Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

И потому должен сказать, что, оценивая дела фронтовиков, далеко не всегда следует ориентироваться только на награды, которые наша система выдавала, как хлеб голодным или славу ударникам труда. Очень много людей, совершивших подвиги, не имели и медали, а очень многие проходимцы, сроду не бывавшие под огнем, звенели многоцветным иконостасом на груди. Я орденами не обижен, одного «Красного Знамени» целых три. Но такова правда. Думаю, что найдись среди наших ребят камикадзе, который врезался бы в мост, вряд ли получила бы его семья желтую звездочку. Списали бы на боевые потери. Тимоха Сюсюкало, конечно же, не успел бы, а маршала Буденного, буквально через несколько дней, отозвали с Юго-Западного фронта. Вот и верь нашим идиотам, большинство которых без слова, чувства чести и долга.

Впрочем, результат был бы одинаковый и в случае самопожертвования, и после нашей бомбежки — примерно через сутки немцы восстановили разбитый пролет Окуниновского моста и, как ни в чем не бывало, принялись переправлять по нему войска. И опять нас посылали на его штурмовку. Мы били по мосту ракетами, бросали бомбы, но он как истукан стоял, работая на врага. И только в конце августа было найдено решение проклятой проблемы. На весь наш огромный Юго-Западный фронт имелось аж два бронированных штурмовика ИЛ-2, выпуск которых к этому времени освоил Воронежский авиационный завод. Это была неплохая машина, прозванная позже немцами «черной смертью», которая, при умелом использовании и прикрытая истребителями, давала хороший боевой эффект. Моторы и кабину летчика прикрывали тонна брони, которую не брала пуля, на каждой плоскости стояло по пушке ШВАК-23. Существенным недостатком штурмовика было отсутствие заднего стрелка, из-за чего они несли большие потери. Примерно через год войны этот недостаток устранили. Я впервые увидел эту машину в 1941 году, перед самой войной на аэродроме Вильшанка, когда пять таких штурмовиков перегонял на приграничные аэродромы мой хороший знакомый, капитан Курников. Уже тогда, внимательно осмотрев и даже пощупав эту машину, я оценил ее достоинства, как, впрочем, и недостатки: наряду с отсутствием прикрытия задней полусферы, штурмовик был тихоходен, развивал скорость всего километров до 280. Три штурмовика из той пятерки были в первые же дни потеряны в районе Стрыя, а два перелетело на Бориспольский аэродром.

И вот, августовским деньком 1941 года, мы вылетели сопровождать к Окуниновскому мосту эти два штурмовика, моторы которых тяжело ревели — под брюхом машин висели массивные ЖАПы — жидкостные авиационные приборы, литров по 200 горючей смеси в каждом. Мне предстояло посмотреть на практике, чего стоили наши бесконечные предвоенные учения, во время которых мы без конца имитировали атаки противника с применением химических и зажигательных средств. Летчикам одноместных штурмовиков предстояла непростая задача: вылить в воздухе ленту горючей смеси так, чтобы она легла точно на Окуниновский мост. Учитывая множество факторов: высоту, скорость самолета, направление ветра, сделать это было весьма трудно. И когда мы подошли к Окуниновскому мосту, и массивные черные штурмовики, разогнавшись, как щуки в атаке за рыбной мелочью, понеслись над Днепром на расстоянии метров 600 — от друг от друга, то я не раз работавший с ЖАПами и БАПами, не питал никаких иллюзий. Немцы открыли бешеный зенитный огонь по штурмовикам, летевшим над Окуниновским мостом на высоте 25 метров, машины даже покачивало, но броня берегла пилотов. Первый летчик направил машину прямо над мостом и горящую ленту растянуло ветром и снесло в Днепр. Этой машине не повезло, на выходе из атаки крупнокалиберный зенитный снаряд попал в двигатель и штурмовик в облаках пыли сел на брюхо на немецком берегу. Пилот, летящий сзади, учел ошибку товарища и прошел чуть сбоку моста, удачно выбрав дистанцию. Огненная лента легла точно посередине настила, который сразу загорелся. Когда мы вылетали, потеряв один штурмовик, то Окуниновский мост пылал огромным костром вместе с машинами и пехотой, попавшими под огненную ленту. Радости нашей не было предела. Однако, как выяснилось, мы снова радовались рано.

Прошло два-три дня, и противник навел неподалеку от сгоревшего моста, сваи которого торчали из воды, понтонную переправу. По этим, соединенным в единую цепь лодкам, очевидно, тем самым, за которыми мы гонялись по приднепровским лесам на левый берег Днепра, совершенно спокойно начали переправляться немецкие войска и техника, — еще больше, чем раньше. А через пару дней рядом с этим были наведены еще два плавучих моста, и теперь у немцев в этом районе было уже три понтонных переправы.

