Тот, кто знает - Александра Маринина

– Сначала мы поедем домой, поставим машину, – начала она излагать Виктору Федоровичу свой план, – потом наденем удобную обувь для долгого гулянья и отправимся на метро в центр. Пройдемся по Тверской, по Садовому кольцу, пообедаем в итальянском ресторане, возле метро «Маяковская» есть чудесный ресторан, «Патио Паста», выпьем в честь праздника. Потом еще что-нибудь придумаем.

Свекор одобрительно улыбнулся:

– Годится. Нельзя постоянно быть серьезным и деловым, надо хоть иногда расслабляться.

Они весело болтали всю дорогу до дома, Виктор Федорович поставил машину в расположенный рядом с домом гараж-«ракушку», и уже через полчаса они, переодевшись и переобувшись, шли к метро. Погода стояла изумительная, теплая, солнечная. Выйдя из метро на станции «Охотный Ряд», они сразу влились в толпу гуляющих. Движение транспорта по случаю праздника было перекрыто, и люди чувствовали себя вольготно, не спеша шагая по широкой проезжей части. Огромные куклы, чучела, воздушные шары, клоуны и ряженые, визжащие от восторга детишки, продавцы мороженого и сладостей, голубое небо и приятный ветерок, идущий рядом мужчина, который крепко держит ее под руку – все это мгновенно слилось в душе Иры в единое пронзительно-острое ощущение невероятного восторга. И почему она решила, что народное гулянье – это развлечение для приезжих? Откуда в ней этот аристократический снобизм, с ее-то более чем сомнительным происхождением?

Погуляв около двух часов, они зашли в «Патио Паста», где, против обыкновения, оказалось столько народу, что с трудом нашелся свободный столик. Ира просматривала меню и прикидывала, до какой степени имеет право нарушить диету. Самое вкусное здесь как раз то, что ей категорически нельзя. Спагетти – те же макароны, к которым она привыкла с детства, а спагетти «болоньезе», на ее взгляд, мало чем отличались от макарон «по-флотски» с кетчупом, которые она поглощала в немыслимых количествах в юности. Макароны Ира обожала и могла есть их три раза в день семь дней в неделю. Ну и черт с ним, сегодня такой день, что можно нарушить не только диету.

Как хорошо вот так сидеть вдвоем среди толпы, без мужа и свекрови, пить вино и разговаривать ни о чем! А впереди еще вечер, уютный домашний вечер с чаем, телевизором и острым ощущением оторванности от всего мира. И еще семь таких же чудесных вечеров… Виктор Федорович смотрит на нее теплыми глазами, подносит зажигалку, когда Ира закуривает, и она, не желая отказывать себе в маленьких радостях, каждый раз обхватывает его руку своими пальцами, наклоняя кончик сигареты к подрагивающему пламени. От этого прикосновения ее бьет током, и она, едва затушив окурок, считает для приличия до десяти и снова тянется к пачке. Во рту горечь, от избытка никотина пересохло в горле и побаливает голова, но Ира снова и снова наклоняется к его руке, держащей зажигалку, и прикасается к его теплой чуть шершавой коже.

– Ты слишком много куришь, – с улыбкой замечает Виктор Федорович.

– Я немного нервничаю, – отвечает Ира, глядя прямо ему в глаза.

– Нервничаешь? Отчего? Тебе здесь не нравится? Тебя что-то напрягает?

– Мне здесь очень нравится.

– Тогда в чем же дело?

– Я вас боюсь.

– Очень мило! – рассмеялся Виктор Федорович. – Мы знакомы шесть лет, почти пять живем вместе, и вдруг выясняется, что ты меня боишься. С чего это? Чем я тебя так напугал?

– Не смейтесь, – очень серьезно сказала Ира. – Вы меня волнуете. Не знаю, что со мной происходит, я никогда так не волновалась в вашем присутствии.

Что она делает, боже мой, что делает?! Зачем она это говорит? Чего добивается? Чтобы он узнал, что она его любит? И что дальше? Она совсем голову потеряла. Но есть вещи, которые она чувствует даже не шестым – десятым, двенадцатым чувством, чутьем опытной самки. Она ему нравится, и не просто как невестка. Она ему небезразлична. Ира не может ошибаться в таких вещах, она точно это знает.

Улыбка исчезла из его глаз, дернулись желваки на скулах.

– Ты играешь с огнем, девочка. С пожилыми мужчинами нельзя так разговаривать, не то они могут возомнить бог знает что.

Ира продолжала смотреть прямо ему в глаза. Вот он, решающий момент. Еще можно отступить, перевести все в шутку и уйти на привычную спокойную дорогу. А можно сделать шаг вперед и прыгнуть в пропасть, из которой еще неизвестно, как потом выбираться, если вообще жива останешься, все кости не переломаешь.

– Я не играю с огнем, я говорю правду. Не думайте, что мне это легко.

