Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Сергеевич Трофименков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все они хором рискуют свободой и жизнью Тани (Оксана Акиньшина), девушки Высоцкого, срочно вызывая ее из Москвы с полной сумкой морфия. Типа: долетишь, как хочешь, до Ташкента, а оттуда, как хочешь, доберешься до Бухары. Таня – единственная, кто вызывает в фильме симпатию. Единственная, с кем связан хоть какой-то саспенс. Попадет на борт или не попадет, изнасилует ее в пустыне таксист или не изнасилует, посадят за «особо крупный размер» или не посадят. Но это уже, извините, другой фильм: не «Высоцкий», а «сочинение таджикского мальчика “Как я провез этим летом"».
Точнее говоря, Танюша – единственная из близких Высоцкому людей, кто вызывает симпатии. Человечнее всех гэбэшники: московский куратор Высоцкого (Владимир Ильин) и ташкентский (Андрей Смоляков), брезгливо взирающие на всю эту наркоманско-жульническую суету. Очевидно, они должны символизировать черные силы тоталитаризма, сделавшие жизнь Высоцкого невыносимой. Но по сути следуют заветам Жеглова: вор, Фридман или Леонидов, должен сидеть в тюрьме. А Высоцкому как раз настойчиво советуют лететь не в Ташкент, а в Париж, где Марина Влади положит в клинику. Да и не слепить из Высоцкого жертву КГБ: кто еще из советских актеров мог похвастаться тем, что летит отдохнуть на Таити с женой-француженкой и гоняет по Москве на «мерседесе».
Ну да, многие фильмы о рок-звездах (а Высоцкий заслужил звание первой советской рок-звезды) рассказывают о том, как они пили, ширялись и умирали. Но в любом из них есть моменты парения героев, сценического шаманства. В их самосожжении есть неизменный творческий смысл. Но чтобы сыграть творческий смысл самоубийства, нужен актер, который, по меньшей мере, думал бы о душе героя больше, чем о том, чтобы не испортить дорогущий грим.
Гений (Genius)
США, 2016, Майкл Грандадж
Грандадж – актер, и это многое объясняет в его решении дебютировать фильмом о великом романисте Томасе Вулфе. Актеры очень любят играть писателей. Считают, наверное, что перевоплощение в Льва Толстого – высший профессиональный пилотаж. Или, возможно, сыграв Марселя Пруста, избавляются от угрызений совести, ежедневно напоминающей, что лицедей не читал «В поисках потерянного времени» и вряд ли прочитает. Грандадж, человек благородный, разом осчастливил нескольких коллег. Вулфа сыграл Джуд Лоу, великого редактора Макса Перкинса – Колин Ферт, Хемингуэя – Доминик Уэст, Фицджеральда – Гай Пирс. Появление Фицджеральда драматургически оправдано: пьяный Вулф чудовищно нахамил ему, доведя до грани нового срыва жену писателя Зельду, только что выписанную из психушки. Хемингуэй же является, чтобы проинформировать Перкинса о скором начале мировой войны. Смысл эпизода лишь в том, чтобы Уэст обогатил фильмографию «высоколобой» ролью.
Поскольку творческий процесс визуализируется с трудом, кино интересуется лишь теми писателями, в жизни которых есть нечто этакое. Оскара Уайльда мальчики довели до цугундера, у Айрис Мердок – Альцгеймер, у Достоевского – эпилепсия, у Мисимы – харакири. Берроуз застрелил жену, а Лев Толстой – нет.
Патологически инфантильный экстраверт Вулф – исключение. Самое экстравагантное в его жизни – его творчество. То, что он был графоманом, несомненно. Только такой невозмутимый бегемотик, как Перкинс, мог пережить его безразмерные тексты, претендующие на раскрытие «сокровенной жизни» Америки во всей ее полноте. Перкинс вымарывал за ночь из рукописи Вулфа десятки тысяч слов, назавтра тот приносил им на замену еще больше букв.
Перкинс вспоминал, что рукопись второго романа Вулфа «О времени и о реке» (1935) достигала немыслимой толщины в два фута. В фильме грузчики втаскивают в кабинет редактора три сундука, в которые едва вмещаются тысячи страниц, покрытых нервными каракулями. Грандадж экранизировал злую шутку, ходившую по Нью-Йорку: Вулф доставляет рукописи в издательство «Скрибнерз» на грузовиках.
Кто тут гений: Вулф ли? Перкинс – да, безусловно: он открыл Хемингуэя, Фицджеральда, новеллиста Ринга Ларднера. Не он ли подлинный автор романов Вулфа, с черновиками которых обходился, как Микеланджело прописал: брал глыбу бумажного «мрамора» и отсекал от нее все лишнее. По фильму выходит, что так. Как бы Лоу ни тряс, демонстрируя гениальность Вулфа, нечесаной копной волос, какие бы пассы руками ни совершал, напоминая почему-то Евтушенко на эстраде.
Перкинс еще и безусловно хороший человек: то, что Вулфу удалось довести его до разрыва деловых отношений, не менее изумительное творческое достижение, чем его романы. Вулфа хорошим человеком не назовешь.
Даже самые доброжелательные современники, говоря о нем, перечисляли мелкие недостатки, в совокупности создающие образ монстра. Вулф был лишен воображения, чувства юмора, чувства меры, чувства формы, дара сочувствия. Лоу и сыграл позера, мегаломана, алкоголика, хама, просто свинью. Возмутительно терпеливо любящую его Алину Бернстайн (Николь Кидман), ведущую театральную художницу Америки, он доводит до того, что она истерически жрет пригоршнями снотворные таблетки в кабинете у Перкинса. Взяв же себя в руки, заявляется к редактору с пистолетом – посоветоваться, кого ей пристрелить: себя, его или Вулфа.
Поскольку, как говорил Штирлиц, люди запоминают последнюю фразу, смерть героя в поэтическом, 37-летнем возрасте аннулирует все его презренные качества. Зато у зрителей остается ощущение писательского и редакторского ремесла как чертовски увлекательного занятия: ну и хорошо. Только явно не хватает финального титра – слов Хемингуэя из «Зеленых холмов Африки» (1935): «Я подумал, а что если бы Вулфа сослали в Сибирь… сделало бы это из него писателя, послужило бы тем потрясением, которое необходимо, чтобы избавиться от чрезмерного потока слов и усвоить чувство пропорции?» Золотые слова.
Двойник дьявола (The Devil’s Double)
Бельгия, Нидерланды, 2011, Ли Тамахори
Тамахори долго и страстно объясняет, почему «Двойника» пришлось снимать в Европе: Голливуд смотрит на режиссера, намеренного проанализировать, избегая манихейства, глобальную «войну с терроризмом», как на сумасшедшего врага. Если вспомнить эти слова при просмотре, очень удивляешься.
Экранный мир – самый что ни на есть манихейский, черно-белый. Ирак при Саддаме Хусейне – ад земной. Впрочем, Саддам (Филип Квост) лишь изредка покидает задний план, чтобы сокрушенно покачать головой, прослышав про очередную выходку сына Удея, а то и замахнуться кинжалом, причитая,
