Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

Алексей развернулся, чтобы отойти от окна,- и неожиданно увидал Катрин в палевом домашнем платье, украшенном миниатюрной серебряной брошью, закрывающую журнал.

— Bonjour, Alexis! Leve-toi! [Доброе утро, Алексей! Вставай! (фр.)]

— Bon matin. Est-ce que j’ai fait un bИvue? [Доброе утро. Я сделал что-то не так? (фр.)]

Катрин отложила журнал в сторону, подошла к Алексею и дотронулась пальцами до его плеча, словно разглаживая помятый батист.

— Tout va bien [Всё в порядке (фр.)].

Алексей ощутил тепло от этого прикосновения, и оно явилось толчком, благодаря которому из памяти начала спадать сонная пелена. События минувшего вечера стремительно и равномерно выстроились в нужный порядок, поминутно заполнив все бреши. Однако зной переживаний ещё не успел разгореться, и потому мысль о сожжённых в камине драгоценных векселях вызвала в его груди не больше чувств, чем воспоминание о выборе туфель перед поездкой на званый приём.

— Где мы?

— В мой гостевой комнате. Когда врачи вывели тебя из обморока, мы с дядей решили, что тебя лучше не оставлять одного.

— Выходит, ты не спала из-за меня?

— Да. Слушала, как ты дышишь, читала журнал и вспоминала, как весело горели триллионы.

“Горели триллионы!… Сильна же воля у этих швейцарцев! Ничем не прошибёшь…”

Тем не менее холодный разум подсказывал Алексею, что сожжение векселей должно означать скандал немыслимый и беспрецедентный, все последствия которого ему ещё предстоит ощутить. “Жаль, что нельзя отыграть спектакль назад”,— пронеслась в голове следующая тревожная мысль, и он почувствовал, как безмятежность пробуждения стремительно его покидает.

— Я всё-таки был неправ, был неправ… Напрасно я погорячился. Зря…

— Нисколько не зря,— ответила Катрин, спокойно глядя Алексею в глаза.— Если ты поступил так - значит, ты должен был так поступить. Всё хорошо. Tout va bien!

Но Алексею показалось, что он видит в синих глазах Катрин не беспристрастный взгляд, а чрезмерную о нём заботу. И тогда мысль, что его поступок будет вызывать отныне скрытое сожаление, незамедлительно сделалась нестерпимой.

— Катрин, если ты хочешь меня успокоить и пожалеть - пожалуйста, не делай этого. Я сам за всё отвечу.

Произнеся эти слова, Алексей склонил перед Катрин голову в полупоклоне, и аккуратно опустив её руку со своего плеча, отошёл в сторону, чтобы поправить съехавшее на пол одеяло и выключить даром горящий свет, напоминавший о лихой ночи.

— Не надо выключать,— попросила Катрин.

— Почему?

— Сегодня суббота.

— Суббота? Почему суббота?

— Потому что вчера была пятница. А в субботу свет не гасят. Субботний день - для размышлений и покоя.

— Да, конечно,— вспомнил Алексей,— это же ведь древний иудейский обет. Ты его соблюдаешь?

— Я стараюсь это делать, когда есть возможность.

— Но когда мы заходили с тобой в горную часовню на Пийонском перевале, я подумал, что ты - христианка.

— Трудно сказать. Отец говорил, что я должна всегда придерживаться христианского поведения, тем более что оно мне во многом близко. Хотя, конечно же, христианка я очень несознательная и далёкая от всего церковного. Ведь сегодня в Европе религия - давно не вера, а просто дань традиции и отчасти стиль жизни, который ты выбираешь достаточно свободно.

— А тогда как же суббота?

— Христианам, как известно, тоже не зазорно отмечать субботу наряду с воскресным днём. А поскольку мои родители, да и все предки, были караимами, я стараюсь хоть в чём-то по возможности соблюдать нашу древнюю традицию. Тем более что мама незадолго до того, как разбилась вместе с отцом в автомобильной катастрофе, отчего-то очень просила меня не забывать о наших старых заповедях. Хотя бы свет не гасить по субботам.

— Извини, я не знал… Конечно же, я не стану ничего выключать.

— Спасибо, что ты понимаешь.

— Не за что благодарить. Ведь если положить руку на сердце, то событие, в честь которого празднуется суббота, для большинства людей, включая христиан, значительно ближе и понятнее того, которое отмечается на следующий день. Сотворённый Всевышним мир - это, как ни крути, данность, а вот воскресение Иисуса настолько фантастично, что большинство людей воспринимают его, в общем-то, как красивую легенду.

— Не знаю,— ответила Катрин, чуточку смутившись.— Однако я уверена, что люди, которые просто верят в высшую справедливость и стараются по мере сил творить добро, не будут осуждены Богом за неправильное исповедание. И в этом смысле наша древняя традиция мне особенно близка.

— Из всего, что я был наслышан о караимах, помню лишь, что их чрезвычайно мало и что значительная их часть когда-то проживала в России.

— Совершенно верно. Если бы мой прадед в своё время не уехал из Москвы, то дядя Шолле продолжал бы носить нашу старую фамилию Шоль.

— Невероятно!— произнёс Алексей, направляясь к креслу, чтобы присесть.— Совершенно невероятно…

— А что караимов мало - это правда. Сегодня их уже почти не осталось, хотя в начале двадцатого века, как рассказывал дядя, едва ли не каждый пятый купец в Москве был караимом. Поскольку караимы признавали только Ветхий Завет и отрицали позднейшие иудейские трактаты, прежде всего Талмуд, то их присяга признавалась русскими законами и в силу этого они имели одинаковые с христианами и мусульманами права.

— Значит, у тебя, Катрин, наши корни? Не могу поверить! Что ж ты не рассказывала об этом мне раньше?

— Не рассказывала потому, что рассказываю сейчас!— рассмеялась Катрин, присаживаясь в кресло напротив.— Хотя, конечно, мне самой об этом известно крайне мало. Знаю, например, где работал мой двоюродный прадед, которого звали Симон Шоль. Это здание в центре Москвы должно было стать первым небоскрёбом, если б городские власти не запретили хозяину строить выше восьми, кажется, этажей. Я даже сверялась по Google Maps, где оно стоит и сейчас - это место между страшной Лубянкой и рекой, ближе к реке.

— Ближе к реке? А этот дом именовался не Centre des Affaires [Деловой центр (фр.) - Алексей имел в виду наиболее близкий перевод русского названия “Деловой Двор”]?

— Кажется, да.

— А фамилия у хозяина была не Второв?

— Точно, Второв. Так это, стало быть, тот самый Второв, имя которого вчера упоминали в разговоре…

— Интересно. Тогда, выходит, что ваш Симон покинул Россию после революции и здесь основал свой нынешний род?

— Да, моя бабушка, она же мама Франца, родилась в деревне под Женевой в 1923 году. Но в России у Симона осталась незамужняя сестра, которую с началом революции он в целях безопасности отправил вместе с другими родственниками куда-то за Урал. Я знаю, что в двадцатые годы он пытался их разыскать и для этого даже несколько раз с кем-то встречался в советском посольстве в Париже. Но у него так ничего и не получилось.