Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

– Это еще чья там терраса появилась? – спросил он.

– Сосед Юэ Третий построил, – отвечала Ван.

– Какое он имел право портить весь вид? – возмутился Симэнь. – Пусть сейчас же сломает! Чтоб у меня ее тут больше не было! А то околоточному прикажу.

– Неудобно, мне кажется, говорить соседу, – обратилась Ван к мужу, когда ушел Симэнь.

– Давай лучше купим немного лесу и построим напротив их террасы сарай, – прикинул Хань Даого. – А батюшке говорить ничего не будем. Наверху можно будет соус квасить, а низ под конюшню или уборную отведем.

– Еще чего придумал! Уборную?! – возразила Ван. – Уж тогда давай купим кирпича да возведем пристройку.

– Чем какую-то пристройку, лучше небольшой флигелек из двух комнат, – заключил Хань Даого.

На том порешили и за тридцать лянов построили на дворе одноэтажный флигель. Симэнь направил к ним Дайаня с коробом вина, мяса и жареных пирожков для угощения мастеров, о чем сразу узнали все соседи.

Между тем надзиратель Ся, получив несколько сот лянов, устроил своего восемнадцатилетнего сына Ся Чэнъэня штатным студентом военного училища для овладения искусством стрельбы из лука и верховой езды. Каждый день устраивал Ся Лунси пиры и угощения для наставников сына и товарищей по учению. Симэнь договорился с дворцовыми смотрителями Лю и Сюэ, столичным воеводой Чжоу, военным комендантом Цзином, командующим ополчением Чжаном и военными чиновниками своей управы, и они от своего имени вручили Ся Лунси свиток-поздравление, но говорить об этом подробно нет надобности.

Симэнь воздвиг у себя на фамильном кладбище крытую галерею, постройки и насыпные холмы, но после рождения Гуаньгэ и получения чина туда не заглядывал и не приносил жертв. И вот теперь он послал за геомантом Сюем, чтобы тот указал, как поставить ворота и вымостить камнем тропу к захоронению предков.

У входа на кладбище росли ивы, вокруг красовались сосны и кипарисы. По обеим сторонам высились холмы.

В День Поминовения усопших[675] Симэнь решил водрузить новую вывеску, а по сему случаю устроить трапезу с принесением в жертву свиньи и барана. На шестое в третьей луне, в день поминовения, были разосланы многочисленные приглашения. Наняли носильщиков, которые должны были доставить на кладбище жбаны вина, рис, закуски и прочую снедь. Были приглашены музыканты, скоморохи и актеры, певцы Ли Мин, У Хуэй, Ван Чжу и Чжэн Фэн, певицы Ли Гуйцзе, У Иньэр, Хань Цзиньчуань и Дун Цзяоэр.

Приглашения получили военный комендант Чжан, сват Цяо, шурин У Старший, шурин У Второй, шурин Хуа Старший, свояк Шэнь, Ин Боцзюэ, Се Сида, приказчик Фу, Хань Даого, Юнь Лишоу, Бэнь Дичуань, а также и зять Чэнь Цзинцзи. Всего двадцать с лишним человек. Из дам были приглашены супруга военного коменданта Чжана, матушка свата Чжана, супруга свата Цяо, супруга цензора Чжу и супруга ученого Шана, жена У Старшего и жена У Второго, госпожа Ян, матушка Пань, жена Хуа Старшего, свояченица У Старшая, свояченица Мэн Старшая, супруга У Шуньчэня – Чжэн Третья, жена Цуй Бэня – Дуань Старшая. Вместе с У Юэнян, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр, Сунь Сюээ, дочерью Симэня, Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо, Ланьсян и кормилицей Жуи, державшей на руках Гуаньгэ, можно было насчитать до двадцати пяти паланкинов.

Еще до отбытия Юэнян предупреждала Симэня:

– Не следовало бы брать на кладбище ребенка. Ему, во-первых, году пока не вышло. И тетушка Лю говорила: у ребенка темечко еще рыхлое, пуглив он. Не стоит его брать так далеко. По-моему, пусть с кормилицей и тетушкой Фэн дома останется, а сестрица Ли с нами пойдет.

Симэнь Цин и слушать ее не пожелал.

– Это что еще за разговоры! – возразил он. – Как так! Мой сын с матерью не пойдет почтить предков? Старуха мелет всякий вздор, а ты веришь? У ребенка, видишь ли, темечко не затвердело. Ну и что же? Пусть кормилица завернет получше да оберегает как следует. Что ему в паланкине сделается!

– Ну и делай как знаешь, раз слушать не хочешь, – только и сказала Юэнян.

Утром гости в паланкинах собрались у дома Симэня, чтобы тронуться в путь всем вместе. Когда они миновали южные городские ворота, то на расстоянии каких-нибудь пяти ли вдали показались темно-зеленые густые сосны и отливающие бирюзою кипарисы.

По обе стороны кладбища, обнесенного каменной стеной, тянулись холмы. Внутрь кладбища вела аллея. Она подходила прямо к выложенной из белого камня зале предков со священным алтарем, где стояли курильницы и подсвечники. Вход венчала новая вывеска, на которой крупными знаками было начертано: «Усыпальница предков командующего Императорской гвардии доблестного Симэня». Перед посетителями открывался вид на холмы и густые деревья.

