Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья - Марк Еленин

— Ваши приказания, господин главнокомандующий, — заметив приближающееся здание дворца, почтительно проговорил Климович. — Нужна ли вам связь с Цаиковым? С царем Борисом?

— А вы знаете, что такое подлинный царь Борис?

— Крестник нашего императора. Были реальные предпосылки... Мог стать зятем Николая Романова.

— Но позиция его? Теперешняя, при перевороте?

— Царь Борис в перевороте не участвует демонстративно. Говорят, скрывается где-то, — Климович знал явно меньше Венделовского. Или хитрил по своей обычной привычке.

— Да, предпосылки! — сказал, точно обрезал, Врангель. — Он немец, генерал! Принц Сакен-Кобург-Готтский! И про меня говорит — немец. Это политика, ясно? Внешне я стараюсь не контактировать с ним без крайней нужды. Помните об этом.

— Но связь с царем мог бы осуществить преданный вам человек. И если вы облечете меня своим доверием, такая связь будет немедля установлена.

— Связь? — очнулся Врангель. — Да, конечно! — сказал он азартно и тут же, увидев королевский дворец и будто вспомнив, куда и к кому едет, добавил, не сдержав возникшего внезапно нервного напряжения: — Впрочем, потом, генерал! После встречи с Александром, после. Я приму необходимые решения, узнав, чего хочет от нас сербский король. Подождите меня... э... — главнокомандующий, продолжая размышлять о своем, не подумал и на миг о том, что неэтично заставлять генерала неизвестно сколько времени ждать его в автомобиле.

Климович сделал вид, что не заметил бестактности Врангеля (ему был понятен взлет честолюбия командующего — политического игрока и военного, стремящегося играть роль в балканской политике), выслушал просьбу равнодушно и, улыбнувшись, сказал, что конечно же он дождется командующего в кофейне ресторана отеля «Москва». — Знаете, пожалуй, вам нет смысла дожидаться меня, Евгений Константинович, — ответил Врангель.

— Как прикажете, — равнодушно согласился Климович, думая, стоит ли ему сейчас сказать все, что он узнал о генерале Достовалове, или выбрать более подходящий момент.

— Прошу исполнить еще просьбу, Евгений Константинович. Мне необходим генерал Ронжин. Озаботьтесь, пожалуйста, этим.

— Будет исполнено, — улыбнулся Климович, решив, что должен нанести Врангелю ответный удар уже сейчас, немедля.

Автомобиль остановился у дворца, окутавшись зловонной гарью. Врангель вышел — прямой, точно манекен. «Зря отпускаю, — мелькнула запоздалая мысль. — Иду даже без адъютанта — несолидно. Посидел бы и генерал в королевской приемной, не исхудал бы. Все равно. Он и Ронжина искать, конечно, не станет, zum Teufel!»[4]

— Одну секунду, ваше высокопревосходительство, — Климович, вылезая, не попал ногой на ступеньку и чуть не упал.

Врангель посмотрел сурово, через плечо: не выносил, когда его задерживали и он рисковал опоздать на важную встречу,

— Достовалов... Считаю своим долгом, — невольно заторопился контрразведчик под взглядом серых глаз главкома, выражающих ненависть и презрение. — Его перекупили большевики. Вот-вот он начнет давать показания против нас.

— Ну и займитесь им, нейтрализуйте. Как у вас там принято. Учить вас?! Не перекладывайте на других хотя бы свои дела.

Новость не задела внимания главнокомандующего. Он не дал себе даже труда вдуматься в реальную опасность. Врангель направился ко входу во дворец, глядя прямо перед собой и словно не видя ничего, не обращая внимания на гигантов-часовых. Он мгновенно забыл о Климовиче — было у него и такое качество.

Врангель, сопровождаемый дежурным генералом, демонстративно замедленно шел анфиладой парадных залов, отмечая про себя большое количество и новой хорошей мебели, и дорогих напольных ваз, и старых картин, и ковров с высоким ворсом, заглушающих шага, огромных зеркал, цветов повсюду — на столиках, колонках, каминных полках и даже на штофных и шелковых занавесках и обоях. Без сомнения, Александр Карагеоргиевич, король сербов, устраивался здесь надолго, не считаясь со средствами. Врангелю интересно было, куда его ведут. Обычно Александр принимал главнокомандующего полуофициально, в отдаленной «кофейной» комнате, где встречался лишь с приближенными людьми двух сортов: с теми, кому покровительствовал, или с теми, отношения с которыми не следовало афишировать. В последнее время пронырливые газетчики, особенно левого направления, ухитрялись проникать во дворец, минуя солдатское оцепление, и использовали надежных информаторов, у которых покупали за одну цену и правду и ложь. Стоило какому-нибудь газетному листку тявкнуть — и сразу (один за другим! один за другим!) запросы в Скупщине. И во дворце следовало сохранять особую осторожность.

