Опыт восхождения к цельному знанию. Публикации разных лет - С. Гальперин

Краеугольным камнем научного познания (и это особенно выделялось в советской науке) являлось его полное отмежевание от религиозного чувствования, от веры. И это несмотря на то, что начальные посылки, постулаты, рабочие гипотезы, носящие явно субъективный характер как в естественных, так и в общественных науках, расцветали подлинно религиозным мифом, превращались в догматы, находя опору в слепой вере. Современная мировая наука, некогда выросшая из пеленок протестантского просвещения, не настолько ортодоксальна, чтобы не сохранить симбиоз с религией в сфере этики, нравственных начал, онтологии. В советской науке подобная ниша начисто отсутствовала: основы научного коммунизма полностью отвергали саму возможность такого «противозаконного» дуализма. Господство в течение долгих десятилетий однозначно и догматически трактуемой философии истории произвело труднообратимый сдвиг в общественном сознании, исказило истинный смысл исторического процесса как саморазвития исторической идеи.

В пустыне познания

Осознáет ли общество, и как скоро, что от саморазвития исторической идеи никуда не спрячешься? Претендующие ныне на власть над умами деятели даже не подозревают, что религиозные мифы правдивее и грандиознее самых заманчивых социальных утопий, потому что символически выражают эту идею. Действуя слепо, она пробивает путь сквозь множество иллюзий, разрушая по пути выглядящие неприступными, а на поверку оказавшиеся воздушными замки.

Обществу необходимо прозреть, но существующее положение не внушает оптимизма. Исторический идеализм, блестяще раскрытый работами Бердяева, и в особенности Лосева, пока не стал достоянием широкой общественности, упрятан за семью печатями от сферы образования.

Мне могут возразить, что у нас не только снят запрет на труды русских философов, но и книги их переиздаются значительными тиражами. Но ведь мысли – зёрна, им необходима благодатная почва. Вместо нее (я уже упоминал) – пустыня. При достаточно щедром поливе на ней прорастает что угодно, в этом можно убедиться, обратившись к книжному рынку, где, естественно, царствует свобода, определяемая игрой спроса и предложения, а носители знания и веры приобретают все признаки товара.

Почему религиозные идеи никак не проявляют себя на государственном уровне (речь идёт, естественно, не о посещении первыми лицами торжественных богослужений)? Почему столь критично относятся демократы к альтернативе потребительской и духовной цивилизаций? Почему призыв преп. Серафима Саровского к стяжанию Духа Святаго остаётся лишь в лоне Православной Церкви, разве он не выражает архетип всей русской культуры? На все эти «почему?» (а их могло быть гораздо больше) ответ один: потому что общественное сознание остаётся крайне секуляризованным. Это обретение эпохи европейского Ренессанса, когда мера времени («секулум» – столетие) отделила в восприятии человека преходящее – мирское от вечного – божественного. Между «здесь-сейчас» и «здесь-всегда», «сейчас-везде» начала возникать непроходимая пропасть, все больше отдаляя его от причастности к всюдности и вечности. Он перестал переживать пространство и время как становление – непрерывно-сплошную текучесть. Однако это «обмирщение» имело значительные достоинства: оно сопровождалось выявлением причинно-следственных зависимостей в окружающем человека мире, стало быть, заставляло этот мир служить ему, приносить пользу. Человек не только обнаружил строгие закономерности в природе, но и связал их с собственной свободой: «Свобода – познанная необходимость». Начиналось триумфальное шествие познания…

Однако путь развития общества, фундаментом которого явился сам человеческий разум, вероятно, ясен, а конечный вывод просто-таки прекрасно знаком. Беда в том, что сам этот разум оказался несостоятельным: человечество охвачено острым гносеологическим кризисом. Относится это, отнюдь, не только к России, просто у нас, как всегда, наиболее обострены противоречия. Действительно, корни нынешних экологических и социальных кризисов – в использовании знаний, которые не позволяют установить фундаментальные связи между явлениями, тем более, предвосхитить отдалённые последствия их воздействий. Современная наука, добиваясь порой впечатляющих успехов в отдельных сферах, выявляет свою полную беспомощность в попытках построить целостную картину мира. Знание дало человеку обещанную силу, но она оказалась, скорее, разрушительной, нежели созидательной; её применением он обязан во многом нарастанию всеобщего отчуждения. Стало быть, часть знаний следует считать ложными.

