Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– В лагере повредил…

– Понятно… А в остальном?..

– Всё в норме…

– Рад за тебя…

Они замолчали. Циля, ничего не понимая, смотрела то на одного, то на другого. Ей казалось, мужчины тоже должны были кинуться друг другу в объятья. Ведь когда-то давно они были так неразлучны!.. А сейчас они стояли… Как вкопанные.

– Мальчики, и что это с вами? – в смятении выдавила из себя. – Вы как не родные.

– Да!.. – спохватился Веня. – Вот… – он обернулся к двери, где, прислонясь к косяку, стояла невысокая, очень худая женщина. Только тут Циля и Павел заметили, что в магазине они не одни.

– Познакомьтесь, это… – Веня на секунду замялся, очевидно, не зная, как представить свою спутницу, но, выбрав, наконец, самую нейтральную форму, скромно добавил: – Мой друг.

– Клара, – громко, с каким-то вызовом, сказала женщина и протянула свою узкую ладошку.

– Циля… – ответила та почти шёпотом.

– Павел… – Троицкий пожал протянутую руку.

Знакомство состоялось.

– Ой!.. И что мы стоим?.. Пойдёмте ко мне домой… – заторопилась Циля. – Венечка!.. Тебя и Кларочку надо покормить!.. Вы же проголодались с дороги!.. – она уже достала из-под прилавка табличку с надписью "Санитарный день" и направилась к двери.

– Погоди!.. – остановил её брат. – Не суетись!.. – затем обратился к Павлу. – Кто убил твоего отца, знаешь?..

– Знаю… – кивнул Павел Петрович. – Ты.

Циля всплеснула руками:

– Ой!.. Боже мой!.. Боже мой!.. И что я натворила!.. Позор на мою старую седую голову!.. Я забыла!.. Я совсем забыла!.. Ай-яй-яй!.. – заголосила она.

– Не бой! – резко, почти грубо оборвал её Веня. – Ну, положим, не я один… Там много наших ребят было… И Тараска, и Арончик, и Зураб, и Колян, и ещё другие, ты всех знаешь… Но командовал ими я, это точно!.. И, знаешь, очень хорошо, что ты всё знаешь. Не надо, значит, притворяться и, как говорил мой любимый вертухай на зоне «Веньку валять». Согласен?..

Троицкий немного помедлил с ответом, потом спросил просто, как о чём-то обыденном:

– Ты что хочешь от меня? Чтобы я ударил тебя?.. Скандал закатил?.. А может, убил?.. Тут же, прямо на месте, отомстил за отца?.. Не понимаю, чего ты добиваешься?..

Генкин опешил: такого поворота он… ну, никак не ожидал!.. Все эти годы он ждал и страшился этой встречи. Сочинял длиннющие монологи, находил всё новые и новыё доводы, отказывался от них и снова искал. Конечно, он хотел поговорить, объясниться… Вернее, объяснить, но, спроси его "зачем?", вряд ли смог бы найти вразумительный ответ. Конечно же, для того, чтобы оправдаться. И оказалось вдруг, что все его мучения были напрасны, все попытки найти разумное объяснение своему чудовищному поступку безуспешны. Потому что оправдать убийство твоего спасителя невозможно. И вот сейчас в это самое мгновение, он понял это так ясно, так отчётливо, что ему стало жутко.

– Жаль мне тебя, Венечка. Вижу: грызёт тебя твоя совесть, ни днём ни ночью покоя не даёт. Догадываешься, чем всё это может закончиться?..

– Ну?.. Чем же?..

– Рухнешь ты под её обломками, – Троицкий покачал головой. – Какую ношу взвалил на себя!.. Нет на Руси такого богатыря, которому по силам было бы всю жизнь её с собой протаскать. И ты… Не Илья Муромец, и не Алёша Попович даже… Надорвёшься…

– Напрасно иронизируете! – высокий женский голос прозвучал в магазине резко и неожиданно: Клара вся кипела от негодования. – Вениамин такой человек!.. Такой!.. Вы даже не знаете какой!.. И сколько он может выдержать!.. Тоже не знаете!.. На моих глазах люди, как щепки, ломались, а он нет!.. Веня выстоял!.. И выстоит!.. Вот увидите!..

– Заткнись! – тихо, сквозь зубы проговорил Генкин.

Циля беззвучно плакала, уронив голову на прилавок.

– Отказываешься, значит, говорить со мной? – набычив голову и сдвинув редкие бровки, угрюмо спросил Веня.

– Да нет, не отказываюсь… – Павел Петрович недовольно поморщился. – Только о чём мы с тобой говорить станем?.. Я от своих юношеских заблуждений давно отрёкся, ты в своих упорствуешь. И даже за некий героизм это упорство своё почитаешь. Как бы мы с тобой ни старались, договориться всё равно не сумеем.

– Жаль… Прежде ты иные песни пел, – в голосе Генкина послышалась угроза. – Знаешь, как это называется?.. Предательство!.. Да, да!.. Самое обыкновенное предательство!.. И не смотри ты на меня так!.. Праведник!.. – голос его сорвался почти на крик.

