Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

К лету 1943 года Евладенко оказался в штате 9-го гвардейского авиационного полка «асов», под командованием моего старого знакомца Льва Львовича Шестакова. В одном из боев Евладенко, которого Шестаков лично по радио наводил на атаку немецкого бомбардировщика, отставшего от строя после бомбардировки наших войск на Миус-фронте, отказался выполнить боевой приказ, и Шестаков выгнал его из полка. В конце концов, немцы сбили Евладенко. Много раз я спрашивал его: «Зачем же пошел в летную школу, если боишься воевать? Авиация совсем не то место, где можно пересидеть войну».

Тем временем наша эскадрилья получала все больше боевых приказов на штурмовку моста у села Окуниново. Двадцать пять раз атаковали мы это сооружение, всякий раз, прорываясь через море зенитного огня: по нашим подсчетам било никак не менее двухсот стволов. От огня зенитной артиллерии над мостом образовывалось черное облако дыма, пронзаемое вспышками от разрывов зенитных снарядов. Чтобы лечь на боевой курс для атаки моста, нам приходилось каждый раз обманывать противника: маневрировать на горизонталях и вертикалях, менять направление и боевой строй.

После очередного вылета моя группа возвращалась на свой аэродром в Бровары. Пролетая в километрах десяти южнее Окуниновского моста, я заметил в лесу большое скопление автомашин, перевозивших понтонный парк. Я специально сделал круг над этим лесом и насчитал до шестидесяти передвижных массивных сооружений. К сожалению, мы летели со штурмовки без боезапаса и не могли атаковать эту прекрасно различимую цель. Я хорошо рассмотрел огромные черные лодки понтонов, лежащие килями кверху на прицепах грузовиков, как будто в лес вломилось стадо слонов и расположилось там на отдых. Сразу после посадки я доложил по телефону в штаб дивизии майору Мельнику о скоплении переправочных средств противника в районе Окуниновского моста. Как обычно, наше командование действовало по принципу: инициатива наказуема. Я не успел еще отдышаться после штурмовки, как мне было приказано парой самолетов вылететь на разведку для уточнения места нахождения немецкого понтонного парка. Вместе с Мишей Бубновым мы вылетели на то же место и не обнаружили в том лесу никаких понтонов. Не будь дураками, они сразу поняли, чем чреват круг, который совершил над их лесом советский истребитель, завели двигатели и были таковы. Лесов вдоль Днепра, где можно было замаскироваться, хватало. После нас на разведку вылетели Вася Шлемин и Миша Деркач — с тем же результатом.

Я уже говорил, что нашим дуракам, которым доставляло огромное удовольствие, да и было проще и удобнее, бороться со своими, хоть не давай данных разведки. Эти штабные крысы и кабинетные борцы с «врагами народа» упорно представляли немцев дураками, не реагирующими на изменение обстановки, обязанными подчиняться стихам Демьяна Бедного и указаниям товарища Сталина.

Из штаба дивизии мне без конца звонили, приставая с дурацкими вопросами: «Куда подевались твои понтоны?» Нашим дуракам, дай кому, что приклеить, даже сделали моей собственностью целый немецкий понтонный парк! Другие голоса в телефонной трубке ныли: не перепутал ли я чего и не ввожу ли командование в заблуждение? От всех этих разговоров у меня возникло томительное желание посылать этих моих телефонных собеседников на три буквы. Но здесь лично прикатили два офицера из штаба дивизии — один из них особист — контрразведчик и стали, как дерьмо к штанам, цепляться ко мне с вопросами, что же я все-таки видел, и куда оно тогда подевалось. Особенно старался чекист, человек с шустрой мордашкой, пронзительными водянистыми глазками и ехидной гримасой на этой мордашке, все норовивший пристально заглянуть ко мне в глаза и нывший: «Понтоны, понтоны, а где они? Вы, товарищ комиссар эскадрильи, путаете не только нас, но и вводите в заблуждение вышестоящий штаб». Чувствовалось, что этому стукачу, наконец-то, представился случай отличиться, и он очень старался.

А увиденное мною не могло не наводить наше командование на тревожные размышления. Еще один мост, наведенный рядом с Окуниновским, яснее ясного указывал на направление удара противника: с севера по Черниговскому шоссе. Но из-за мании недоверия, пронизывающей в нашей армии все и вся, моему сообщению не хотели верить, и все искали дополнительных подтверждений. Наконец, специальный самолет-разведчик СБ-1 таки нашел и сфотографировал немецкие понтоны, примерно в шестидесяти километрах севернее того места, на которое я указывал. Считай мне повезло, иначе наши идиоты, действительно, могли объявить каким-то вредителем, сбивающим с толку командование. 10-го августа 1941 года мы получили боевой приказ нанести штурмовой удар по понтонам врага. Эскадрилья вылетела в полном составе, но в указанном месте понтонов не обнаружила. Очевидно, понтонным парком руководил опытный командир, умело маневрировавший среди приднепровских лесов и грамотно уходивший от ударов нашей авиации. Но мы решили не отступать и, покружившись над проселочными дорогами по многочисленным следам протекторов на песке, отыскали в небольшом лесу часть замаскированного парка. Понтоны были замаскированы вдоль дороги на расстоянии примерно двадцати метров друг от друга под деревьями. Ракетными снарядами мы били по каждому понтону в отдельности и уничтожили семь из них. Этот успех был единственным. Целых девять дней после той штурмовки мы разыскивали немецкий понтонный парк, но он будто в лесной зелени растворился.