В этих условиях ранее упорно насаждаемая вера в рациональное знание неизбежно сменяется возвращением в индивидуальное сознание веры в Сверхсущее, в Единое, в Бога: «есть же вера уповаемых извещение», – справедливо утверждает апостол Павел. Но спасительный для человеческой индивидуальности, как и общества в целом, возврат этот весьма затруднён. Культура в значительной степени секуляризована, общественное сознание испытывает последствия целенаправленного атеистического воспитания, в чём особенно преуспела система образования. В итоге поворот к вере превращается по существу в брожение умов. Основы древних культов Востока и их современная интерпретация теософского и антропософского характера, спекулятивная трактовка феноменов, не имеющих объяснения в ортодоксальной науке, образуют пёструю смесь, которая проникает в полупросвещённые массы, охваченные эсхатологическими настроениями и предчувствиями. Заезжие и доморощенные «учители», организуя по мере возможностей рекламу, подчас весьма успешно конкурируют с традиционным православием, которое противопоставляет риторике протестантского увещевания или отрешённости восточной медитации пышность и торжественность храмовой литургии одновременно с непререкаемостью древних догматов.

Свобода истинная и мнимая

Желание верить есть. Оно упорно пробивается из глубины индивидуального самосознания сквозь наслоения псевдокультуры. Вера принадлежит сердцу, но начинается в мыслях. Как же преодолеть злосчастную секулярность, ощутить истинную, а не мнимую свободу?

Русская философия серебряного века, завершаемая ранними трудами Лосева, предлагает формировать и развивать цельное знание, где алогическое и логическое равноправны, соединяя веру и знание в вéдение. Естественно, эта философия с её опорой на диалектику символа, на исторический идеализм, на православно понимаемый неоплатонизм не умещается в прокрустово ложе, сооруженное западным философским рационализмом со всеми его позднейшими ответвлениями, включая экзистенциализм. Её не примут пропитанная релятивизмом отечественная наука и наше родное, шарахающееся лишь от одного упоминания об идеализме образование. Да и Православная Церковь с подозрением относится к тем её положениям, которые остаются вне пределов канонического богословия.

Действительно, представьте себе, что в обычной (не воскресной) государственной школе вдруг заговорят о том, что христианское вероучение обращено непосредственно к человеку, ведь именно здесь его разум и свобода творчества представляют собой образ Божий. И отнюдь не человек придаёт всему существующему смысл – это было бы слишком самонадеянно, а Бог, чья сущность непознаваема, поскольку выходит за пределы бытия и человеческой мысли (попытайтесь помыслить об «одном» – и вас постигнет неудача). Зато Он причастен миру своими проявлениями, энергиями, благодатью.

Да, пожалуй, представить это трудно. В нашей системе образования, верной идеологии материализма, десяткам миллионов юных людей продолжают внушать, что развитие мира предопределено формами движения, простейшая из которых – механическое движение, а сама сложная – психическая, почему человеческий разум и есть высший продукт материи. Личность же сводится по существу к марксову «продукту общественных отношений». Попытка перенести такую «личность» в центр образования даже с учетом её индивидуальных качеств, даже при щедро финансируемых сегодня Фондом Сороса «гуманизации» и «гуманитаризации» обречена на неудачу. Можно даже поклоняться ей, но это будет поклонение идолу, а вовсе не божеству.

Цельное знание соединяет науку, религию, искусство, в которых отразилось извечное стремление человека к Истине, Добру, Красоте. Но соединяет не механически, предлагая некую сумму знаний, упакованных, соответственно, в сумму учебных дисциплин. Его основой является личностное начало, скрытое во всякой вещи; тайное, сокровенное Слово, воплотившееся в Абсолютной Личности. Потому и самому слову «образование» возвращается изначальный смысл: формирование образа мира в индивидуальном сознании, совмещающееся со всеми формами самораскрытия личности: интуицией, познанием, стремлением (волей), чувством.