Симэнь в парадной шапке и ярко-красном халате с поясом распорядился приготовить жертвенную свинью и барана для отправления обряда принесения жертв. Первыми молились мужчины, за ними – женщины.

Только ударили в барабаны и гонги, Гуаньгэ с испугу крепко прижался к груди кормилицы и, затаив дыхание, боялся пошевелиться.

Юэнян тотчас же позвала Пинъэр.

– Пусть кормилица выйдет пока с ребенком, – наказала она. – Гляди, как перепугался. Говорила, не надо брать его. Не послушал упрямец! Гляди, до чего напугали!

Пинъэр поспешно сошла вниз и послала Дайаня передать музыкантам, чтобы перестали бить в барабаны, сама заткнула младенцу уши и велела тотчас же вынести его из залы.

Вскоре поклонение окончилось, и геомант Сюй после чтения молитвы возжег бумажные деньги. Симэнь пригласил гостей в переднюю залу, а Юэнян провела дам по сосновой аллее парка, потом через тропинку среди зарослей бамбука и балюстраду в крытую галерею. Кругом благоухали на клумбах цветы. Красот парка поистине взором не окинешь!

Да,

Чтоб ублажен во всем хозяин был счастливый,Краснеют персики и зеленеют ивы.

Пока гостьи смотрели представление актеров, в передней зале в компании мужчин пели певцы, а певицы наполняли вином чарки. Чуньмэй, Юйсяо, Ланьсян и Инчунь обнесли вином дам, а потом разместились за столом, где сидела дочь Симэня, и принялись закусывать. Через некоторое время Цзиньлянь, а за нею Юйлоу, дочь Симэня, Гуйцзе и Иньэр пошли на качели.

Надобно сказать, что неподалеку за крытой галереей Симэнь построил флигелек из трех комнат, где, кроме столов, стульев и туалетного столика, стояла и убранная кровать с пологом. Флигелек предназначался для дам. Там они могли переодеться и отдохнуть, а также и для Симэнь Цина, где он мог уединиться с искусительницей. Оклеенные стены сверкали белизною так, что, казалось, вы попали в снежный грот. Кругом висели картины и свитки, лежала лютня, а на столе – беспорядочно разбросанные шашки. На позолоченной кровати лежал укрытый одеялом Гуаньгэ, которого принесла сюда кормилица Жуи. Его развлекала Инчунь.

К ним в комнату откуда ни возьмись вбежала с веткой цветущего персика Цзиньлянь.

– Почему тебя нет у стола? – спросила она Инчунь.

– Там Чуньмэй с Ланьсян и Юйсяо, – отвечала Инчунь. – Меня матушка за ребенком посмотреть послала. Я с собой немного закусок и сладостей принесла, чтобы Жуи угостить.

Цзиньлянь взглянула на стол. Там стояла тарелка с гусятиной, тарелка свиных ножек и фрукты. Заметив Цзиньлянь, кормилица взяла ребенка на руки и подошла к ней.

– Ах ты, крикун маленький! – играя с Гуаньгэ, говорила Цзиньлянь. – Как ты барабанного бою-то испугался. Куда весь голос пропал! Эх ты, трусишка!

Цзиньлянь расстегнула светло-коричневую шелковую накидку, из-под которой показалась расшитая золотом кофта, и, заключив Гуаньгэ в объятья, расцеловала его. Тут в комнату неожиданно вошел Цзинцзи и тоже начал играть с ребенком.

– А ну, поцелуй-ка его, послушник маленький! – сказала Цзиньлянь.

Как ни странно, Гуаньгэ заулыбался и не спускал глаз с Цзинцзи. Тот без лишних слов взял малыша на руки и крепко расцеловал.

– Тебе что, жить надоело, а? – заругалась Цзиньлянь. – Кто ж ребенка в губы целует! Ишь схватил, даже прическу сбил.

– Что это ты говоришь! – шутил Цзинцзи. – Я-то знаю, кого целовать, не ошибусь.

Опасаясь, как бы служанка не услыхала их двусмысленных намеков, Цзиньлянь ручкой веера ударила Цзинцзи, отчего он стал подпрыгивать, словно выброшенный на берег карась.

– Тебе жить надоело, да? – повторила она. – Я с тобой шутки шутить не намерена.

– Да, но я тоже живой человек! – воскликнул Цзинцзи. – Мне больно! Видишь, как я легко одет, а ты бьешь меня что есть силы.

– А что с тобой церемониться! Будешь задевать, получишь как следует.

Жуи поспешно взяла у них Гуаньгэ, а они продолжали подшучивать друг над дружкой. Цзиньлянь сплела концы персиковой ветки и потихоньку возложила ее на шапку Цзинцзи. Он пошел, так ничего и не заметив. Тут ему повстречались Юйлоу, Гуйцзе и жена.

– Кто это тебя увенчал? – спросила она.

Цзинцзи снял венок и не сказал ни слова.