Тем временем командование фронтом в очередной раз решило ликвидировать Окуниновский плацдарм, захваченный противником на левом берегу Днепра и восстановить линию фронта на север от Киева по реке Днепр. В середине августа 1941 года наши войска начали довольно успешное наступление на Окуниновском плацдарме, которое поддерживала наша вторая эскадрилья штурмовкой и бомбометанием. Чувствовалось, что наша пехота с каждым днем приобретает боевые навыки борьбы с врагом, и тем более горько, что именно эти части, уже, получившие неплохой боевой опыт и закалку, притершиеся в боях, из-за тупости и своенравного характера грузинского ишака, скоро пропадут в киевском котле. Наши войска совсем было прижали немцев, готовясь сбросить их в Днепр, но германское командование сосредоточило на противоположном высоком правом берегу Днепра, в лесу, большую артиллерийскую группу, которая находясь вне досягаемости советских войск, вела интенсивный артиллерийский обстрел наших наступающих частей, нанося им большие потери в живой силе и технике. Наши хилые штурмовки артиллерийских позиций врага, совершаемые на фанерных «Чайках», всякий раз наталкивались на плотную стену автоматического огня. Постоянно работала по артиллерийским позициям врага и наша артиллерия. Однако, орудия немцев, прекрасно замаскированные в лесах правобережья и находящиеся на возвышенности, оставались неуязвимыми.

15 августа 1941 года наш 43-й истребительно-авиационный полк получил боевой приказ: «Нанести бомбовой штурмовой удар всем составом полка по артиллерии противника на правом берегу Днепра, в пяти километрах южнее села Окуниново». Должен сказать, что «коронный номер» предстояло исполнять нашей эскадрилье. Парадокс, но часть устаревшей техники, в некоторых случаях, сделалась на войне просто незаменимой. У немцев не было лучшего фронтового пикировщика, чем устаревший тихоходный «лаптежник» Ю-87, а из всех советских истребителей только наши «Чайки» могли нести бомбовой груз и сбрасывать его на врага, что было очень важным в той обстановке. Более скоростной и порой вооруженный пушкой И-16, неплохой для воздушного боя, был совершенно не приспособлен для бомбометания. Неважно получалось это и у наших бомбардировщиков, оказавшихся слишком тихоходными и слабо защищенными. И потому истребитель-биплан или «этажерка» «Чайка» сделался незаменимым — одновременно истребителем, пикирующим бомбардировщиком и штурмовиком. Деревянно-фанерный, он, как ни странно, имел одну особенность, благоприятную для нас. Пули и снаряды врага прошивали машину навылет и улетали дальше, что имело и свои преимущества. Конечно, если угодит в живот летчику или в мотор — то «кетчем» или «судьба», как говорят мусульмане, которых, впрочем, в годы войны в авиации мне встречать не приходилось, разве что татар. Итак, к нашим этажеркам подвесили по две бомбы ФАБ-50, а «ишачки» взяли полный боекомплект для пулеметов — по 480 патронов на каждый.

Вести нашу эскадрилью, выполнявшую главную роль в налете на артиллерийские позиции врага, с которых немцы били по нашим атакующим Окуниновский плацдарм войскам, выпадало мне. Но ведь летел весь полк, и сам Бог велел вести нашу эскадрилью, играющую роль пикирующих бомбардировщиков, и другую эскадрилью И-16, которые нас прикрывали — командиру или комиссару полка. Но, как обычно, наших начальников оседлал «господин Трус» и они остались на земле. Щербаков и Сюсюкало вообще не любили летать, а здесь дело обещало быть чрезвычайно опасным. Немцы имели привычку, делая совершенно верно, сосредотачивать огонь на ведущем группы, с гибелью которого возникала неразбериха. Так что эта неблагодарная роль, ведь артиллерийские позиции немцы, наверняка, прикрыли зенитным огнем, выпадала мне. Конечно, это был этап в моей авиационной биографии, впервые я вел весь полк на боевое задание. Наша эскадрилья поднялась с аэродрома Бровары-полигон и пришла на полковой аэродром Савинцы, где к нам подстроились два десятка И-16. Всю эту ораву я и повел на штурмовку артиллерийских позиций противника. При заходе на цель мне была прекрасно видна работа артиллерии противника: несколько десятков орудий били с опушки леса, расположенного на берегу Днепра. Быстро сориентировавшись, я сообразил, что зайти с правого пеленга — означало удлинить расстояние и подставить группу под зенитный огонь. Боевые уставы ВВС, как и марксизм, не догма, а руководство к действию. По команде перестраиваю группу в левый пеленг, сбавляю обороты мотора перед пикированием на цель и, как с горки, ныряю в плотный заградительный огонь зенитной артиллерии. Бросаю бомбы и на высоте в 200 метров выхожу из пикирования, успев дать две длинные пулеметные очереди. При наборе высоты оглядываюсь и с удивлением обнаруживаю, что остался практически один. Только какой-то «Ишачек» прикрывает хвост. Куда же все подевались? Оказалось, что немцы, прекрасно понимая значение артиллерийской завесы для удержания Окуниновского плацдарма, на совесть прикрыли орудийные позиции. Стоило нашей группе зайти для штурмовки, как сзади в нее буквально врезались восемь «М-109». Наши «Чайки» побросали бомбы, куда попало, и приняли воздушный бой. Со стороны немцев подошла вторая восьмерка, а потом третья. Над Днепром в районе Окуниновского моста закружилась смертельная карусель истребителей. Машины жужжали, как потревоженный пчелиный рой. Штурмовка явно не удалась. Из всей группы, только я, бывший впереди, сбросил свои бомбы и поработал пулеметами.