умной и преуспевающей. Она была деловой. Сам факт, что такая женщина счастлива в своем замужестве, смутил бы его и лишил покоя. В противном случае, он мог бы просто записать ее в разряд феминисток, – то есть она бы превратилась для него в пустое место.

Между тем, со своей стороны, Рита понимала, что Маша еще не созрела для решительных действий. Маша была ленива, мечтательна и… беременна. Словом, момент не настал.

– Маша! – восклицала Рита во время их интимных встреч, – ты достаточно умна, чтобы понять – я послана тебе самой судьбой. Я здесь, в этом мире, чтобы помочь тебе, когда ты наконец решишь стать самой собой.

– Я тебя так люблю, Рита! – отвечала Маша. – Я чувствую, что так и будет!.. Вот только дай мне немного прийти в себя…

Прийти в себя, чтобы стать собой. В этой парадоксальной игре слов и содержалась суть проблемы. Нынешняя жизнь вцепилась в Машу мертвой хваткой, и даже Рита ничего не могла с этим поделать. И чем хуже Маше становилось, тем больший стыд сжигал Машу, когда она приходила к подруге и встречала в ее глазах один и тот же немой вопрос. Она стала бывать у нее все реже и реже, а в конце концов и вовсе перестала. Лишь иногда звонила.