Добыча - Дэниел Ергин

Вскоре установился определенный порядок ведения дискуссий: Мосаддык или сидел, или лежал в постели с руками, сложенными на груди; подполковник Уолтере сидел, как йог, на полу в ногах кровати; Гарриман восседал на стуле почти вплотную к кровати, между ними. Это позволяло Мосаддыку лучше слышать. Уолтере Леви тоже часто к ним присоединялся. И вот здесь-то, на этой нелепой сцене, решалась судьба послевоенного нефтяного порядка и политической ориентации Ближнего Востока. Так велико было чувство нереальности происходящего, что Уолтере выписал из Вашингтона томик «Алисы в Стране чудес», чтобы с помощью этого неформального путеводителя понять, что их ждет впереди.

День за днем Гарриман с помощью Леви пытался обучить Мосаддыка реалиям нефтяного бизнеса. «В мире его фантазий, — телеграфировал Гарриман Трумэну и Ачесону, — простая статья закона о национализации нефтяной промышленности создает прибыльный бизнес, и ожидается, что все должны помогать Ирану на условиях, определяемых им самим». Гарриман и Леви пытались объяснить Мосаддыку необходимость рынков сбыта, чтобы продавать нефть, но безуспешно. Они говорили, что название компании «Англо-иранская» не означает, что вся нефть производится в Иране. Доходы получаются также от переработки нефти, ее транспортировки во многие страны. Однажды Мосаддык даже потребовал большую долю дохода с барреля нефти, чем цена всех продуктов, получаемых из него. «Доктор Мосаддык, — сказал Гарриман, — если мы собираемся говорить об этих вещах разумно, то нам нужно договориться об определенных принципах». Мосаддык пронзил Гарримана взглядом: «Каких именно?» — «Например, что целое не может быть больше суммы его частей». Мосаддык уставился на Гарримана и ответил по-французски: «Это неверно». Гарриман, хотя и не говорил по-французски, догадался, что сказал Мосаддык, но он не поверил самому себе. «Что вы имеете в виду, говоря „неверно“?» — недоверчиво спросил он. «Ну, возьмем лису, — сказал Мосаддык. — Ее хвост часто намного длиннее ее самой». Выдав эту шутку, премьер-министр, прижав к голове подушку, стал кататься по постели, корчась от смеха.

Впрочем, бывало, что к концу дня переговоров Мосаддык, казалось, соглашался принять документ в основном. Но на следующее утро американцы приходили снова только для того, чтобы услышать от Мосаддыка, что он не сможет довести соглашение до конца. Он не выживет. Важнее, чем нефтяной рынок и международная политика, для Мосаддыка была ситуация в стране, реакция его соперников справа и слева, а также сторонников шаха. Особенно он боялся мусульманских экстремистов, которые были против любых связей с зарубежными странами. Ведь только несколько месяцев назад мусульманский фундаменталист убил генерала Размару.

Гарриман, почувствовав, насколько этот страх сковывал Мосаддыка, отправился к аятолле Кашани, лидеру религиозных правых. За сочувствие странам Оси во время Второй мировой войны он был в заключении. Мулла заявил, что он ничего не знает о британцах кроме того, что это самые плохие люди в мире. Фактически, все иностранцы были плохи, и с ними надо соответственно также и обращаться. Аятолла стал рассказывать историю об одном американце, который несколько десятилетий назад приехал в Иран и занялся нефтью. Его ранили на улице Тегерана, и он был отправлен в больницу. Толпа, идя по его следу, ворвалась в больницу и, обнаружив американца на операционном столе, растерзала его.

«Вы понимаете?» — спросил аятолла. Гарриман сразу понял, что его запугивают. Сжав зубы, он старался не дать волю гневу. «Ваше Преосвященство, — ответил он стальным голосом, — вы должны понять, что в моей жизни было много опасных ситуаций, и меня нелегко запугать». — «Ну что же, — пожал плечами аятолла, — попытаться невредно».

В ходе разговора аятолла Кашани обвинил Мосаддыка в худшем из грехов — в том, что он был настроен пробритански. «Если Мосаддык сдастся, — сказал Кашани, — его кровь прольется так же, как кровь Размару». Не было сомнения, что Кашани был неумолимым и опасным противником. Но в отношении Мосаддыка у Гарримана были другие чувства. Он даже привязался к этому в своем роде любезному человеку, забавному и театральному. Он стал называть его Мосси, хотя и за глаза.

Гарриман считал, что он нащупал выход, наметил возможный способ действия. Он вылетел в Лондон, где рекомендовал Британии отправить на переговоры своего собственного представителя. Выбор пал на социалиста — миллионера Ричарда Стоукса, с которым Гарриман вернулся в Тегеран. Стоукс уверенно и смело объявил о цели своего приезда — сделать Мосаддыку «очень хорошее предложение».

