Русское авось - Павел Шилов

Игорь Петрович ждал Кострикова, но тот не появлялся. На исходе была уже вторая неделя, когда опухший и грязный в его кабинет вошёл Василий с заявлением об увольнении. Он встал в дверях, опустив вниз глаза.

– Слушай, блудный сын, может тебя отправить в командировку? Найдёшь пока нам жильё для прибывших на стажировку, время пройдёт, а после успокоятся ретивые головы, – вздохнул Кочин и внимательно посмотрел в лицо машиниста, которое постоянно менялось.

– Согласен, – еле слышно выдавил из себя Костриков, – только когда ехать?

– Хоть завтра, документы я подготовлю. Сегодня двадцать девятое июня. Первая группа выезжает восьмого. За это время ты должен всё подготовить.

– Спасибо, Игорь Петрович, век не забуду, – сказал Костриков и зашагал прочь.

Кочин смотрел в окно, пока не отошёл автобус, и на лице его блуждала улыбка.

Глава 9

Прошло несколько месяцев с тех пор, когда Виктор Уваров был у Кочина. Он по-прежнему работал агрономом. Некогда было думать о выезде в город. Текучка замотала вконец. Он мотался по району: то выбивал удобрения, то делал отчёты. Так что когда пришло письмо от Кочина, он не то чтобы обрадовался, а как-то сдал душой. И отказаться от данного Игорю слова не мог. Ему жаль было бросать начатое дело. Только что был полностью сделан тщательный почвенный анализ всего совхоза, как вдруг уезжать. Он ходил по избе, понурый и опущенный, и ни одной дельной мысли не приходило в голову.

Вечерело. Уваров вышел на улицу и долго сидел на козлах, где с женой пилили дрова. Мишка и Ванька кружились около ног, да ещё западно-сибирская лайка внимательно следила за действиями хозяина. Она тоже поняла, что с хозяином что-то творится неладное, грустила и отводила взгляд. Здесь было хорошо, уютно, правда, здорово одолевали надоедливые комары, но Виктор не обращал на них никакого внимания. На реке сновали утки. Собака тихо поскуливала, звала его на охоту, но он сидел без движения.

– Виктор, сходи в лес. Отвлекись, – крикнула Маринка, смотри, собака вся истомилась.

Но он ей не ответил, и она ушла в избу. А за деревней слышался крик грибников, но сейчас его не трогало, когда на сердце кошки скребутся, ведь через два дня он уезжает и надолго, считай на всю жизнь. Конечно, он будет сюда приезжать только уже гостем, а не хозяином. Картошка не выкопана, крышу бы надо немного подремонтировать, да всё как-то недосуг, яблони необходимо подрезать, а мне на учёбу в город Д. Виктор помнил, что сказал тогда его тесть, когда он поступил в сельхозинститут.

– Правильно сделал, – сказал он тогда, – земля наша, наша крепость, оторвёшься от неё, потеряешь силу.

«И вот приходится её терять нашу силу-то. А куда денешься, здесь уже нет продыху. Вся молодежь там. Что я передам своим детям? Вон они таращат на меня свои глазёнки. Я их надежда и опора, а у меня у самого подрезаны крылья и хотел бы я высоко летать, да не могу. И здесь такая скучища, хоть волком вой. Да ещё директор совхоза на мозги капает: почему, мол, не идёт мелиорация в совхозе, ведь много пустоши за деревней. Какая к чёрту мелиорация, если мы ещё не можем обработать культурных земель. Сколько запустили после войны? А ведь какие были урожаи. Хотя бы взять Генахину ниву, где рожь росла словно лес. А о картошке уж и говорить нечего. Я помню, как дед кричал мне: «Смотри, Вютюшка, какая овощ. Учись земельку любить пока я жив. Она у нас кормилица и поилица, так и дышит как живая. Да и так она живая. Она уже заросла ивняком. А он на болото глаз положил, а что там хорошего. Осуши эту массу торфа, жаркое лето будет и что? И погорит всё это. А там глубина залежей восемь метров. Голубев говорит: дескать, ты не понимаешь политики партии и правительства, пойми, если мы осушим эти болота. Нам за это все скажут только спасибо, да может ещё и наградят, не зря создано целое министерство мелиорации. Они сюда приедут, а у нас уже всё готово. Эх, ты Уваров! Надо ловить момент. Не хочу ловить эти моменты и понять тебя Владимир Степанович не могу. Вроде ты болеешь за нужды сельчанина, а на деле получается всё наоборот. Ведь что значит осушить эти болота? Значит, отнять у людей клюкву, грибы, нарушить фауну и флору леса. Чем питаться будут птицы: тетерева, глухари, рябчики, да и другая живность? – «Ну, уж это с тобой не наша забота. Не было печали о птицах ещё заботиться». – Но ведь это земля наша, – не сдавался Уваров. – Здесь жили наши предки, да и осуши это болото, не сменится ли после нашего вмешательства климат, ведь болото является естественным накопителем влаги. Не придётся ли нам потом бурить скважины, чтобы обеспечить животных водой? – «Мне приказано выполнять установку партии. Не тебя взгреют за невыполнение плана, а меня». – Но ведь и я кое что знаю, партия никогда не допустит безумных решений. – «Видно тебе Уваров не доказать. В таком случае нам с тобой вместе – тесно». – Виктор Иванович тогда промолчал, но потом вздохнул, как будто ничего не произошло между ними: «Эх, Владимир Степанович, ты хочешь построить животноводческий комплекс аж на две тысячи голов – фабрику мяса и реки молока. Хочешь в деревне построить пятиэтажные здания. Мне кажется это просто напросто – абсурд да и только. Деревня должна жить своей жизнью. – «Ты знаешь установку партии. Между городом и деревней не должно быть существенной межи». – Всё это я хорошо понимаю, но… – «Что за но? Это указание партии». – Но куда мы будем девать навоз и навозную жижу? Реку загадим. – «Не твоя забота об этом, Уваров. Будут отстойники». – А что дальше? – «А дальше, яйца не пускают», – уже начал выходить из себя Голубев. – «Будем на поля возить, поливать».

