Властелин колец - Джон Толкин

Закованные в цепи дороги сходились к центру котловины, где высилась башня весьма необычного вида. Ее воздвигли те же самые строители, что обтесали скалы вокруг Исенгарда, но все–таки трудно было поверить, что эта башня — творение рук человеческих. Казалось, в глубокой древности сами горы породили ее в муках — плоть от плоти своей, кость от костей своих. Походила она на остроконечный утес или скалу — черная, жестко поблескивающая, составленная из четырех мощных колонн–многогранников. Наверху эти колонны расходились четырьмя острыми, словно копья или рога, вершинами с отточенными, как ножи, лезвиями граней. Между рогами оставалось узкое пространство, где на высоте пятисот футов над равниной, на гладком каменном полу, покрытом странными знаками, мог свободно поместиться человек. Так выглядел Орфанк — крепость Сарумана. Название это — может, умышленно, а может, и нет — имело двойной смысл: на языке эльфов слово орфанк означало «гора–клык», а на роханском — «коварный ум».

Исенгард был воистину мощной крепостью, но когда–то он был еще и прекрасен. В нем жили благородные князья и властители, несшие стражу на западных окраинах Гондора, и мудрецы, наблюдавшие за звездами. Но Саруман постепенно приспособил башню для своих меняющихся планов и, как ему казалось, немало ее усовершенствовал, без конца оснащая все новыми и новыми приспособлениями и искренне думая, что честь их создания принадлежит ему одному. Но он ошибался: все искусные выдумки и многосложные изобретения, ради которых он оставил свою прежнюю мудрость, исходили из Мордора, и только из Мордора. Саруман достиг лишь одного — он создал уменьшенную копию, детскую игрушку, с рабской лестью повторявшую исполинский Барад–дур, Черный Замок, соединивший в себе и оружейню, и застенок, и чудовищный огненный котел. Там, в этом замке, гордом, неуязвимом и неприступном, защищенном мощью несметных армий, не терпели соперников, смеялись над лестью и спокойно ждали своего часа.

Так описывала молва твердыню Сарумана. Молва — ибо на памяти последнего поколения живущих ни один роханец не побывал за воротами Исенгарда, исключая разве что Червеуста и ему подобных. Но такие проникали туда под покровом тайны и о том, что видели, не сообщали никому.

Гэндальф первым миновал каменный столб с Белой Рукой. Только тогда всадники, к великому своему удивлению, заметили, что Рука не сплошь белая, как показалось вначале, но испачкана как бы запекшейся кровью. Присмотревшись, они различили, что ногти на Руке выкрашены в красный цвет. Но Гэндальф все так же спокойно ехал вперед, и наконец остальные скрепя сердце последовали за ним, начиная поневоле подозревать, что в долине случилось наводнение: у дороги мутно отсвечивали лужи и среди камней бесчисленными ручейками сочилась вода.

Наконец Гэндальф остановился и дал своим спутникам знак подъехать ближе. Стало видно, что туман впереди постепенно рассеивается. Из дымки выступило бледное солнце. Полдень миновал. Ворота Исенгарда были перед ними.

Вернее, ворот–то как раз и не было. Створки лежали на земле, треснувшие, искореженные, а вокруг валялось множество камней, разбитых на бесчисленные острые осколки. Арка ворот еще стояла, но за нею зияла пустота: крыша туннеля была снесена начисто, а стены–утесы по обе стороны прорезаны огромными трещинами и наполовину обвалились. Превратные башни стали пылью. Если бы само Великое Море обрушило свой гнев на Исенгард, и оно не оставило бы после себя большего опустошения!

Котловину до краев заливала дымящаяся вода. В этом горячем чане, покачиваясь, плавали балки, бревна, сундуки, шлемы и еще какие–то покореженные обломки. Погнутые, накренившиеся столбы — многие из них треснули, а иные и раскололись — еще торчали над водой, но все мостовые были затоплены. Вдали, обвитый дымом, возвышался одинокий скалистый остров — башня Орфанк, по–прежнему высокая и черная. Буря не причинила ей никакого вреда[401]. Подножие башни лизали бледные волны.

Король и его свита молча сидели в седлах, дивясь увиденному. Было ясно, что владычеству Сарумана пришел конец; но как это могло случиться, никто не понимал. Обведя взглядом развалины, роханцы подняли глаза на разрушенные ворота — и увидели, что на огромной груде щебня рядом с покореженными створками лежат, удобно устроившись, два маленьких человечка. Оба были одеты в серое, благодаря чему различить их среди камней было почти невозможно. Рядом стояли бутылки, кубки и блюда — похоже было, что странные привратники только что как следует закусили и теперь отдыхают. Один, судя по всему, дремал, другой развалился, положив ногу на ногу и откинувшись на камни. Изо рта у него вылетали струйки и маленькие колечки прозрачного сизого дыма.

