Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Уж кого-кого, а эту паскуду, извини, я жалеть не сбираюсь!.. У меня к нему свой счётец имеется. А я не привык в должниках ходить.

В дверь кабинета осторожно, но настойчиво постучали.

– Извини, Борис Ильич, не могу говорить: домашние пришли поздравлять. В десять буду в горкоме. Пока, – и, повесив трубку, громко крикнул. – Войдите!..

Дверь настежь распахнулась и на пороге выстроилось всё его семейство с Валентиной Ивановной во главе. После обычных в такие дни восклицаний, объятий и поцелуев началось торжественное вручение подарков. Капитолина подарил ему любимый пирог с брусникой, Савва – стальную фляжку с отборным грузинским коньяком, мать – рубашку, Зиночка – тёплый свитер собственноручной вязки, а Матюша – маленькую шкатулку из картона с наклеенными на крышку речными ракушками в форме цифры пятьдесят. Он склеил её сам и очень этим гордился. Ну, а затем все отправились в столовую завтракать. Правда, толком поесть Петру Петровичу так и не удалось: телефон звонил не умолкая, к тому же начиная с половины девятого Капитолине приходилось поминутно бегать в прихожую, чтобы впустить в дом очередную порцию визитёров, желавших персонально засвидетельствовать юбиляру своё почтение. И каждый почитал своим долгом поднести юбиляру адрес. Кто побогаче, у того папка была кожаная, чуть победнее – дерматиновая, а уж совсем нищие и картонными не брезговали. И все, естественно, с подарками. Таким образом за какие-то сорок минут у Петра Петровича скопилось два чайных сервиза, один – обеденный, восемь хрустальных ваз, две настенных тарелки с изображением штурма Зимнего, заводской пейзаж местного живописца в золочёной раме метр на полтора и с полдюжины фаянсовых бюстиков Владимира Ильича. Все, как на подбор – один к одному!.. Все лысенькие, гладенькие, хоть сейчас поезжай на базар и начинай торговать, в барыше останешься.

Но главный "подарок" поджидал Троицкого чуть позже. Он уже собрался было ехать в горком, как прозвенел телефонный звонок. Капитолина, выполнявшая в это утро роль личного секретаря, торжественно произнесла:

– Квартира Петра Петровича Троицкого. Слушаю вас! – как вдруг переменилась в лице и испуганно прошептала:

– Там чего-то Борис Ильич орёт, а чего – не разберу…

Пётр Петрович выхватил из её рук телефонную трубку.

– Что случилось, Борис Ильич?!.. Да… Да… Понял… Еду!..

– Пётр!.. Что?!.. – Зинаида первой поняла: произошло что-то экстраординарное.

– На химкомбинате пожар! – уже на ходу бросил Троицкий и выбежал из дома.

По улицам Краснознаменска туда, в Заречье, где поднимались к небу огромные клубы чёрного дыма, уже мчались, пронзительно воя, пожарные машины и кареты "Скорой помощи". Сидя на переднем сиденье горкомовской "Победы" рядом с невозмутимым, как всегда, Саввой, Пётр Петрович повторял про себя одно и то же: "Только бы жертв не было!.. Только бы не было жертв!.." Для него этот пожар в день рождения был недобрым знаком.

За два квартала до комбината уже был выставлен милицейский кордон: курсанты местной милицейской школы, все в противогазах, вытянулись поперёк улицы, и сам подполковник Кудлай лично следил за тем, чтобы даже мышь не проскользнула туда, где через плотную завесу чёрного ядовитого дыма пробивались оранжевые языки пламени. Впрочем, заслон этот был выставлен скорее для проформы. Кто добровольно станет соваться в самое пекло?!.. Напротив, от комбината в сторону центра города двигалась толпа беженцев. Прихватив с собой всё самое ценное и необходимое, люди торопились поскорее покинуть опасную зону. Кто нёс в руках чемодан, кто катил детскую колясочку, доверху набитую домашним скарбом, и толпа эта живо напомнила Троицкому картины недавнего прошлого, времён Отечественной войны.

– Пётр Петрович! – прокричал Кудлай. – Возвращайтесь назад!.. На комбинат я вас не пущу!..

Из всех милицейских чинов лишь Пётр Васильевич был без противогаза. Не смогла наша "оборонка" создать хотя бы один экземпляр, который пришёлся бы впору для такого слишком… обширного лица, каким было лицо главного милиционера Краснознаменска, и от этого товарищ Кудлай задыхался и жестоко кашлял.

– Из-за чего загорелось? – прохрипел Троицкий. Едва он вылез из машины, как тут же почувствовал сильное удушье от едкого дыма.

– Трудно сказать. Скорее всего, короткое замыкание.

– Что горит?..

