Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер

- Когда я стану исполнять заповеди Христа, тогда только, выходит, я исполняю правду, и тогда я смогу принять крещение, - говорил Герасим. И это имело большое влияние на поведение всех новоприходящих.

Многие приходили, слушали, но православия не оставляли, не считая себя истинно православными. Только чаще стали задавать священникам вопросы и требовали ответа. Здесь были вопросы и об иконах, о мощах и о водке. Священники часто ставились в неловкое положение. Они знали, что это влияние евангелистов, и неприязнь к ним со стороны духовенства росла. Они почти гласно называли их отступниками, еретиками и хулителями святой церкви.

Назревала необходимость создавать общины по селениям, тогда и ходить было бы ближе, и чаще можно собираться, и большее число людей смогут приходить и слушать.

Стали собираться и в селе Основе, и в Любомировке, и в Карловке. Основное же собрание так и оставалось в Ананиевке.

Глава 19. Гонение

Что такое гонение? Это запрет, недопустимость. Есть свобода и независимость, а есть состояние, когда нет запрета, но ограничивается свобода. В таком положении был евангелизм в те далекие годы его возникновения. Это происходило всюду на местах в далеких уголках Российской империи, где закон действовал очень слабо, а все творили людские страсти.

Церковная служба в церкви Спаса в Ананиевке кончалась. Так как приближалась пасха, люди говели и в церкви было много народа. Одетые по-праздничному, люди с благоговейными лицами подходили к молодому черноволосому священнику, целовали ему руку, принимали из ложечки причастие, проходили мимо икон, целуя их, у входа бросали в ящик пожертвования и облегченно выходили на паперть.

Была весна, пригревало солнце, все благоухало. По дороге, которая проходила около церкви, шел моложавый крепкий мужчина лет пятидесяти. Через плечо была переброшена дорожная котомка, одет он был в потертый, но чистый и аккуратно сидящий сермяг, на сапоги осела дорожная пыль. Подойдя к воротам церкви, откуда степенно выходил народ, путник остановился и снял картуз. Постояв в нерешительности, он прошел в ограду и не спеша стал подниматься по ступенькам церкви.

- Штунда проклятая, - вполголоса сказал благообразный мужик, останавливаясь и смотря вслед прошедшему, - даже не перекрестился!

- А кто это? - неприязненно спросила одна из нищенок у другой.

- А это Игнатовский Герасим. Балабанами их зовут. Чи евангелист он, чи хто, - ответила другая и от себя добавила, - а человек он гарний, не пье, не лается. И дома гарно живуть.

Некоторые выходящие останавливались и смотрели на вошедшего в церковь Герасима Балабана. Проходя из собрания мимо церкви, он решил зайти туда. Он ведь тоже верит в того же Бога, чтит того же Христа и тоже называет себя христианином. Войдя в церковь, он прошел в сторонку и встал около стены. Народу оставалось немного. Уже последние проходили мимо священника, целовали руку, потом икону по заведенному ритуалу и выходили в просторную дверь. Священник заметил Герасима и продолжал подавать ложечкой причастие прихожанам. Герасим уже три года как перестал ходить в церковь и молиться иконам. Он был немного грамотен, и когда немцы подарили ему, как и Онищенко, Евангелие, он стал читать его сначала в часовнях, а потом и по домам православных. Он не делал различия между верующими, не относил себя к какому-нибудь известному течению; он любил Бога, Отца всех людей, и чтил Его.

Церковная обстановка, полумрак, запах ладана, лики святых на стенах и внутренняя любовь к Богу вернули вдруг его в далекое детство, в воспоминания. Вот он с мамой стоит в церкви и молится, слезы текут у него по щекам. Ему жалко всех: и маму, и папу, и соседского мальчика, которому лошадь переломила ногу. И пятидесятилетний человек вдруг заплакал и опустился на колени у темной стены. Свое, Божье, далекое и близкое вдруг нахлынуло на него. И вдруг к нему быстро, чуть не бегом, путаясь ногами в длинной рясе, подбежал батюшка и, сняв с груди нагрудный крест, поднял его над евангелистом:

- Именем Господа нашего Иисуса Христа нечистый дух выйди! - повторил он три раза.

Глаза его горели ненавистью и, казалось, сама нечистая сила повисла над коленопреклоненным. Герасим долго не поднимался.

- Господи, прости им, ибо не ведают, что творят, - шептали его побледневшие губы.

С трудом поднявшись и не глянув на батюшку, он пошел к выходу. Когда он был уже у двери, батюшка подбежал к Герасиму и угрожающе прокричал:

- Се, изгоняется нечистая сила, изгоняется еретик Герасим!

Когда он вышел на паперть и хотел спуститься по высоким ступеням, сзади к нему подбежал новоиспеченный церковный староста и сильно толкнул еретика. Не ожидая толчка, Герасим тяжело упал. Затем, придя в себя, медленно сполз по ступенькам на землю. Левая рука была сильно ушиблена и онемела, картуз отлетел далеко в сторону. Старуха нищенка принесла картуз, одела его на Герасима, поправила котомку и горестно покачала головой. Герасим поднялся, с трудом засунул ушибленную руку за ремешок котомки и, смотря на храм, прошептал: "Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят".

Идя дорогой он думал: "Они изгнали меня из храма, из Вавилона, а себя приговорили оставаться в Вавилоне. Я не могу радоваться этому". И подняв глаза к небу, Герасим вслух сказал:

- Боже, выведи их из Вавилона! Благослови меня положить свою жизнь за это!

Глава 20. Из села в село, из дома в дом, от сердца к сердцу

"И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме" (Мат. 5, 15).

"И всякий, кто оставит домы, или братьев, или