Стоукса в Тегеран сопровождал сэр Дональд Фергюссон, влиятельный несменяемый заместитель министра топлива и энергетики. Фергюссон был последовательным критиком «Англо-иранской нефтяной компании» и ее председателя сэра Уильяма Фрейзера, которого он считал узколобым диктатором, неспособным уловить крупные политическое течения. Но он так же скептически относился к возможности соглашения и боялся, что всем британским зарубежным вложениям угрожает экспроприация со стороны ненасытных местных правительств, и с этим ничего нельзя будет поделать. «Британские предприимчивость, талант и энергия, — заявил он, — открыли нефть в Персии, добыли ее, построили нефтеперерабатывающий завод, создали рынки сбыта для Персии в тридцати или сорока странах, с причалами, хранилищами и насосами, дорогами и железнодорожными цистернами и другим оборудованием, а также могучий танкерный флот». По этой причине, призыв религиозного лидера Ага-Ханна к сделке по принципу пятьдесят на пятьдесят из моральных соображений «вздор, и следует показать, что это вздор».

Во всяком случае, Фергюссон понял, что цель Мосаддыка «не улучшить финансовые условия, а избавиться от иностранной компании с ее доминирующим влиянием вне Персии». У Мосаддыка не было намерения позволить «Англо-иранской компании» возвратиться. Более того, он попал в плен тех страстей, которые сам же и вызвал. Таким образом, в этом втором раунде переговоров не было возможности договориться по решающему вопросу: кто будет управлять нефтяной промышленностью Ирана в случае заключения сделки. «Вечерние перего воры в саду дворца, где мы жили, были похожи на последнее действие „Фигаро“, — вспоминал Питер Рамсботам, бывший одним из главных в команде Стоукса. — Неизвестные, неясные фигуры таились за кустами роз. Все шпионили друг за другом. Люди прятались повсюду. Мы никогда не знали, с кем имеем дело. Мосаддык тоже не знал». Строукс решил покончить с этим. Его миссия, подобно более длительным переговорам Гарримана, провалилась. Гарриман сделал вывод: «У Мосаддыка за душой лишь борьба с Британией. Любое решение спора означало бы конец его политической власти». Все же, возвращаясь из Тегерана, Гарриман был вынужден с болью признать: «Я просто не привык к поражениям». Но ведь еще никогда не приходилось иметь дело с кем-либо вроде «Старика Мосси».

Между тем на месторождениях и нефтеперерабатывающем заводе останавливалось производство. Британия объявила эмбарго, запретив владельцам танкеров под угрозой преследования по закону вывозить «краденую нефть». К тому же Британия объявила эмбарго на поставку товаров Ирану, а английский банк приостановил финансовые и торговые льготы, ранее предоставленные Ирану. Короче говоря, экспроприацию встретили экономической войной.

Меджлис нанес ответный удар, приняв закон о «саботаже и халатности»; лица, виновные в этом, подвергались смертной казни. Эрику Дрейку, главному управляющему «Англо-иранской компанией» в Иране, было послано письмо с обвинениями в саботаже и халатности. По совету британского посла, Дрейк спешно покинул страну на борту небольшого самолета. С этого момента он управлял делами компании из офиса в Басре в Ираке, а затем с борта корабля, стоявшего в Персидском заливе. После встречи с британскими начальниками штабов в Суэце он был отправлен в Британию под чужим именем. По прибытии его вызвал к себе Эттли. Это приглашение возмутило автократа сэра Уильяма Фрейзера, которого не пригласили, и который сам был слишком занят, чтобы повидаться с Дрейком; в конце концов Дрейк всего лишь местный представитель «Англо-иранской компании». Несмотря на гнев Фрейзера, Дрейк отправился на встречу, войдя в резиденцию премьер-министра на Даунинг-стрит с черного хода, чтобы ускользнуть от ожидающих репортеров. Дрейк сказал кабинету министров, что если Британия ничего не предпримет по поводу Абадана, то она в итоге потеряет еще больше, в том числе Суэцкий канал. Затем ему устроили встречу с лидером оппозиции Уинстоном Черчиллем, который после расспросов о переговорах в кабинете министров неожиданно прорычал: «У вас есть пистолет, Дрейк?» Дрейк объяснил, что отдал свой пистолет иранским властям из-за нового закона, устанавливающего смертную казнь за незаконное владение оружием. «Дрейк, вы можете застрелить человека из пистолета, — заметил Черчилль. — Я знаю, потому что я смог».