Теоден, Эомер и остальные смотрели на маленьких незнакомцев с нескрываемым изумлением. Странные привратники поразили роханцев едва ли не больше, чем опустошение Исенгарда. Но прежде чем Король обрел дар речи, человечек, пускавший дым изо рта, увидел застывших на границе тумана всадников. Миг — и он был уже на ногах. Он мог бы сойти за обычного молодого человека, только вот ростом не удался — всадники были каждый раза в два выше. Буйные каштановые кудри юноши были непокрыты. Всем сразу бросилось в глаза, что на плечах у него потрепанный плащ такого же цвета и покроя, как те, что были на друзьях Гэндальфа, когда те явились в Эдорас. Маленький юноша поклонился до земли, приложив к груди руку, и, словно не замечая волшебника и его друзей, обратился к Эомеру и Королю.

– Добро пожаловать в Исенгард, Ваше Величество и Ваше Высочество! — воскликнул он. — Перед вами здешние привратники. Я — Мериадок, сын Сарадока, а сей покорный слуга ваш, который — увы! — побежден усталостью, — тут он дал своему приятелю легкого пинка, — носит имя Перегрин; он сын Паладина из рода Тукков. Наш дом далеко отсюда, на севере. Владетельный Саруман пребывает у себя в покоях. В данный момент он имеет секретное совещание с неким Червеустом и весьма сожалеет, что лишен возможности приветствовать столь высокородных гостей лично.

– Еще бы! — рассмеялся Гэндальф. — Так это Саруман велел вам охранять разбитые ворота и высматривать гостей? Как я погляжу, застолью это не помешало!

– Увы, досточтимый господин, владетельный Саруман слишком занят, чтобы отвлекаться на такие мелочи, — сохраняя строгое лицо, ответил Мерри. — В последнее время государственные дела отняли у него даже те краткие часы досуга, которыми он располагал раньше. Мы подчиняемся непосредственно Древобороду, который принял на себя управление всеми домашними делами Сарумана. Он поручил мне встретить Повелителя Рохана приличествующей случаю речью, что я и постарался исполнить сообразно своим скромным способностям.

– А друзья?! А мы с Леголасом?! — вскричал Гимли, не в силах больше сдерживаться. — Ах вы мошенники! Ах вы лентяи шерстоногие! Ну и устроили вы нам гонку! Мы двести лиг отмахали по лесам, степям да болотам, прошли через войну и смерть, чтобы спасти вас, а вы, оказывается, и в ус не дуете?! Пируют себе тут, баклуши бьют да трубочки посасывают! Ей–ей, настоящие трубочки! Где же вы раздобыли зелье, негодяи? Клянусь молотом и клещами! Уж и не знаю, злиться мне или радоваться! Надо выбрать что–нибудь одно, а то, чего доброго, разорвусь пополам!

– Все верно, Гимли! — рассмеялся Леголас. — Только я бы прежде всего попытался дознаться, откуда у них вино!

– Чего–чего, а ума вы в своих странствиях, как видно, не нажили! — отозвался Пиппин, приоткрывая один глаз. — Победители, понимаешь, сидят у ворот отвоеванной крепости, среди военных трофеев, а вы удивляетесь, откуда у них эти скромные, но честно заработанные предметы роскоши!

– Честно заработанные? — усомнился Гимли. — Никогда не поверю!

Всадники слушали их со смехом.

– Похоже, мы стали свидетелями встречи старых друзей, — молвил Теоден. — Значит, это и есть твои пропавшие товарищи, Гэндальф? Видно, так уж велит нам судьба — на каждом шагу встречать новое чудо! С тех пор как я покинул свой дом, мне что ни день приходится удивляться — и вот передо мною еще один сказочный народ! Видимо, вы — невелички, или, как говорят у нас, хольбитланы?[402]

– Хоббиты, если угодно Вашей Милости, — поклонился Пиппин.

– Хоббиты, — повторил Теоден. — Как странно изменилось роханское слово у вас на устах! Впрочем, и в таком виде оно достаточно благозвучно. Стало быть, хоббиты! Надо сказать, легенды весьма уступают действительности!

Мерри поклонился. Пиппин встал и поклонился еще ниже.

– Ты воистину великодушен, о Король! — сказал он. — По крайней мере, я надеюсь, что твои слова можно истолковать как знак милости! Однако ты тоже весьма удивил нас. Мы побывали во многих странах, но ты первый, кто знает о хоббитах!