Добыча - Дэниел Ергин

Американские и английские чиновники, которым приходилось иметь дело с Мосаддыком, называли его Мосси. Энтони Идеи заметил, что старик Мосси в своей пижаме на железной кровати был «находкой для карикатуристов». Даже те, кого он выводил из себя, вспоминали впоследствии, что они были очарованы Мосаддыком. Сначала американцы считали Мосаддыка благоразумным националистическим лидером, с которым можно иметь дело. Он мог бы стать оплотом борьбы против Советского Союза и проводником реформ, альтернативой Мосаддыку был коммунизм. «Холодная война» повлияла на политику и видение мира американцев больше, чем англичан. А у Вашингтона оснований для противостояния старомодному британскому империализму было вполне достаточно. Не кто иной, как президент Гарри Трумэн, сказал, что сэр Уильям Фрейзер, глава «Англо-иранской компании», похож на «типичного колонизатора XIX века». Американцы лучше англичан понимали, что главные проблемы Мосаддыка были связаны с его внутренними врагами и соперниками. Он был постоянно вынужден отбиваться от тех, кто отличался большим национализмом, большим экстремизмом, большим фундаментализмом, был более настроен против иностранцев, чем он. Между тем он импровизировал и дурил великие державы, никогда не соглашаясь на полный компромисс. В конце концов у американцев лопнуло терпение. Когда все было позади, Дин Ачесон едко заметил, что Мосаддык был «великий актер и азартный игрок».

С самого начала англичане придерживались другой точки зрения. Они считали, что американцы не могут понять, как трудно вести переговоры с Мосаддыком, некоторые британские официальные лица считали коммунистическую угрозу сильно преувеличенной. «Мосаддык был мусульманином, и в 1951 году он бы не сблизился с Россией», — говорил Питер Рамсботам, секретарь комитета по Персии в британском кабинете министров. Реальная опасность угрожала капиталовложениям в Иране и установившемуся политическому и экономическому порядку на Ближнем Востоке. Некоторые англичане считали Мосаддыка «ненормальным». Что можно сделать с таким человеком? Прибавьте к этому необходимость внимательно следить за Мосаддыком, потому что, по словам британского посла сэра Фрэнсиса Шеперда, это был «хитрый, скользкий и совершенно беспринципный» человек. С точки зрения посла, иранский премьер-министр был похож на «лошадь извозчика», и от него исходил «неприятный запах опиума». Во всем этом англичан больше всего раздражло то, что их национальную гордость «Англо-иранскую компанию» и саму Британию обведет вокруг пальца какой-то старик в пижаме.

Национализация «Англо-иранской компании» и наличие лукавого и ненадежного противника заставила Британию изменить свою позицию. Следовало что-то предпринять, чтобы спасти самую ценную зарубежную собственность страны и ее главный источник нефти. Но что? Кабинет рассматривал план «Игрек», разработанный на случай военной интервенции. Нефтяные месторождения находились в глубине страны, где их нелегко было занять, решил кабинет министров. Но остров Абадан с самым большим в мире нефтеперерабатывающим заводом совсем другое дело; он представлял собой более достижимую цель. Внезапной атакой Абадан можно было бы захватить. Возможно, немедленной демонстрации силы будет достаточно для изменения ситуации и возвращения себе известной доли уважения.

А если нет? Погибнут британцы. Могут быть заложники. Правительство США категорически выступало против вооруженной интервенции, боясь, что такие действия Великобритании на юге спровоцируют нападение России с севера, и кончится тем, что Иран окажется за «железным занавесом». Были и другие препятствия. Индия только что получила независимость, и нельзя уже было привлечь индийскую армию. Британию могли осудить за ее старомодный империализм. Мощь самой Британии была весьма ограниченной из-за экономических трудностей. Где найти средства на оплату военных действий?

Однако, если Британия уступит здесь, она ослабит свои позиции на всем Ближнем Востоке, считали некоторые министры. «Если Персии это сойдет с рук, то Египет и другие ближневосточные страны решат, что им тоже стоит попытаться, — заявил министр обороны Эммануэль Шинуэлл. — Следующим шагом может стать попытка национализировать Суэцкий канал». Лидер оппозиции и почтенный защитник империи Уинстон Черчилль говорил Эттли, что «его поражает отношение Соединенных Штатов, они, кажется, не осознают важности этого огромного региона, протянувшегося от Каспия до Персидского залива: он гораздо важнее Кореи». Черчилль подчеркнул «важность устойчивости запасов нефти как фактора удержания России от агрессии». Министр иностранных дел Герберт Моррисон, осуждая политику «поспешного бегства и капитуляции», рассматривал возможность использования силы. Десантники были переброшены на Кипр, чтобы обеспечить возможность защиты или, в случае необходимости, эвакуации большого числа британских рабочих и их семей из Абадана. Многие считали, что Британия все же прельстится планом «Игрек» и предпримет попытку военной проверки своей угасающей имперской мощи.