– Второй корпус. Пожарники бьются, чтобы огонь на третий не перекинулся…

– Жертвы есть? – этот вопрос волновал Петра Петровича больше всего.

– Должно быть, есть, но сколько, сказать трудно. Сначала потушить надо… Потом будем разбираться…

– Бориса Ильича видел?..

– С полчаса назад в кабинете у Куницына. Там они какой-то штаб создали: "По ликвидации последствий", кажется, так называется. Хотя проку от этого… Какие последствия?!.. Мы о них пока только мечтать можем…

Троицкий с силой захлопнул дверцу "Победы".

– Гони в заводоуправление!.. – приказал Савве, который по-прежнему хранил абсолютное спокойствие.

В кабинете директора комбината собралось довольно много ответственных, наделённых различными полномочиями людей. От их воли зависело очень многое, если не всё, но собравшиеся почему-то молчали, и в воздухе висела зловещая тишина. Директор комбината Виталий Андреевич Куницын коротко кивнул вошедшему Троицкому и вновь отвернулся к окну, за которым что-либо разглядеть было практически невозможно. Густая пелена дыма заволокла всё вокруг.

– Кого хороните? – неестественно бодро спросил Пётр Петрович.

Все вздрогнули, обернулись.

– Меня, – усмехнулся директор. – Думаю, лет пять жизни на казённых харчах мне теперь обезпечено.

– Ну, это бабушка ещё надвое сказала, – попробовал снять напряжение Троицкий, но никто его не поддержал. Все помрачнели ещё больше.

– Не знаю, что там сказала тебе твоя бабушка, а вот моя интуиция мне подсказывает: место на нарах мне уже приготовлено, – сказал, как отрезал, Куницын. – Илья Ильич может подтвердить – дело уже возбуждено. – Он сказал это с едкой иронией и с ударением в слове "возбуждено" на втором слоге, как это обычно делают судейские или милиционеры. – Товарищ прокурор, ведь возбуждено?..

Илья Ильич подтверждать не стал, но и спорить тоже не собирался. Промолчал, и всё.

Куницына и Троицкого связывали давние приятельские отношения, они дружили семьями, и для Петра Петровича невыносимо было видеть, как переживает, как страдает его друг. Тем более, – безвинно. Конечно, он понимал: наказание для Виталия Андреевича последует незамедлительно. Таков порядок!.. Но ведь не может директор огромного комбината уследить за каждой электрической розеткой, за каждым нерадивым работником. Такое никому не под силу. Однако в Советском Союзе в системе производственных отношений это никого не волновало. В самом деле, не наказывать же за многомиллионный ущерб какого-то электромонтёра!.. Нет, тут должна была полететь с плеч голова повыше рангом, и, если не удастся установить вину начальника цеха или, на худой конец, участка, отвечать придётся самому директору. Чтобы другим неповадно было!..

Так было всегда!.. Так будет и впредь!..

– Пётр Петрович! – из угла кабинета раздался тихий голос Бориса Ильича. – Из-за всех этих, мягко говоря, неприятностей, мы совершено забыли тебя поздравить. С днём рождения, дорогой ты наш партийный секретарь!..

Собрание молчавших до сей поры ответственных и очень серьёзных людей внезапно оживилось.

– С днём рождения!..

– С юбилеем!..

– Здоровья тебе!..

– Удачи!..

И все потянулись лобызать именинника.

Последним обнял его Куницын.

– Извини, подарок за мной. Я тебе его сегодня в ДК на торжественном вечере собирался вручить.

– Не будет никакого торжества, – отмахнулся Троицкий.

Всплеск всеобщего энтузиазма сменился всеобщим недоумением.

– Как это не будет?!.. – тихо спросил из своего угла Мяздриков.

– Очень просто. Не могу же я веселиться, шампанское пить и гопака отплясывать, когда в городе такая трагедия!..

– Во-первых, никакой трагедии пока не произошло. Несчастный случай – да, но не больше, – по всему было видно, что Борис Ильич крайне недоволен, если не сказать больше. – А во-вторых, машину на полном ходу не так-то просто остановить. Надеюсь, ты пока никаких распоряжений на этот счёт не отдавал?

– Пока нет, но собираюсь.

– И думать не смей!.. – в голосе Мяздрикова зазвучали стальные нотки. – Ишь, чего выдумал!..

– Ну, знаешь ли!.. – Троицкий завёлся всерьёз. – Позволь мне самому решать, о чём я могу думать, а о чём – нет!..

– Хорошо… Хорошо! – Борис Ильич вроде бы пошёл на попятную. – Только объясни мне, дураку, как ты собираешься это сделать?.. Позвонить в обком и просить "хозяина", чтобы сегодня он не приезжал к нам?.. Да?!..

– Я не собираюсь отчитываться перед тобой… – начал было Пётр Петрович, но Мяздриков не дал ему договорить.