Империи песка - Дэвид У. Болл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не знаю. Я вообще не помню своих действий. Должно быть, я что-то приложил к ране.
– Вот это-то и самое интересное, – признался Эль-Мадани. – Так раны обрабатывают только туареги, и больше никто.
– Счастливое совпадение.
– Правильнее сказать, удивительное. Судя по вашему состоянию, вам попался весьма ядовитый аграб. Его укус вполне мог вас убить. Под повязкой я нашел мякоть растения, которое называют эффелем. Никогда бы не подумал, лейтенант, что вам знакомы его свойства. И уж явное чудо, что это растение было у вас с собой.
Поль смущенно заерзал на месте:
– Я же тебе говорил, что очень многого вообще не помню.
– Конечно, лейтенант, – кивнул Мадани. – Очень многого.
Еще до восхода они были готовы двинуться дальше. Первым проснулся сержант Побеген. Он удостоверился, что часовые бодрствуют, отдал распоряжения по защите флангов и приказал собрать всю имеющуюся еду и воду. Лишнюю одежду и одеяла оставили на месте ночлега. Начиная этот поход, люди несли на себе все, что только могли, но тогда у них было больше сил, и многие вещи казались важными и нужными в пути. Через пять дней их представления существенно изменились. Они избавлялись от всего лишнего, но и оставшаяся поклажа была довольно тяжелой.
Поль с тревогой наблюдал за ними.
– Прошло всего пять дней, а люди уже измождены, хотя у них пока еще есть вода и пища, – сказал он Диану. – Сомневаюсь, что они продержатся до следующей недели.
Диану не ответил. Молчание лейтенанта заставило Поля с тоской подумать о Реми, общества которого ему так не хватало.
Поль нес новую винтовку, воду, еду, одеяло и свою форму. Он связал все в тюк, перебросив через здоровое плечо. Широкополую шляпу, изготовленную на заказ в Париже, он потерял. Она прекрасно защищала от солнца. Но такие шляпы остались только у Побегена и Диану. Подойдя к груде брошенной одежды, Поль выбрал рубашку, разорвал ее на полоски, связал их и обмотал ими голову.
На глаза ему попался Сандо, один из уцелевших инженеров экспедиции, который брел в самом конце колонны, отчаянно стараясь не отстать. Это был худощавый человек некрепкого телосложения, тонувший в чересчур просторной одежде с чужого плеча. У Сандо было доброе лицо кабинетного ученого, возраст которого приближался к пятидесяти. Сандо шел, понурив плечи, длинные тонкие ноги подгибались, не выдерживая груза за спиной. Вокруг бледного, измученного лица вились мухи, норовя забраться инженеру в глаза, нос и рот. Поскольку руки Сандо были заняты, он пытался сдувать мух с лица, одновременно моргая и морщась. На них это почти не действовало. Поль подошел к нему, отогнав назойливую стаю.
– Давайте я возьму вашу ношу, – предложил Поль, который был не только моложе, но и выше ростом.
Сандо искоса посмотрел на него и покачал головой:
– Нет, благодарю. Вам, лейтенант, и так выпало достаточно тягот. Я справлюсь. Просто у меня не получается идти быстрее.
Не вступая в спор, Поль забрал у Сандо мешки с водой и провизией. Инженер попытался возражать, но, судя по глазам, был рад такому избавлению.
– Благослови вас Бог, лейтенант! – вздохнув, произнес он. – Когда человек думает, что не может дальше ступить ни шагу, Господь это видит и облегчает ему ношу. – Инженер посмотрел на длинную вереницу бредущих по равнине, уходившей к самому горизонту, потом отогнал вернувшихся мух. – Здесь я и умру. – Сказано было спокойно, буднично, словно речь шла об утреннем холоде.
– Чепуха, Сандо! Мы все вернемся обратно, – возразил Поль, слушая собственный не слишком-то убедительный голос.
Оставалось надеяться, что Сандо этого не заметил.
В ответ инженер лишь улыбнулся:
– Не беспокойтесь насчет меня, лейтенант. Я не против такой смерти. Совсем не против. Я построил достаточно мостов и проложил немало дорог. В прошлом году у меня умерла жена. – Видя, что Поль собирается возразить, Сандо махнул рукой. – Потому я и отправился в эту экспедицию. Дома меня никто не ждет. На этом свете меня ничто не держит. Скажу вам честно: я изрядно устал от проектирования. Больше всего мне нравились мосты. Дороги – они слишком скучны. Мы ведь мало задумываемся о дороге, за исключением того, куда она нас приведет. А вот мост – это произведение искусства. То, что вызывает восхищение своей прочностью. Мост делает непреодолимое преодолимым. – Взгляд инженера оживился. – В Руане я строил мост через Сену. Вы это знали? – (Поль покачал головой.) – Ничего страшного. Мост получился красивым. Река там широкая. Раньше люди переправлялись на пароме. Платили и ждали, ждали и платили. Иногда тонули вместе с паромом. А теперь не тонут. Думаю, это была моя лучшая работа. Дома у меня есть фотография моста. Сталь и бетон. Великолепный проект! Мост получился красивым, широким, по нему можно быстро проехать, и он не утонет.
Освобожденный от поклажи, Сандо пытался идти быстрее, но они все больше отставали от колонны.
– Моя жена думала, что и эта железная дорога станет таким же великолепным проектом. Она читала все, что тогда писалось о нем в газетах. Она долго болела и была вынуждена лежать. Она много читала. И говорила больше обычного. Тогда мне это казалось невыносимым. Она мне все уши прожужжала с этой дорогой. Говорила, что я должен показать обществу, как надо строить железную дорогу. Она знала, что умрет. Думаю, ей хотелось, чтобы после ее смерти у меня осталось какое-то занятие. – Сандо ненадолго замолчал, в глазах блеснули слезы; он обвел рукой пустыню. – Прежде я не понимал этих мест. Слушал, что она мне читает, но не вникал. Зато я понимал, какие глупцы собрались в Париже. Поймите, лейтенант, даже без всяких угроз со стороны туарегов дорогу здесь все равно было бы не построить и за двести лет. Точнее, построить-то можно, но долго она не просуществует. Дюны разрушат рельсы, дожди смоют шпалы. Здесь выживает только то, что умеет приспосабливаться. А железная дорога не может приспособиться. Потому-то я и умру. Боюсь, я тоже не могу приспособиться. – Инженер споткнулся о камень, и Поль успел его поддержать. – Спасибо, лейтенант. Вы не присоединитесь ко мне в молитве?
Поль покачал головой. Сандо закрыл глаза и дальше брел, держа его за руку.
– Радуйся, Святая Царица, Матерь Милосердия, наша жизнь, наша сладость и наша надежда. К Тебе мы взываем, бедные изгнанные дети Евы, к Тебе возносим наши вздохи, печали и