Одним самопожертвованием против современной техники много не навоюешь. В первые послевоенные годы кое-кто даже договаривался, объясняя причины неудач наших войск в первые полтора года войны, до утверждений о трусости наших солдат и офицеров на участках, где мы несли поражение. Что скажешь, в ответ на эту гнусную клевету, выдуманную, чтобы как-то объяснить неумелое управление войсками и плохую их организацию? Войска сражались геройски. Но что могла сделать, например, наша эскадрилья в числе остатков двух авиаполков, без конца бомбившая на протяжении целой недели, делая по четыре боевых вылета в день, понтонные переправы врага, разорвать которые по причине их высокой подвижности, было практически невозможно. А уж от зениток нам доставалось. В одном из боевых вылетов я видел, как зенитный снаряд противника попал прямо в «Чайку» летчика второго истребительно-авиационного полка младшего лейтенанта Валентина Парижева, родом из Ленинграда. Валентина я хорошо знал — некоторое время жили в одной квартире в Василькове. И вот теперь он в самолете, объятом пламенем, исчез в водах Днепра.

Немцам наши бомбежки все же надоели, и они стали днем притапливать свои понтоны, а с наступлением темноты, подкачивая их компрессорами, снова поднимать над водной гладью и спокойно переправлять войска. И мы вынуждены были наугад бомбить предполагаемые затопленные переправы. Толку с таких бомбежек, разумеется, было немного. Даже в случае самых удачных попаданий, когда нам удавалось разрывать понтоны, немцы через несколько часов соединяли их снова.

В конце августа 1941 года противник усилил нажим по всему полукольцу Киевской обороны. Жара спала, пошли дожди. Если непосредственно в Киеве немцы успеха не имели, то с севера, из района Остер — Козелец они стали довольно активно теснить наши войска к городу. Мы уже не могли так активно помогать своей пехоте. Пополнения в авиационные полки, в частности техникой, не поступало, а мы постоянно несли большие потери. Распространился слух, что штаб Юго-Западного фронта переместился в Харьков, и его командующим назначен Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко, а Киевским направлением командует генерал Кирпонос. Разумеется, эти известия не добавляли нам боевого азарта. Продолжались тяжелые и не всегда эффективные атаки в районе Окуниново, где вражеские зенитчики уже идеально организовали огневую завесу. Однако, первого сентября 1941 года, удачно используя облачность, достигавшую восьми баллов, под прикрытием которой мы незаметно подошли к переправам, нам все-же удалось разорвать одну из них бомбовым ударом, и как раз в тот момент, когда через Днепр переправлялась танковая часть. Три или четыре танка на наших глазах соскользнули с понтонов и нырнули в Днепр. Серьезные повреждения в этом налете получили самолеты Алексея Романова и Петра Киктенко. Хорошо, что наши техники, как обычно, были на высоте.

Шестого сентября я привел боевую группу из шести самолетов в район Окуниновских переправ, которые работали на полную мощность: на берегу, в ожидании очереди, и на самих понтонах было до трехсот автомашин, сотня танков, несколько десятков пушек и батальонов пехоты. Зрелище было по-своему привлекательным — большая масса войск как крупный муравейник, расползлась по обширному плацдарму на левом берегу, на восток от Днепра. И вся эта масса людей и техники действовала четко и организованно, в едином заданном ритме. Немецкая группировка сразу поставила плотную стену зенитного огня: били многие сотни стволов, в частности, спаренные пулеметы с танковых башен. Подступиться было практически невозможно. Кроме того, дело было к вечеру, и быстро темнело. Все это очень затрудняло выбор цели. Я долго колебался, выбирая объект для атаки и, наконец, выбрал: большое скопление жилой силы — до полка пехоты, который сконцентрировался у самой переправы. Так скупердяй, нашедший клад, долго перебирает золотые монеты, зная, что все сразу ему унести не удастся. Атака получилась удачной. Эффект от разрыва реактивных снарядов и пулеметного огня усилил рельеф местности: немецкий полк находился на проселочной дороге, которая извивалась параллельно стенкам глубокого оврага с крутыми обрывами — дорога проходила по его дну. Быстро разбежаться по сторонам немцы не могли. Позиция для атаки была классической: немало армий погибало зажатыми именно в такой складке местности. Мы положили ракетные снаряды, и весь овраг, с передвигающейся по его дну немецкой пехотой, скрылся в огне и дыме разрывов.