Возможность вооруженного вмешательства вызвала тревогу в Вашингтоне. Британия могла толкнуть Иран прямо в руки Советов, готовых с радостью его принять. Дин Ачесон поспешно организовал встречу с британским послом и сосвоим старым другом Авереллом Гарриманом. Сидя июньским вечером на веранде дома Гарримана, с которой открывался вид на реку Потомак, Ачесон ясно дал понять, что он хочет удержать британцев от того, что в его глазах было глупым или опасным. Он предложил Гарриману стать посредником между Британией и Ираном. Все присутствующие сочли это разумным, все, кроме самого Гарримана. Тем не менее он согласился ехать.

Высокий, аскетичный Гарриман был мультимиллионером, оставившим частный бизнес ради общественной деятельности. Он брался за многие сложные и деликатные дела: был специальным представителем Рузвельта в начале Второй мировой войны, послом в Москве и Лондоне, министром торговли, представителем США в Европе по плану Маршалла. Но ему никогда не доводилось участвовать в таких странных переговорах. В середине июля 1951 года он прибыл в Тегеран. Его сопровождали подполковник Верной Уолтере в качестве переводчика (Мосаддык пожелал вести переговоры на французском языке), и Уолтер Леви, который занимался вопросами нефти в рамках Плана Маршалла, а недавно основал свою собственную консалтинговую фирму.

Британия неохотно согласилась на посредничество Гарримана, но Леви волновал их гораздо больше, так как он был известен как «истинный оракул Штатов» в том, что касалось нефти. Леви не делал секрета из своей точки зрения на положение «Англо-иранской компании». Он считал, что она выродилась, и к прежнему возврата нет. Он выражал американский взгляд на проблему. Если Великобритания хочет вернуть себе прежние позиции, говорил Леви, англичанам нужно «замаскировать» «Англо-иранскую компанию», «растворить» ее внутри новой компании, консорциума, который контролировался бы несколькими компаниями, американскими в том числе. Британцы были в негодовании от такого гибельного для их ведущей компании предложения, которое они окрестили «одворняживанием». Они подозревали, что истинной причиной предложения консорциума было подспудное ожидание американских компаний подходящей возможности проникнуть в Иран. Подозрения еще усилились, когда совершающий увеселительную поездку за казенный счет молодой конгрессмен, официальный представитель Джон Ф. Кеннеди, сын бывшего американского посла в Лондоне, сделал остановку в Тегеране и сказал английскому послу, что если соглашение не будет достигнуто, то «неплохо бы американским концернам заполнить брешь».

В Тегеране Гарримана и его команду поселили во дворце шаха. Стены большой приемной были покрыты тысячами крошечных зеркал, что создавало впечатление сверкающих драгоценных камней. На первых порах все это казалось новым и экзотичным. Гарриман и его команда едва ли знали, что в ближайшие два месяца им предстоит провести здесь большую часть времени. Вскоре они устали от этой обстановки.

Гарриман, сопровождаемый Уолтерсом, отправился на встречу с Мосаддыком в его скромный дом, являвший собой разительный контраст с дворцом. Премьер-министр лежал в постели с руками, скрещенными на груди. Две двери были для безопасности заблокированы шкафами. Мосаддык слабо махнул рукой в знак приветствия, когда вошли Гарриман и Уолтере, и поспешил высказать Гарриману все, что он думал об англичанах: «Вы не знаете, какие они коварные, вы не знаете, какие они порочные, вы не знаете, как они оскверняют все, к чему прикасаются». Гарриман возразил. Он хорошо знал англичан; он был у них послом. «Я уверяю вас, они и хорошие, и плохие, а чаще всего — средние», — сказал Гарриман. Мосаддык наклонился, взял Гарримана за руку и просто улыбнулся. В дальнейшей беседе Мосаддык как-то упомянул, что его внук, зеница его ока, учится в школе за границей. «Где?» — спросил Гарриман. «Конечно, в Англии, — ответил Мосаддык. — Где же еще?»