Варварские Строки - Олег Лукошин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты уж наверняка согласен со всем.
– Ошибаешься. Я разуверился в силе печатных слов. Идеи и смыслы, которые стоят за ними – дорога к гибели, к разложению. Не имеет значения, позитивны они или негативны – все они пытаются увести тебя от твоего естественного состояния, выколупнуть из своей оболочки. И если им поддашься – всё, покоя не будет. Я поддался раз и испортил всё, что только можно испортить.
– Ты слишком самоедствуешь.
– Нет, я знаю, о чём говорю. Я на собственной шкуре испытал пагубное воздействие книжных идей.
– Твоя инвалидность – несчастный случай.
– Она – следствие бравады. Игры с жизнью, погони за призрачными ощущениями – всем тем, чему меня научили бестолковые и безответственные писатели. Я вполне понимал, чем это может для меня закончиться, когда садился на тот долбаный мотоцикл. Прыгать через недостроенный мост – какая глупость!
– Рабочая среда, – сменил тему разговора Низовцев, понимая, что он может плохо кончиться, – очень сильная и эффективная прослойка для произведения. Сейчас мало кто помещает действие в рабочую среду. Меня же она чрезвычайно вдохновляет.
– Раньше не вдохновляла.
– Рабочая среда – это мрачное, напряжённое повествование. Скорбь, незримые трагедии витают над героями. Сами они вроде бы спокойны и цельны, но в любое мгновение готовы распасться на сонмы эмоций, на тысячи слоёв. Здесь и ярость, и нежность, и злоба, и жертвование собой. Разве это не чудно?! Из рабочих можно сделать кого угодно – и героев, и сволочей.
– Сволочь и герой – это одно и то же.
– Я всегда бежал от мелочности, от скуки. Меня вдохновляют сильные эмоции, захватывающие мотивы, одинокие стремления. Лишь сталкивая лбами противоположности можно создать значимую литературу.
– Ты создаёшь её! – кивал головой Владимир. – Она воистину значима!
– Да, иной раз слова, которые говорят мои герои, и поступки, которые они совершают, могут показаться претенциозными. Но это первое впечатление! Оно тут же исчезнет, отнесись ты к ним более серьёзно и с большим участием. Другое дело, что сейчас трудно ожидать от читателей такого участия.
– Они на верном пути.
– Социальная направленность – это неплохо. Правильно выписанная, она только украсит произведение. Нет, конечно, нет: мой Коля не актуально-публицистический герой и вряд ли тебе действительно показалось так. Просто ты пытаешься смотреть на вещи с нетрадиционной стороны…
– Ты грубо льстишь мне. Я уже ни на что не пытаюсь смотреть – ни с традиционных сторон, ни с нетрадиционных.
– Главное, не скатиться в откровенную глупость. Не сделать его членом профсоюза, к примеру…
Елена разговаривала с матерью в зале.
– Не останетесь? – удивлялась Екатерина Макаровна. – А я думала – ночь переночуете.
– Я не против, но Саша настаивал на том, чтобы вечером уехать.
– Да куда вы на ночь глядя?! Это и опасно к тому же.
– Вот, такой он. Не хочет, и всё.
– Я поговорю с ним.
– Он никого не слушает.
– Послушает. Что тут такого – ночь провести. Я думала, вы вообще на неделю приедете.
– Да какая уж неделя!
– А что?
– Я не против, мам, не против. Но как вот с Вовкой жить здесь неделю?
– Ну а что Вовка?
– Я вообще не понимаю, как ты с ним уживаешься. Может он с тобой и не так себя ведёт, но меня он просто унижает. Специально, осознанно – уколоть, уколоть, уколоть.
– Но ты тоже войди в его положение.
– Тоже позвоночник сломать?
– Я не про то.
– Ну а что мне ещё сделать? Ты думаешь, мне его не жалко? У меня сердце кровью обливается, когда я его вижу!
– А у меня?!
– Тебе ещё тяжелей, не спорю.
– И лечить такие переломы не умеют…
– А помнишь врача того, который говорил, что может быть когда-нибудь у Володи всё восстановится?
– Помню, но ты же видишь… Ничего не восстанавливается.
– Просто не надо сидеть сложа руки. Надо врачам его показывать, какие-то новые методы пробовать, лекарства.
– Поначалу делали что-то, ездили, а сейчас заглохло всё. Ты видишь какой он? Вы приехали – он вон уже как нервничает. А посторонний кто – он и на порог его не пустит. Ехать куда-то – об этом вообще речь не идёт.
– Просто нужен человек, который сможет на него повлиять. Женщина нужна! Ему тридцать пять, а у него девушки никогда не было.
– Ну, Лен, какая девушка захочет с инвалидом связываться?! Только такая же если.
– Ну а что, если такая же?