Троицкий отвёл от него взгляд, улыбнулся одними уголками губ:

– Ишь, как тебя крутит, Венечка!.. А насчёт предательства я с тобой согласен. Да, я предал… Дважды предал… И наказал меня Господь не за то, что я перед тобой провинился, а за то, что от веры отрёкся и от отцов своих, земного и Небесного. И смерть батюшки моего…на моей совести… Может, даже в большей мере, чем на твоей… Но, слава Богу, уберёг меня Господь от непоправимой ошибки, глаза мне открыл и на путь истины направил. Заставил предать забвению ложные истины и обратиться к вечным. Этой перемене в себе, честно скажу, я рад… И цена этим двум предательствам разная. За первое страшно, жестоко наказал меня Господь, но иначе, видно, нельзя было. Я это понимаю, и кару Его с благодарностью принимаю. Это, во-первых… А второе – пусть и невелико моё геройство, но, надеюсь, хоть в малой мере может оправдать моё отступничество перед Ним. Я как думаю?.. Чтобы искупить вину, нужно прежде понять, в чём виноват. Иначе покаяние одной сплошной риторикой окажется. Но что поделать?!.. Уж так мы устроены: страшимся ошибок своих и отмахиваемся от них, как от назойливой мухи… Так и ты, друг мой, от очевидного голову воротишь, пытаешься чёрное за белое выдать и наоборот. И борешься ты не со мной… Нет!.. Ты с самим собой воюешь… А толку-то?.. Уложишь сам себя на обе лопатки, и что?.. Думаешь, выиграл?.. Ничего подобного – проиграл!.. Неужели не понимаешь: и так плохо, и эдак… Победителей в этой борьбе не бывает.

Циля молитвенно сложила руки на груди.

– Павлик… Венечка… Не надо так, мальчики… И вспомните, какие друзья вы были!.. А то, что с папочкой твоим случилось, Павлик, очень страшно, но ведь столько времени прошло, и Веня совсем не хотел, но так получилось… Ну, пожалуйста… Ну, ради меня… Ну, помиритесь, мальчики…

– А мы, Циля, и не ссорились вовсе, чтобы мириться, – попробовал успокоить её Павел. – Просто пути наши с Венечкой разошлись в разные стороны, и мы так далеко ушли друг от друга, что сойтись уже вряд ли когда-нибудь сможем. Вениамин, ты со мной согласен?..

Генкин ничего не ответил, обернулся к сестре и тихо попросил:

– Пойдём домой. Я очень устал, и нога разболелась… Видно, к перемене погоды.

Циля заторопилась:

– Да, да… Конечно… конечно…

Опять взяла табличку с надписью "Санитарный день", но прежде, чем водрузить её за стеклом входной двери, осторожно спросила Павла:

– Так ты шахматы брать не будешь?..

Троицкий сокрушённо покачал головой.

– Прости, не буду… На юбилей такой подарок дарить как-то неловко.

Веня вдруг заинтересовался:

– У кого юбилей?..

– Петру сегодня пятьдесят лет стукнуло. Вот, хотел шахматы ему подарить, но… – Павел кивнул на картонную коробку с изображением шахматного коня, которая по-прежнему стояла рядом с несъеденным завтраком Цили – не дарить же этот ширпотреб. Я и предположить не мог, что настольные игры в Краснознаменске – страшный дефицит.

Генкин поднял крышку, заглянул внутрь.

– Да уж… Лучше вообще ничего не дарить… – мгновенье помедлил, затем обратился к своей спутнице. – Открой чемодан?..

Клара поставила фанерный чемоданчик на прилавок и открыла его. Веня достал оттуда холщовый свёрток, осторожно развернул. Троицкий ахнул от восхищения.

– Какая красота!.. – невольно вырвалось у него.

На грубой серой тряпице лежали изящные шахматные фигурки, вырезанные из дерева и покрытые лаком. Но, что самое замечательное, это были не обычные пешки, кони и слоны, а маленькие человечки, одетые в зэковские бушлаты. Мало того, каждая из них представляла собой реальный исторический персонаж. Белый король – Ленин, чёрный – Сталин. Белый ферзь – Крупская, чёрный – Коллонтай. На белом коне с шашкой наголо восседал Ворошилов, на чёрном – Будённый. Были тут и Дзержинский – белый слон, и Троцкий – соответственно чёрный. И даже каждая пешка имела свои индивидуальные черты.

– Это мои сокамерники… Вместе сидели… – сказал он с какой-то затаённой гордостью и стал перебирать маленькие фигурки. Это Ванечка из-под Рязани: семь лет за то, что колоски за комбайном собирал. Это Самвел: в пьяном виде анекдот рассказал, "десятка" без права переписки, Это Сёма: жена ему на работу бутерброд в газету завернула, а там фотография Сталина!.. Маслом лик вождя перепачкали!.. Тоже "десятка", и тоже "без права"… Гоша… Янис… Рафик…

Веня выстроил их в квадрат. А по углам поставил четыре грозные ладьи в виде сторожевых лагерных вышек. Они одним свои видом предупреждали весь этот шахматно-лагерный люд: никуда вам сбежать не удастся.