– Правду говорить легко и приятно. Помнишь, откуда это?

Ну вот, он стремится увести разговор в сторону. Ира все сказала, а Виктор Федорович не знает, что с этим делать. Скорее всего, думает, как бы поделикатнее дать ей понять, что ее интерес к нему остается без взаимности.

– Булгаков, «Мастер и Маргарита», – ответила она, по-прежнему не отрывая взгляда от его лица и на ощупь находя пачку и вытаскивая из нее очередную сигарету.

Щелкнула зажигалка, вспыхнуло желто-голубое пламя. Ее пальцы ложатся на его руку, первая затяжка, струйка дыма, но пальцы остаются там же. Ира не убирает их.

– Виктор Федорович, я взрослая женщина, я хорошо понимаю, что делаю, и точно знаю, чего хочу. Говорить правду легко и приятно. А каково ее слушать?

Его рука под ее пальцами судорожно сжимается в кулак с такой силой, что от зажигалки, кажется, останутся одни крошки. Он аккуратно высвобождает руку.

– Я попрошу счет.

– Конечно.

Неловкое тяжелое молчание висело между ними всю дорогу до метро. Однако попытка доехать до дома натолкнулась на неожиданное препятствие. Все станции, с которых можно было попасть на Сокольническую ветку, оказались перекрыты, поезда следовали мимо них без остановок. Все платформы, вестибюли и переходы были забиты людьми. Виктор Федорович взял Иру под руку и плотнее прижал ее локоть к себе.

– Ты не знаешь, что происходит?

– Понятия не имею… Ой, я поняла! Сегодня на Воробьевых горах выступает Жан-Мишель Жарр, там будет грандиозное представление. Поэтому ветку и перекрыли, чтобы на месте концерта давки не было.

Она говорила быстро и возбужденно, радуясь, что прорвана, наконец, плотная пелена молчания. Еще немного, и она просто задохнулась бы в этой пелене.

– Что будем делать?

– Попробуем через Кольцевую линию, – предложила Ира. – На «Комсомольской» сделаем пересадку.

Они с трудом пробирались сквозь гудящую толпу. Воинственно настроенная группа тинейджеров врезалась прямо в них, Виктор Федорович не удержал Иру, и они мгновенно оказались разделенными потоком людей. Ира прижалась к колонне, ожидая, пока свекор доберется до нее. Не говоря ни слова, Виктор Федорович крепко взял ее одной рукой за плечо, другой обнял за талию.

– Придется двигаться так, иначе потеряемся.

Прошло немало времени, пока им удалось оказаться в поезде, следующем по Кольцевой линии метро. То есть немало времени прошло, если верить часам. Ира вообще не замечала течения минут и секунд, она только чувствовала его руку, которую от ее кожи отделял всего лишь тонкий слой ткани. Тело горело в том месте, где лежала его рука. И с каждым пройденным вместе шагом пожар распространялся все дальше и дальше, захватывая спину, грудь, ноги и голову. Ее спина и плечи оказались плотно прижатыми к его груди, и Ира исступленно боролась с искушением повернуться к нему лицом, обхватить руками и… Нельзя, нельзя, не думай об этом, выбрось из головы. Это неправильно, это плохо. Он этого не хочет. И при каждом движении она будто ощущала, как кровь пульсирует в его жилах, отчаянно крича: «Хочет! Хочет! Повернись! Прижмись к нему! Поцелуй его!» Не слышать этого, не думать об этом. И сделать так, чтобы эта дорога в толпе никогда не кончалась…

Но она кончилась. Наконец Ира и Виктор Федорович оказались в вагоне поезда.

– Извините, – покаянно произнесла она, только чтобы что-нибудь сказать, только бы не молчать. – Если бы я знала, что в метро творится такой кошмар, я бы вас не потащила гулять в центр.

– А по-моему, мы чудесно провели время. Ты молодец, что вытащила меня, а то я все время или за столом сижу, или в машине еду. Скоро совсем ходить разучусь.

Однако и станцию «Комсомольская» поезд проскочил без всякого намерения остановиться. Им пришлось выйти на «Проспекте Мира» и взять такси. Ира почему-то была уверена, что они сядут рядом на заднем сиденье, но Виктор Федорович, усадив ее сзади, сам сел впереди, рядом с водителем. «Он не хочет сидеть рядом со мной, – отрешенно думала Ира, глядя на проносящиеся за окном дома. – Он дает мне понять, чтобы я не надеялась. Ни на что не надеялась, кроме отцовского отношения. Но я все равно люблю его. И буду любить. Господи, за что мне это наказание!»

Машина затормозила возле их дома, Виктор Федорович расплатился, вышел из машины, открыл заднюю дверь и протянул Ирине руку. Она снова прикоснулась к его ладони и снова вздрогнула. Неужели теперь это будет преследовать ее всю жизнь?