– Что ты, он на это никогда не пойдёт.
– Сколько времени? – вышел к ним Александр Львович.
– Четыре.
– Собираться будем?
– Мама нас уговаривает остаться.
– Конечно, – подключилась Екатерина Макаровна. – Семь часов до Москвы ехать, когда это вы приедете! Да мало ли что на дороге случиться может. Завтра с утра выспавшиеся, отдохнувшие, без спешки, без суеты и поедете.
Низовцев зачерпнул в ведре ковш воды.
– Думаешь? – спросил он не то тёщу, не то жену.
– А что думать! – настаивала Екатерина Макаровна. – Оставайтесь, и всё.
– Действительно, – смотрела на него Лена, – может, переночуем?
Александр Львович сделал долгий и смачный глоток. Поставил ковш на стол.
– Давай останемся.
Мимо окон гнали стадо. Два пастуха-подростка, щёлкая кнутами, вели по деревне дюжину коров.
– У вас тут и коров держат… – заметил Низовцев.
– А как же, – отозвалась тёща.
– А ты что не держишь?
– Очень хочу, Саш, очень. Возможно, осенью куплю. Давно корову хотела. Своё молоко – больно хорошо. Только вот не знаю, справлюсь ли с ней.
– Да что сложного?
– Ну как же… Доить хотя бы. Я не умею.
– Доить за день научишься.
– Ну, если ты говоришь…
Ехать на ночь глядя в Москву Александру Львовичу не хотелось. Он был рад, что его уговорили остаться.
– Екатерина Макаровна, – спросил он тёщу, – а где тут искупаться можно?
– Раздевайся, недоделанный! – говорила Елена, снимая платье.
Низовцев раздеваться не торопился. Смотрел на жену.
Озеро оказалось практически непригодным для купания. Лишь обойдя его вокруг, они нашли небольшой пятачок, с которого кое-как можно было заходить в воду. По всей поверхности озера торчали голые и гнилые стволы деревьев. Должно быть, несколько лет назад на этом месте стоял обычный лес. По какой-то природной коллизии, а может и под воздействием человека, низину эту залило, и она превратилась в водоём.
– Что засмотрелся? – повернулась жена, уже без платья, в одном купальнике.
– Ты сегодня на удивление возбуждающая, – отозвался Александр Львович. – Разденься догола.
Елена сняла лифчик и трусы. Смущённо заулыбалась. Годы делали с её телом свою работу, но для женщины за сорок она смотрелась неплохо.
– Ну как, – задорно мотнула она головой. – Нравлюсь?
– Нравишься. Сделай мне минет.
– Ну ты подойди тогда.
– Вставать не хочется.
Лена зашагала к нему. Александр Львович лежал на крохотной полянке между дубами. Она присела на корточки, расстегнула ремень его брюк и взяла член в рот. Низовцев запустил ладонь в её волосы.
– Вовка совсем сдал, – сказал он.
– Да, – оторвалась Елена. – Как бы это плохо не кончилось. Он на всё способен.
– В Москву его, может, перевести?
– Что, в Москве инвалидам лучше живётся? Его не в Москву, его лечить надо.
– Лечить… – задумчиво произнёс Александр Львович. – Лечить можно, если лечится. А у него уже вряд ли.
Елена ничего не ответила. Низовцев не мешал ей больше. Несколько минут спустя он кончил. Жена проглотила.
– Фу, грязная какая! – морщилась Лена, заходя в воду. – Зря залезли. Подхватим ещё что-нибудь.
– Раз пришли, надо искупаться, – спускался следом Александр Львович.
– На речке бы.
– Там не чище.
– Всё же вода проточная.
– В бане отмоемся.
Низовцев сплавал на другой берег. Вылезти на него не было возможности – он представлял собой полосу грязи.
– Лен, пригнись!
– Зачем?
– Я нырну с тебя.
– Ну конечно!
– Пригнись, будь другом!
– Здесь нельзя нырять. В корягу врежешься.
Выбравшись на берег, они легли на полотенца. На телах остались разводы от грязной воды.
– Откуда у тебя волосы на спине взялись? – гладила его жена. И с каждым годом всё гуще и всё длиннее.
– Понятия не имею.
– Я ведь помню – у тебя их не было.
– Мутация.
– Очень вероятно.
В этот час в лесу было на удивление тихо – такую тишину редко когда услышишь. Солнце клонилось к закату. Повеяло вечерней хмарью и грустью.
Баню Александр Львович истопил сам.
– Молодцы, что вспомнили! – хвалила их Екатерина Макаровна. – Я тоже после вас помоюсь. Да и Володю бы помыть надо. А, Володь?
Владимир лишь пожал плечами.
– Мне всё равно.
– Надо, надо. Я баню сейчас редко топлю, тяжело стало, да руки всё не доходят.