Добыча - Дэниел Ергин

Осенью 1951 года, через несколько недель после исхода британцев из Абадана, Мосаддык поехал в США защищать дело Ирана в ООН. Он отправился к Трумэну и Ачесону доказывать свою правоту и просить экономической помощи. Американское правительство хотело стабильности в Иране, но не было готово ради этого выручать Мосаддыка. Когда Мосаддык начал объяснять Трумэну и Ачесону, что он «говорит от имени очень бедной страны, где только пустыня, песок…», Ачесон прервал: «и нефть совсем как в Техасе!» Премьер-министр получил только минимальную экономическую помощь.

Но помощник государственного секретаря Джордж Мак-Ги после восьмидесяти часов переговоров с Мосаддыком во время его визита пришел к выводу, что есть возможность наметить основы соглашения. Нефтеперерабатывающий комплекс в Абадане приобретет «Ройял Датч/Шелл» (поскольку это голландская, а не британская компания), а специальный контракт с «Англо-иранской компанией» обеспечит равное распределение прибыли (принцип пятьдесят на пятьдесят). Но Мосаддык настаивал на дополнительном условии: никто из британских специалистов не будет работать в Иране. Ачесону предстояло лично проверить реакцию Энтони Идена на это предложение на официальном завтраке в Париже. В государственном департаменте с нетерпением ждали звонка Ачесона. Он позвонил Мак-Ги и сообщил, что дополнительное условие Мосаддыка разъярило Идена как унизительное. Идеи безапелляционно отверг предложение. Мак-Ги, питавший большие надежды, был потрясен. Его усилия разрешить иранский нефтяной кризис оказались тщетными. «Для меня это было почти концом света», — сказал он. Не было ясно, разделял ли Мосаддык его отчаяние и вообще хотел ли он хоть какого-то соглашения. «Разве вы не понимаете, что, возвращаясь в Иран с пустыми руками, — говорил Мосаддык одному американцу перед отлетом из США, — я оказываюсь сильнее, чем если бы я вернулся с соглашением, которое еще надо всучить моим фанатикам?»

Все же администрация Трумэна продолжала надеяться на достижение соглашения с Мосси. В государственном департаменте и министерстве иностранных дел Великобритании были предложения создать консорциум компаний, который принял бы на себя управление иранской нефтяной промышленностью. Появился даже оригинальный план, по которому Всемирный банк в качестве попечителя возьмет под свой контроль нефтяные операции Ирана до достижения окончательного соглашения. Но все попытки разбивались о нежелание Ирана идти на компромиссы, смягчающие национализацию и уменьшающие его контроль или ведущие к повышению роли «Англо-иранской компании».

Кризис продолжался. Наступил 1952 год. Правительство Мосаддыка не могло продать нефть, у него не хватало денег, экономическая ситуация ухудшалась. Но это, казалось, не имело значения. Главным было то, что Мосаддык оставался популярным национальным лидером, достигшим исторической цели: он выгнал иностранцев и вернул национальное богатство. Он заявил, что, по его мнению, нефть пусть остается в земле, для блага будущих поколений. Посол США в Тегеране заметил глубокую антипатию Мосаддыка к шаху, которую он приписывал тайному презрению представителя старой аристократической фамилии к «слабовольному сынку самозванца-тирана». Мосаддык, будучи приверженцем конституции, прибегал к неконституционным методам правления, включая использование городских масс для политического манипулирования. Он брал на себя диктаторские функции. «Я всегда считал этого человека неподходящим для высоких государственных постов, — говорил один из лидеров оппозиции. — Но я никогда, даже в страшном сне, не мог вообразить, что семидесятилетний старик превратится в подстрекателя толп. Человек, который постоянно окружает меджлис головорезами, не что иное, как угроза обществу». Мосаддык оказался новатором в области политики; он был первым ближневосточным лидером, который использовал радио для обращения к своим последователям. Когда он призывал, тысячи, а иногда, казалось, сотни тысяч людей высыпали на улицы как безумные, скандировали лозунги, орали, громили редакции оппозиционных газет. Шах чувствовал себя бессильным перед лицом популярности Мосаддыка. «Что я могу сделать? — сказал он американскому послу. — Я беспомощен».

