Гении Барсума - Эдгар Берроуз

— Мы еще живы, — сказал он, — но это единственное, что мы сейчас можем сказать.

— Мы во дворце маньяка, — сказал я. — Я в этом не сомневаюсь. Здесь все живут в постоянном страхе перед Гроном.

— Мы видели слишком мало, чтобы делать заключения.

— Я видел достаточно.

— Эти девушки так прекрасны, — сказал он после паузы. — Я не могу поверить, что такая красота и жестокость могут существовать вместе.

— Может, они просто послушные куклы в руках хозяина.

— Мне тоже хочется так думать.

Прошел день, настала ночь. Никто не приходил к нам, но я кое-что обнаружил. Прикоснувшись к дальней стене, я почувствовал, что она теплая, даже горячая. Видимо, здесь проходила каминная труба. Но пока это открытие для меня не имело никакого значения.

В нашей комнате не было света, и так как Хлорус находился на небе в стороне, противоположной нашему окну, у нас было совсем темно. Мы сидели в полной темноте и были погружены в печальные размышления. Затем я услышал шаги. Они приближались, и наконец затихли возле нашей двери. Что-то заскрипело, и под стеной появилась светлая полоска. Она все расширялась, и я понял, что это поднимается стена. Сначала показались ноги в сандалиях, и, наконец, появились два солдата. Они вошли в камеру, надели нам наручники и повели из камеры. В полном молчании мы спускались по спиральной лестнице, прошли подземные этажи дворца и спустились в подвал.

Снова подвал! Я содрогнулся при этой мысли. Лучше быть заточенным в башне, хотя, конечно, разница была небольшая, но у меня выработалось стойкое отвращение к подвалам.

К тому же, возможно, в этом подвале — кромешная тьма, полно крыс и ящериц.

Лестница привела нас в роскошный подземный зал. Здесь собралась та же компания, что была на торжественном обеде в нашу честь. Тут же восседал Грон на троне. На этот раз он не улыбнулся при нашем появлении. Он сидел, наклонившись вперед, и глаза его были устремлены на что-то в дальнем конце зала. Вдруг мертвую тишину, царившую в зале, прорезал пронзительный крик. Но этот крик был не единственный. За ним послышались еще вопли. Так кричит смертельно раненое животное.

Я посмотрел туда, откуда доносились крики, куда смотрел Грон и увидел обнаженную девушку, привязанную к металлической решетке перед ярко пылающим огнем. Решетка была на колесах, ее можно было придвигать к огню и отодвигать от него. Видимо, когда мы вошли, решетку придвинули, и девушка закричала.

Я посмотрел на собравшихся. Большинство девушек смотрели вперед, и во взглядах их был ужас. Я не верю, что они наслаждались зрелищем. Все они были жертвами этого извращенного маньяка Грона, но, как и несчастная на решетке, были беспомощны.

Этот дьявол требовал, чтобы зрители хранили мертвое молчание, и на фоне этой тишины крики жертвы ласкали слух этого мучителя. Зрелище было жутким. Я отвел глаза. Один из воинов, которые привели нас, тронул меня за руку и жестом приказал идти за собой.

Он провел нас в другой зал, где тоже шла пытка, еще более ужасная, чем поджаривание на решетке человека. У меня нет сил описать этот кошмар. Мне больно даже вспомнить это. Именно здесь, в этой камере ужасов, джед Гасты создавал уродов из нормальных людей. И затем заставлял их танцевать для своего удовольствия.

В полном молчании мы покинули это ужасное место и нас провели в роскошно обставленный зал, где на диванах лежали две прекрасные девушки, те, что встречали нас у ворот города.

— Они объяснят, — сказал он, указывая на девушек. — Не пытайтесь бежать. Здесь только один выход. Мы будем ждать у дверей.

Затем он снял с нас наручники и вместе с товарищем вышел из комнаты.

Одна из девушек была та самая, что сидела рядом со мной на обеде. Мне она показалась более интеллигентной и дружелюбной. К ней я и обратился.

— Что все это значит? Почему из нас сделали пленников? Почему привели нас сюда?

Она жестом пригласила меня сесть на диван рядом с ней и слегка отодвинулась, чтобы дать мне место.

— Все, что вы видели, — сказала она, — представляет собой три поворота судьбы, которые могут ожидать вас. Вы понравились Грону и он предлагает вам сделать выбор самим.

— Я не понимаю.

— Ты видел девушку на решетке?

— Да.

— Хотелось бы тебе оказаться на ее месте?

— Нет.

— Ты видел несчастных, из которых готовят калек для танцев?

— Да.