Генерал вел Врангеля в королевский кабинет. Что ждало его там? Чрезвычайное сообщение? Важная встреча с неким третьим лицом? Одно не вызывало сомнений: он, главком, был нужен. Срочно. И одно уже давало Врангелю определенное преимущество.

Обе половинки дверей кабинета, покрытые блестящей белой краской и густым золоченым орнаментом, распахнулись. Генерал исчез. Врангель шагнул вперед. Александр поднялся из-за огромного стола, уставленного многочисленными предметами бронзового чернильного прибора, фаянсовыми фигурками и барочными безделушками, скорей всего не имеющими никакого полезного применения.

Встреча произошла посреди кабинета. Врангель с ощущением приближающейся неприятности занял предложенное ему кресло, приготовился к защите, ожидая, что скажет Александр, и рассматривая его со всей почтительностью, на какую оказался способен. С момента их последней встречи («дай бог памяти, она ведь и случилась не так давно, месяц-полтора назад») во всем облике тридцати четырехлетнего короля произошли разительные перемены. Вчерашний не слишком уверенный в себе офицер, в пенсне, с округлым мягким лицом и острым подбородком, чуть выступающим вперед, стал подлинным монархом. Движения его приобрели плавность и медлительность. Жесты — царственную выразительность. Перед Врангелем стоял человек, которого он не знал, которого видел впервые. И уже с первых фраз этот неизвестный поставил главкома в позицию оправдывающегося, хотя в голосе короля звучали добрые, явно покровительственные интонации. Впрочем, начало разговора не предвещало грозы: Врангель ждал вопросов Александра и внутренне был готов ответить на любой из них. Больше того, имел Врангель и заготовленную заранее идею, которую собирался использовать. Но!.. Это для особого дня — сегодня еще рано выбрасывать своего козырного туза... Последовала серия вопросов о здоровье, делах, реконструкции Топчидера, семье, планах на осень и тому подобное. Врангель отвечал учтиво, достаточно односложно, давая понять Александру, что отлично понимает свое нынешнее место и в его дворце и в его королевстве и ждет того, ради чего король назначил ему срочную аудиенцию. Но Александр почему-то не мог или не хотел пока говорить об этом, основном. Врангель намеренно переменил позу — сел неудобно, на кончик кресла, готовый вот-вот подняться, показывая монарху свою независимость и то, что время их былых доверительных разговоров кануло в Лету. Протест был принят. Александр перешел к информации о трудностях и тяжелом политическом положении страны: об укреплении армии, пограничной стражи и администрации, строительстве дорог с помощью русских солдат, о дипломатической борьбе. Информация сопровождалась постоянным рефреном: «французский посол сказал», «французский посол посоветовал», «как неоднократно подчеркивал посол», — до противного. Александр не скрывал, кому он поклоняется, обязан поклоняться.

— Французский посол и на вас жаловался, барон, — Александр внимательно посмотрел на гостя, и лицо его отвердело, приняло упрямое и жесткое выражение, которое он уже выработал при общении со своими подданными — выражение властителя людей, населяющих его страну.

— Чем я не угодил французскому послу? — смиренно спросил Врангель, отводя глаза и позволяя себе чуть-чуть расслабиться, полагая, что король переходит к основной теме аудиенции.

И ошибся. Александр ушел от ответа, делая вид, что строит русскую фразу и забыл какое-то слово — чрезвычайно важное.

— Како се то зове на русском? — пробормотал он, фальшиво улыбаясь. — Опростите.[5] — Александр, хорошо владеющий русским языком, намеренно вставлял отдельные сербские обороты или коверкал произношение некоторых слов всякий раз, когда испытывал затруднение в беседе или умело разыгрывал его. — Ну, хорошо, мы вернемся к французскому послу, уступив очередь послу Великобритании. Если вы не возражаете, барон?

Врангель пожал плечами, делая вид, что продолжает рассматривать инкрустированный перламутром ящичек для сигар. Александр, мельком проследив за его взглядом, не предложил Врангелю «гавану» с золотым ободком, которую любил более всех сортов: Александр торопился. Аудиенция складывалась не так, как он хотел. Этот молчаливый командующий русской армией, безразличный, готовый согласиться с любым его монаршим решением, почему-то раздражал сегодня Александра.