В это время Ачесон вновь встретился с Иденом, который сказал, что когда-то понадобится убедить шаха в необходимости отстранить Мосаддыка от власти. Но ни Соединенные Штаты, ни Великобритания не оставили попыток чего-нибудь добиться от Мосаддыка дипломатическим путем. Трумэн уговаривал Черчилля признать иранский закон о национализации, «который, кажется, для иранцев стал так же священен, как Коран… Если Иран попадет в руки коммунистов, для нас малым утешением будет то, что мы защищали букву закона до последнего». Черчилль хотел, чтобы к Мосаддыку обратились все вместе. О Мосаддыке он говорил: «Мы имеем дело с человеком, находящимся на грани банкротства, революции и смерти, но это настоящий мужчина. Наше совместное обращение может убедить его».

Трумэн нехотя согласился на предложение об арбитраже, чтобы определить компенсацию за национализированную собственность, но после многочисленных уверток и споров Мосаддык отверг предложение, потому что, по его словам, это был капкан, расставленный «Англо-иранской нефтяной компанией».

К концу срока правления администрации Трумэна и американцы, и англичане почти оставили попытки вести переговоры с Мосаддыком. В конце 1952 года британцы предложили американцам найти возможность сменить иранское правительство, другими словами, подготовить переворот. Американцы медлили с ответом, пока власть не перешла к администрации Эйзенхауэра. Предложение было одобрено, его поддержали государственный секретарь Джон Фостер Даллес и его брат Аллен, новый директор ЦРУ.

Однако в последние недели работы администрации Трумэна и в первое время работы администрации Эйзенхауэра, США предприняли еще одну попытку разработать соглашение между Ираном и Великобританией. После долгих напряженных дискуссий Мосаддык еще раз ответил «нет». Тем временем экономическая ситуация в Иране ухудшилась еще больше. До национализации экспорт нефти обеспечивал две трети валютных поступлений страны и половину доходов государства. В течение двух лет нефть не приносила дохода, инфляция была безудержной, экономика распадалась. Положение страны было намного хуже, чем до национализации. Законности и порядка практически не было, в Тегеране был похищен и убит начальник полиции. Более того, Мосаддык не имел управленческого таланта. Он вел заседания кабинета лежа в постели. В начале 1953 года он попытался укрепить свои слабеющие позиции в стране, взяв в свои руки больше власти: объявил военное положение, правил, издавая декреты, контролировал назначение военных, заткнул рот оппозиции; упразднил верхнюю палату парламента и распустил нижнюю, провел плебисцит в советском стиле, получил 99 процентов голосов. Многие националисты и реформаторы, ранее поддерживавшие Мосаддыка, отошли от него из-за его тяги к монополизации власти и все возрастающего расчета на народные массы и партию Туде. Религиозные фундаменталисты тоже выступали против расширения власти Мосаддыка. Они стали считать его врагом ислама. Тот факт, что журнал «Тайм» выбрал Мосаддыка человеком года, в глазах некоторых означал, что он был американским агентом. Было также ощущение, что Мосаддык собирается убрать шаха. Происходило сближение Мосаддыка с Советским Союзом, а шах, как всегда, казался беспомощным.

Сближение Мосаддыка с Москвой стало еще более зловещим, когда в Тегеран прибыл новый советский посол, тот, что был послом в Праге в 1948 году.

Иногда Ачесона и Идена путали друг с другом. Идеи точно не знал, почему. «Ачесон, — говорил он, — не похож на типичного американца». Он думал, что причиной этого было то, что мать Ачесона была канадкой. Однажды в самолете, когда Идеи летел из Нью-Йорка в Вашингтон, один американский морской офицер прислал ему записку: «Вы или Дин Ачесон, или Энтони Идеи. Кто бы вы ни были, не оставите ли вы автограф в моей книжке?»

когда коммунисты совершили переворот и захватили власть. Только наивный мог поверить, что русские не пытаются овладеть политической ситуацией в Иране с помощью своих агентов и партии Туде. Давняя цель русских — и Романовых, и большевиков, казалось, вот-вот будет достигнута; ведь в германо-советском пакте Иран фигурировал как зона советских «интересов». Курицу оставалось только ощипать.

В Вашингтоне состоялось довольно мрачное заседание Совета национальной безопасности, на котором государственный секретарь Даллес предсказал, что в Иране скоро установится диктаторский режим во главе с Мосаддыком, а затем последует коммунистический переворот. «Свободный мир не только лишится своих огромных средств, вложенных в производство иранской нефти, и самих ресурсов, — сказал Даллес, — но этими средствами завладеют русские и освободятся от заботы о нефтяных ресурсах. Хуже того… если Иран захватят коммунисты, то, несомненно, вскоре другие регионы Ближнего Востока, где находится около шестидесяти процентов мировых запасов нефти, подпадут под коммунистический контроль».