Убийство в Долине царей - неизвестен Автор

- Ну?

- А мне нужно сегодня знать, иначе плакали наши... сам знаешь что.

- Тогда я сегодня арестую, ордер у меня выписан, тут где-то в столе.

- В таком виде только арестовывать!

- Я в любом виде арестую.

- Перестань куражиться, - сказал я.

- Не знаю, что это такое, - ответил Квочкин и снял трубку внутреннего телефона: - Четырех человек и две машины на выезд.

Он встал, пошатываясь, вынул пистолет, пощелкал затвором и сказал:

- Попейте тут, ребята, я скоро присоединюсь.

- Я с тобой, - сказал я...

Мы расселись по машинам и приехали по хорошо мне известному адресу. Вместе с милиционерами поднялись по старой мраморной лестнице и возле двери спрятались за каменные выступы. Квочкин опять достал пистолет и позвонил. Я в это время гадал, что он ответит на вопрос: "Кто там?" - "Откройте, милиция" или "Вам телеграмма". Но замок щелкнул без предварительного вопроса. Квочкин шустро просунул ногу в образовавшуюся щель и, дыша перегаром, сказал почти ласково:

- Ку-ку, Гриня! Приехали.

- Это не он, это домработница, - поправил я.

- Вижу! - ответил Квочкин и вошел в квартиру, оттеснив служанку.

В коридоре стоял помертвевший от страха Опрелин.

- Папаша, огоньку не найдется?.. - начал Квочкин.

- Это тоже не он, - подсказал я.

- Да вижу, вижу! А где... он?

Я пожал плечами.

- Степан Николаевич застрелился утром, - сказал Опрелин.

Квочкин ему не поверил и пошел в комнаты, приказав кому-то задержать Опрелина и домработницу до выяснения. Я тоже пошел.

За столом сидел человек, знакомый Квочкину оперуполномоченный милиции, и писал протокол.

- Ничего интересного, - сообщил оперуполномоченный. Типичная попытка самоубийства. Предсмертная записка, пистолет - все на месте, - он показал на полиэтиленовые пакеты.

- Почему мне сразу не доложил?

- Вы заняты были, товарищ майор.

Квочкин вспомнил, что он был занят откупориванием бутылок, и сказал:

- Ну да.

Я взял записку: "В моей смерти прошу винить перестройку, лично предателей Горбачева, Ельцина..." и еще десятка три фамилий. Пистолет оказался именной: "... Начальнику политотдела такой-то армии за беспощадное укрепление боевого и политического духа бойцов", - полная белиберда, но смысл вроде понятен.

- А кто он был, этот Заклепкин? - спросил я Квочкина, заметно протрезвевшего и даже жевавшего нечто, отбивающее запах.

- Как кто! Бывший секретарь ЦК КПСС . А до девяносто первого года пенсионер союзного значения.

Я посмотрел на обстановку в квартире и понял, что он не шутит. Ну и лентяй же я! Почему в бытность партийным журналистом не учил список членов ЦК наизусть? Решил бы задачу в первый же день!

- Вы сказали, попытка самоубийства?

- Да, он еще дышит, - ответил оперуполномоченный. Отправили в реанимацию. Хотя на текущий момент не знаю, дышит ли.

Я уже ничего не понимал и спросил Квочкина:

- А при чем тут Шекельграббер? Патологическая ненависть к иноземной идеологии?

Квочкин покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и не только.

Я вышел в коридор и спросил Опрелина:

- Зачем ты сегодня заезжал за Размахаевой?

- Сюда привез.

- А сейчас она где?

- В больнице.

- Что она-то там делает?

- Как что! Она же единственная дочь Степана Николаевича!

Вот те раз! Ну и балбес я оказался. Две недели собирал никому не нужную информацию, а надо-то было лишь выяснить девичью фамилию Размахаевой, сделать пустячный запрос в архив. Первый блин вышел комом и колом встал в горле. На второй мне вряд ли дадут теста, если учесть потребление алкоголя на душу Квочкина. Хотя он редкий тип пьяницы: чем больше пьет, тем больше преступников ловит, чтобы еще больше выпить от радости... Одно утешение для меня в этой истории - Размахаева! Переживет ли она такую трагедию в сердцах поклонников: из роковой женщины обернуться заурядной роковой дочерью?

- Почему он именно сегодня застрелился? - спросил я Опрелина.

- Не надо было говорить Поглощаеву, что вы нашли убийцу! - рявкнул Опрелин.

- Он мог бы убежать.

Опрелин хмыкнул:

- Из собственной страны?

- Значит, ты был его шофером в лучшие времена? - спросил я. Говорить "шофером Заклепкина" как-то язык не поворачивался.

- я и в худшие его не бросил. Хороший был человек, себя не жалел и нас с ней, - он кивнул на домработницу, - не обижал.

- А мне не показался. Когда я поймал его на краже документов, он чуть не на коленях ползал.