— А теперь ты видишь роскошную комнату. И меня. Что ты выбираешь?

— Не могу поверить, что последнее дается без каких-либо условий, которые сделают это предложение гораздо менее привлекательным, чем оно кажется. Иначе не было бы вопроса, что выбирать.

— Ты прав. Условия есть.

— Какие же?

— Ты станешь офицером охраны дворца, а, значит, должен будешь проводить пытки, подобные тем, что видел сегодня, и вообще выполнять любые капризы своего хозяина.

Я встал.

— Я выбираю огонь.

— Я это знала, — печально сказала она. — И все же надеялась, что ты примешь условия.

— Честный человек не может принять такие условия.

— Я знаю. И если бы ты принял их, я возненавидела бы тебя, как ненавижу всех остальных в этом дворце.

— Ты несчастлива?

— Конечно. Кто, кроме маньяка, может чувствовать себя счастливым в таком жутком месте? В нашем городе шесть сотен человек, и среди них нет никого, кто чувствовал бы себя счастливым. Сто человек образуют двор джеда, остальные — рабы. А, впрочем, мы все рабы; все мы зависим от любого каприза сумасшедшего маньяка — нашего хозяина.

— И бежать невозможно?

— Нет.

— Я убегу, — твердо сказал я.

— Как?

— Огонь.

Она содрогнулась.

— Не знаю, почему я так забочусь о тебе. Наверное, потому, что ты понравился мне с первого взгляда. И даже тогда, когда я заманивала тебя в сети этого паука в виде человека, мне очень хотелось предупредить тебя, чтобы ты не входил в город. Но я боялась, боялась смерти. Хотелось бы мне иметь столько мужества, чтобы убежать отсюда при помощи огня.

Я повернулся к Нур Ану, слушавшему нашу беседу.

— А ты сделал свой выбор?

— Конечно. Для человека чести нет выбора.

— Хорошо, — я повернулся к девушке: — Ты сообщишь Грону о нашем решении?

— Подожди. Попроси немного времени на обдумывание. Я знаю, что это ничего не изменит, но… О, во мне все же теплится огонек надежды, который ничто не может потушить.

— Ты права, — сказал я. — Надежда всегда есть. Скажи ему, что ты почти убедила нас выбрать жизнь, полную роскоши и развлечений, и что если дать еще немного времени, ты полностью убедишь нас. А мы тем временем подумаем, нельзя ли попробовать убежать отсюда.

— Хорошо, — ответила она.

Глава IX. Фор Так из Джамы

Вернувшись в нашу камеру в башне, мы с Нур Аном обсудили всевозможные планы бегства, даже самые сумасшедшие. На нас почему-то не надели наручники и могу заверить, что мы тщательно обследовали каждый дюйм нашей камеры, особенно стену, которая поднималась, но ничего утешительного осмотр нам не дал. Казалось, что единственный путь бегства — это окно. Но на нем были толстые решетки, к тому же оно находилось на высоте двухсот футов от земли. Так что бежать через него было невозможно.

Тем не менее мы постарались отогнуть прутья решетки, но хотя мы оба были достаточно сильными мужчинами, это нам не удалось. Значит, для нас остался один путь — огонь.

От нечего делать я начал расшатывать один из прутьев решетки окна. Нур Ан даже не спрашивал, зачем это. Он просто присоединился ко мне. Работали мы в тишине и без помех, так как сюда никто не заходил. Только раз в день стена приподнималась на несколько футов и в камеру просовывали миски с едой.

Мы не видели того, кто принес нам еду, и ни с кем не общались после того, как охранники водили нас в подземелье ужасов. Никогда не забуду, с каким нетерпением мы ожидали ночи, когда мы сможем вынуть прут решетки и обследовать стены башни. Мне казалось, что по стене можно будет спуститься вниз. Имея в виду этот план, я решил разрезать на полосы драпировочную ткань, чтобы сделать из них веревку.

Приближалась ночь, и я все больше проникался уверенностью в успехе своего плана. Итак, основное препятствие мы устранили. И уже в сумерках я рассказал свой план Нур Ану. Тот пришел в восторг и предложил сразу же заняться веревкой. Однако при попытке сорвать ткань со стены мы встретили первое препятствие. Ткань наверху была закреплена мощными гвоздями, и, хотя она казалась тонкой и легкой, разорвать ее было невозможно. Мы буквально выбились из сил, но в конце концов были вынуждены признать поражение.

Спустилась ночь. Теперь можно было без опаски вынуть прут и обследовать стену возле окна. Надежда еще теплилась в наших сердцах, когда я высунулся из окна.