Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Сколько раз Павел давал себе слово не судить ближнего своего?.. "Не судите, да не судимы будете!.." А вот забыл библейскую мудрость и в очередной раз попал впросак.

– Извините мою безтактность… – с трудом выдавил он из себя.

– О!.. Не надо никаких извинений!.. – театрально вскинув руки вверх, стал протестовать художник. – Вы же не могли знать, что в своё время!.. Боже!.. Как давно это было!.. И так недавно… Вы хоть знаете, кто такой Коля Рерих?.. Вернее, Николай Константинович?..

Троицкий кивнул.

– Колька был моим однокашником по академии и смертельно завидовал мне!.. И знаете почему?.. Архип Иванович Куинджи – наш учитель… Слыхали о таком?.. Кстати, учителем он был неважным, но художником – от Бога!.. Он не столько учил нас, сколько мы у него учились… Улавливаете разницу?.. Так вот, Архип Иванович отличал меня значительно чаще, чем его, ныне знаменитого на весь мир!.. И я, быть может, оказался бы не на последнем месте, если бы… Короче, Колька уехал из России, а я остался!.. Считал, дурак, не гоже родину предавать… Вот и получил по заслугам за свой кондовый патриотизм. И поделом!..

Он замолчал. Может, вспоминал, может, сожалел, а может, и радовался, что нашёлся, наконец, человек, готовый выслушать его. Долгие годы он жил, вероятно, в полном одиночестве, наедине со своими картинами и котом, а это испытание не для слабонервных.

Павел Петрович не знал, как поступить. Развернуться и уйти потихоньку, не прощаясь?.. Нет, это было бы слишком неудобно: он так незаслуженно обидел старика, а тот в ответ был с ним удивительно деликатен. Но и выслушивать стариковские откровения ему совсем не хотелось. Он безпомощно обернулся к девушке. Та поймала его взгляд, опять покраснела и отвернулась. Ей тоже было явно не по себе и хотелось, чтобы эта неловкость поскорее закончилась.

– Вас, молодой человек, кажется, Павлом зовут? – неожиданно спросил Верещагин-Суздальский.

Уж чего-чего, а такого поворота Троицкий никак не ожидал.

– Простите, вы… То есть я хочу сказать… – пробормотал он. – Но как вы узнали?!..

– Что вас удивляет?.. – старик наслаждался произведённым эффектом. – Я художник. То есть, в известном смысле слова, физиономист. А вы очень на своего батюшку похожи: тот же разрез глаз, нос с горбинкой, овал лица… Вылитый Пётр Петрович. Или я ошибаюсь?.. Тогда, прошу покорно, извинить.

Да-а!.. Сегодняшний день начался с неожиданной встречи и, похоже, обещает впереди ещё немало сюрпризов.

– Вы знали моего отца?!..

– Не могу сказать, что был с ним дружен, но при встрече на улице мы с ним раскланивались. Да и в храм к нему я нередко заглядывал… Особенно до октябрьского переворота. Очень мне проповеди отца Петра нравились!.. Умел он, знаете, говорить с прихожанами о самом высоком и светлом – о Боге – простым человеческим языком, до каждого сердца мог достучаться… Поэтому и Пасху и Рождество я всегда именно там, в Замостье, встречал… Одно скажу, ваш братец Пётр совсем на отца не похож.

– Он в нашу матушку пошёл, – согласился Павел.

– Я Валентину Ивановну почти не знал. Видел издали в храме, а поговорить так ни разу не довелось. Зато с братиком вашим ныне постоянно общаюсь. Я при горкоме вроде придворного художника: частенько заказы от них получаю. Платят, правда, они копейки, скупердяи страшные, но всё же… Как-никак постоянная добавка к моей нищенской пенсии. Вот и сейчас, слава Богу, три картины у меня приобрели. Думаю, с юбилеем Петра Петровича такое повальное увлечение живописью связано… Постойте! – Иннокентия Олеговича озарила внезапная догадка. – И вы тоже на торжества по этому поводу прибыть изволили?..

– Да, в общем-то… Кажется, да… – растерялся Троицкий.

– Значит сегодня вечером в ДК "Нефтехимик" мои творения воочию увидите, – старик чуть не прыгал от радости. – Очень любопытно, что вы об одном из них скажете?.. Это монументальное полотно я обозвал: "На смену после похмелья". Про себя, конечно, не для прессы… Правда, в официальных бумагах картина сия называется "Пятилетка на марше"… – старик гаденько захихикал. – Знаете ли вы, какое это удовольствие – напакостить им?!.. Пусть втихомолку, исподтишка, но… Как говорится, пустячок, а приятно!.. Одного понять не могу, почему все эти партийные бонзы, все, как один, такое пристрастие к индустриальным пейзажам испытывают?.. Я ведь не урбанист вовсе и не только заводы и стройки коммунизма писать могу… Прежде всего я, равно как и учитель мой, пейзажист… Я люблю природу: деревья, цветы, небо. Я всё это нутром чую… На худой конец могли бы натюрморт заказать, они мне тоже недурно удаются. Особенно, знаете… гастрономические… Скажем, вроде таких: запотевшая кружка пива, рак с оторванной клешнёй, пучок зелёного лука и краюха черняшки… Посмотришь, слюнки потекут… Так нет!.. Им подавай непременно завод, и чтобы было побольше дыма. Скажите, такой, с позволения сказать «пейзаж», можно повесить у себя в комнате?.. В столовую или в спальню?.. Сильно сомневаюсь… Вот вы, к примеру… Смогли бы спокойно заснуть, если бы перед вами, напротив вашей кровати, висело нечто подобное?.. Не уверен.