Опрелин плюнул мне в лицо:

- Документы украдены мной! - но он врал, видно было.

Я собрался врезать ему, но один из милиционеров уже заехал Опрелину по почкам. Видимо, он принял меня за "своего", только из другого ведомства. Мне бы утереться и обидеться, но я еще не все выяснил.

- Он случайно убил Шекельграббера или нарочно?

- Случайно кирпич убивает.

- И не жалко ему было иностранного подданного?

- Что их жалеть, безродных! Их ненавидеть надо, их везде убивают, потому что суются повсюду, как крысы!

Опрелин пел голосом бывшего шефа, но я все-таки сказал:

- Совершенно бессмысленное занятие. Хоть половину перестреляй, они наберут на интернациональной свалке новых эмигрантов и вырастят точно таких же американцев, а может, и хуже нынешних. Но ведь Заклепкин не одного Шекельграббера прикончил, собственного зятя тоже приговорил персональным судом к сумасшедшему дому.

- Туда ему и дорога. Марина Степановна сильно не убивалась. Только рожей смазливый, а так - бездельник и тупица.

- Ну уж не глупее тебя.

- Я из себя элиту не корчил, хотя мог, и мне бы простилось.

- Значит, верно служил.

Подошел Квочкин, сильно расстроенный, и сказал:

- Поехали в отделение. Тут все ясно, а там ребята ждут, - он чертыхнулся почти матом. - Надо же, гад, из-под самого носа ушел!

- Давай этого прихватим, - предложил я, кивая на Опрелина. - Он все знал, помогал воровать документы, статья в законе найдется.

Но Квочкин лишь махнул рукой.

Мы выбрались в переулок и пошли к машинам.

- Значит, ты вышел на Заклепкина, когда узнал, что его дочь - любовница Шекельграббера? - спросил я.

- Это я потом узнал, - ответил Квочкин. - У меня изначально был свидетель, который видел, как Заклепкин вылезал из машины Шекельграббера.

- А если б он отперся. Сказал, что просто залез посмотреть.

- Это только в кино любой дурак милиционеру голову морочит, а милиционер во время допроса читает Уголовный кодекс.

- Почему же ты сразу не арестовал Заклепкина?

- Я тебе говорил: план, процент раскрываемости, будь он неладен! От него ни при каком режиме не отделаешься. Ну и деньгу, конечно, хотел по-легкому срубить.

- Одного не пойму: зачем Заклепкин украл документы? Не мог сразу по башке стукнуть?

- Наверное, хотел сделать Шекельграббера международным бомжем. Психология бюрократа: есть бумажка - есть человек, нет бумажки - гуляй, Вася. Помнишь фильм про итальянцев в России, как мужик без паспорта в самолете жил?

- А зачем деньги вымогал?

- Это кто-то другой, но он уголовно ненаказуем.

- Наверное, Опрелин с подсказки Заклепкина. Доводили мужика до кондиции, выражаясь по-твоему. А зачем?

- Какая разница!

- Но почему Шекельграббер оказался в Армянском переулке?

- Наверное, любовница предостерегла от папы, он и поехал объясняться.

- Спозаранку?

- Знал, что Заклепкин рано утром гуляет с собакой.

Наверняка Размахаева "раскололась", поэтому и миллион Шекельграббер у нее оставил, - подумал я...

Домой попал поздно. В почтовом ящике нашел анонимную записку, но сообразил, что от сбежавшего Горчицына. Он продолжал делать намеки. Писал, что однажды подвозил Размахаеву в Армянский переулок и та, тяжко вздохнув, призналась, что отец расстроил всю ее половую жизнь. Лучше б сознался, что спрятал кошелек Поглощаева, мелкий пакостник!.. Записку я смял и поднялся на свой этаж. Выдернул гвозди из двери и починил замок на скорую руку, попросив у соседа инструмент. Потом позвонил Поглощаеву:

- Зачем вы разболтали всем кому ни попадя, что мне известен убийца?

- Да никому особенно... А что такое?

- Да ничего особенного: он застрелился.

Поглощаев по привычке надолго умолк. Когда мне надоело ждать, я вспомнил о самом главном:

- Послезавтра приду за гонораром.

При упоминании денег Поглощаев воспрял:

- За что ж теперь платить?

- за то, что человека отправили на тот свет по недомыслию. Или умышленно? Вы ведь даже не спросили, кто застрелился...

Я прошел на кухню, зажег свет и обалдел. Ну когда, наконец, одомашнят животное, охотящееся на тараканов! Никаких денег за него не пожалею...

Через два дня я пошел в "Долину царей" за гонораром. В конторе сидел один Кашлин. Он отдал деньги, высчитав триста долларов, и заставил расписаться в какой-то липовой ведомости. Я спросил, где остальные сотрудники. Оказалось, сегодня хоронили Шекельграббера и с кладбища все уехали на поминки.