Уваров тогда замолчал и долго смотрел в угол кабинета.

«Понимаешь, Уваров, огромные цехи по производству мяса. Это же что-то значит. Не понимаешь ты текущего момента. Нам доверили, а ты!? Эх, Уваров, Уваров»!

– Владимир Степанович, я кажется тебе в этом деле не помощник. Не хочу, что нам потом будут тыкать в глаза за то, что мы сделаем. Я уезжаю в город. Да и не дай бог, что в таком скопище животных начнётся мор. А это всё возможно. Подцепит одна коровёнка какую-нибудь заразу и пойдёт цепная реакция.

Голубев приподнялся со стула, долго смотрел в глаза Виктору, потом со свистом произнёс:

«Понимаешь ли ты, Уваров, что делаешь? Здесь твоя родина, твоя крепость, а там что? Ни кола, ни двора. Вот что милый, переезжай ко ты на центральную усадьбу, квартиры есть, может быть, дурь-то и выйдет из головы.

– Ты же только сейчас сказал, что нам вместе тесно, – улыбнулся Виктор, – но улыбка получилась вымученная. Одним словом несовместимость характеров. Сейчас это очень модно.

– Брось Уваров, Ваньку валять. Тебе это не идёт. Убедил ты меня, но не совсем. Мне до сих пор хочется осушить это болото, но если здраво рассудить, рановато. У нас и так пока земли хватает. Да

и в копеечку это встанет. Может быть, тебя послушался, осушить, всегда успеется. Что ты там будешь делать, Виктор? Пойми город – не твоя стихия, ты не сможешь там жить.

– Другие живут, а я что глупее их? – пытался защищаться Уваров, хорошо понимая, что его доводы не убедительны и не имеют под собой твёрдой основы.

– Нет, конечно, ты не глупее их, даже талантливее многих, ты сугубо деревенский. Да что с тобой говорить, сам хорошо понимаешь. Земля без тебя осиротеет. Ладно, езжай, силой тебя держать не буду, но учти, для тебя здесь всегда есть место.

Голубев смотрел на свои тяжёлые, узловатые руки и вздыхал. Был он среднего роста, плечист и кареглаз.

– Спасибо, Владимир Степанович, если почувствую, что без земли жить не могу, вернусь, – вздохнул Уваров.

– Ты пойми, Виктор, мало ли что на работе бывает, разве можно всё принимать близко к сердцу.

Этот разговор с директором совхоза у агронома не выходил и головы. Он взвешивал всё за и против, но к выводу так и не мог придти, ушёл домой взял бутылку и выпил. А после пришёл тесть Иван Петрович Денисов. Он смотрел в угол избы и молчал. Уваров хотел сказать, мол, что вы молчите, но не сказал, просто язык не поворачивался. Он понимал, что делает непоправимое, но удержаться уже не мог. До этого момента Виктор знал всё: для чего живёт, и какие перед ним стоят задачи. Сейчас же запутался, так ли он поступает, не лучше ли переехать на центральную усадьбу, где не надо заботиться о дровах, своём участке, и, конечно, о сене на корову. Жаль корову, хорошо доит, да и молоко прелесть. Сарайка далеко, да и несподручно получается. Зачем корова, когда молоко и мясо можно купить в совхозе. Можно, конечно, только своё намного лучше. Тут доишь ручками, а там доильные аппараты. Аппараты они и есть аппараты, если плохо его обработать, может появиться вирус.

– Значит, к Кочину надумал, – выдавил из себя Денисов и поёжился, – старый я, сынок, живу воспоминанием. Может быть, чего и не понимаю. Трудно мне. Всё переворачивается с ног на голову, а раньше как? Земля кормилица и поилица, даже самый маленький клочок её и то берегли, а сейчас что? Вон Генахина нива вся заросла ивняком, и дела до неё нет никому, а на болота уже замахиваются. Что они, помешали! Сердце обливается кровью. Думал Витька Уваров, окончив, сельхозинститут, ну порадеет за нашу земельку. А он…