Павел рассмеялся:

– Заснуть я, быть может, и заснул бы… Вот только, думаю, ночью меня бы кошмары замучили…

– Именно!.. И я о том же!.. Вот почему я и решил подарить Петру Петровичу очень простой и очень скромный подарок. Вот!.. – он взял с прилавка альбом для фотографий. – У меня есть набор репродукций с моих… "малярских" произведений… – Верещагин не удержался и в очередной раз кольнул Троицкого, – Так вот, я вставлю открытки в альбом, а здесь, на титульном листе, напишу поздравление. Захочет Пётр Петрович, оставит репродукции на месте; не захочет – заменит их фотографиями своих родных и близких. В любом случае, подарок мой не окажется в чулане среди ненужного старья или, не приведи Господи, на помойке… Ну, не мудёр ли я?.. Как считаете, молодой человек?..

– "Мудёр" и даже очень! – согласился Троицкий. Старик нравился ему всё больше и больше.

Ответ его тому явно польстил.

– Вас, я полагаю, в этот магазин тоже забота о подарке привела?..

– Частично, – Павел не знал, как ответить.

Верещагин в удивлении вскинул свои кустистые седые брови.

– Не понимаю, как забота может быть "частичной"?.. Она либо есть, либо её нет.

– У меня только половина подарка, – Павел не решил ещё: стоит ли показывать художнику шахматы.

– А вторую вы решили здесь пробрести?

Троицкий кивнул.

– Ну-у! – разочарованно протянул художник. – В таком случае, вас ждёт разочарование, молодой человек. В этой мелочной лавке ничего стоящего найти невозможно. Я голову себе сломал, прежде чем придумал вариант с альбомом…

– Я понимаю, – Павла так и подмывало похвалиться своим подарком.

– А что представляет собой первая половина, позвольте полюбопытствовать?.. – видно было, что Верещагин тоже сгорает от нетерпения. – Может быть, мы с вами вдвоём как-нибудь решим проблему?.. Как-никак я художник, и у меня есть вкус…

Павел положил холщовый свёрток на прилавок и осторожно развернул тряпицу.

– Боже!.. Откуда такая прелесть?!.. – невольно вырвалось у старика. – Неужели сами сделали?!..

Троицкий усмехнулся:

– Куда мне!.. Эти шахматы пятнадцать минут назад подарил мне Вениамин Аронович Генкин, – и тихо прибавил. – Убийца моего отца.

Иннокентий Олегович Верещагин-Суздальский так и замер на месте с открытым от удивления ртом и круглыми от ужаса глазами.

11

Алексей Иванович подошёл к подъезду дома, где прежде жил боголюбовский винозаводчик Прохор Акиньшин и позвонил. Дверь открыла ему Капитолина и, не давая произнести Богомолову хотя бы слово, строго, но вежливо заявила:

– Хозяина дома нету. Они в горком ещё с самого ранья уехали. Туда соваться не советую, не пустют!.. Так что поздравлять приходите вечером в "Нефтехимик". Начало в восемнадцать ноль-ноль! – и захлопнула перед носом Алексея Ивановича массивную дубовую дверь.

Пришлось звонить во второй раз.

– Я же тебе сказала, дед!.. – уже с раздражением произнесла девушка.

– Я не к хозяину, милая, – как можно дружелюбнее, ответил Богомолов. – Мне его матушка нужна… Валентина Ивановна.

– А вы по какому, собственно, вопросу?

– По личному… Брат я ей… Родной брат…

– Брат?!.. – ахнула Капитолина.

– Родной брат… Может, слыхали, меня Алексеем Ивановичем зовут.

– Проходите, коли брат… – с сомнением произнесла девушка, но в дом всё же впустила. – Тут у нас вешалка… И ноги тоже разувайте!.. Я не нанималась за всеми грязь убирать!.. Здесь погодите, а я пойду – доложусь.

Нежданный гость не вызывал у неё никакого доверия.

– Ходют всякие… – недовольно пробурчала она и скрылась за дверью, которая вела внутрь дома. Богомолов стал раздеваться.

Валентина Ивановна сидела в своём кресле и раскладывала пасьянс.

– Опять телеграмма пришла, – спросила, не отрываясь от карт.