Призвание: маленькое приключение Майки - Константин Кропоткин

— И манекенщицы? — Майка не поверила.

— Да, и манекенщицы, — кивнул Никифор. — Необычные черты лица, грациозная походка и незабываемый шарм — это дается далеко не каждому. Красота — великий дар, — мечтательно произнес чудак, на глазах у Майки уносясь мыслями куда-то высоко-высоко.

Он замурлыкал танго:

— Гаргамелла, ГаргамеллаВ мир искусств за тобой жажду я.Мчусь к тебе я каравеллой,Опьяненный тобой — Арманьяк…

Мотив был стар, слова нелепы, но пение было столь чарующим, что не проникнуться было невозможно.

— Ах, — только и смогла выдохнуть Майка. Она нечаянно подслушала что-то очень взрослое.

— А математику подтяни, — очнувшись, подчеркнуто сухо сказал Никифор. — Витать в облаках, конечно, хорошо, но не до такой же степени…

Девочка смущенно засопела.

Детина-мальчик-Васенька

До них долетели звуки горна. Длинный, короткий, два длинных.

Они сообщали что-то странное:

— Ы не на-до.

— Кончилась, — сказал Никифор.

— Кто? — спросила Майка.

— «Справедливость» кончилась.

И разлетелись шорохи — с колбасой или без, сотрудники «Детского мира» возвращались к своим нелегким трудам.

— Пи-ла по-ет, — напоследок сообщил на своем языке горнист, выдув один короткий гудок, два длинных и еще один короткий.

Никифор фыркнул.

— Вот ты говоришь, что детей не видела, а как же детина-мальчик-Васенька?

— Кто такой? — спросила Майка.

— Наш горнист! Толстяк с дудкой. Наше вечное дитя. Мы распознали в нем дар пионерского горниста, взяли на воспитание, как сына полка, а горны — раз! — и вышли из употребления. Не нужны никому ни пионеры, ни их трубы. Мальчик Васенька вымахал в детину, а что с ним делать? — Никифор вопросительно поглядел на Майку. — Теперь он работает у нас объявителем. Дудит, если что-то важное случается.

— Вот не думала никогда, что человек может выйти из употребления.

— Человек не может, а его дар — вполне. Некоторые дары настолько уникальны, что им важно появиться в нужное время и в нужном месте. Помнишь Евгению Зелюкову?

Она отрицательно покачала головой.

— Как же? Тетя Женя! — подсказал Никифор.

— В будочке? — Майка обрадовалась. — Да, она очень хорошая.

— А была бы еще лучше, если б не поторопилась родиться. Пока мы твое призвание готовили, просветили и ее заодно. Увы-увы!

— Ничего не нашли?

— Нашли. Она — ткачиха будущего. Евгения Зелюкова могла бы ткать восхитительные ковры иллюзий, но по нашим расчетам иллюзорно-ковровые станки изобретут не раньше, чем через сто лет.

— Жалко.

— Пришлось сделать ей милость — напустили «БейсБоль».

— Это больно?

— Для кого-то больно, а для Евгении в самый раз. «БейсБоль» — наше сердечное лекарство. Чтоб не мучал нераскрытый талант. Дароносец влюбляется бескорыстной любовью в популярного музыканта, спортсмена, телеведущего, политика. Он собирает статьи о нем, ходит на концерты, собрания и соревнования с его участием, шлет ему цветы и открытки, любуется им по телевизору. Довольно эффективное средство, — Никифор приосанился. — Сами натворили. Что-то подобное есть и в заграничных «Мирах», но у там много побочных эффектов: назойливость, исступление, иногда доходит и до помрачений… Про сталкеров слышала?

— Кино такое есть, кажется, — припомнила Майка. — По телевизору показывали. Оно грустное.

— Ты права, веселого в сталкерах мало — они преследуют объект своей любви, мешают их жизни. Да-да…

— А теть-Женя? — доброй девочке было интересней слушать про знакомого человека, чем про незнакомых безумцев.

— Совершенно безобидна. Спит и видит своего любимого пучеглазого певца. Пускай. Вреда от нее никому нет, а она счастлива. «БейсБоль» мы прописываем только тем, у кого нет никаких шансов найти применение своему дару. Кто-то слишком рано родился, а кто-то — слишком поздно.

— А разве можно и опоздать?

— Трудно, но можно, — кивнул ученый чудак. — Вот скажи, чем сейчас заниматься гениальным ловцам мамонтов, если мамонты уже вымерли?

— Понятия не имею.

— А они живут по своим понятиям, какие состоявшимся дароносцам недоступны. Трудятся егерями в лесах, выписывают охотничьи журналы или даже сами их издают, увлекаются произведениями искусств про доисторические времена. А если повезет, то и слонов ловят.

— Это у них хобби такое, — заключила Майка.

— Или, например, как быть переводчикам с атлантического, если материк атлантов давным-давно утонул, а в существование атлантов не верят даже сказочники. Как быть им?

И этого Майка не знала.

— Можно, конечно, попробовать изменить конфигурацию дара, но он, как основной инстинкт, обычно неуступчив, — Никифор углублялся в такие дебри, которые Майке было знать необязательно.

— А как выглядит эта… ваша… «БейсБоль»?

— Это набор: круглая таблетка для погружения в транс, таблетка-палочка для исчадия тоски и специальная варежка для мягкой косметической переориентации. Точнее тебе Лизочка Жарив скажет.

— «БейсБоль»… — Майка попробовала слово на вкус.

Звучало красиво, но по-чужому.

— А у меня он своевременный? — спросила Майка, надеясь на лучшее. — Ну… этот… дар?

Никифор по-кукольному захлопал глазами — притворился, что не понимает.

— Вы ведь считаете, что у меня есть дар… — настаивала школьница. — Правильно?

— Неправильно. Мы только предполагаем. А чем ты располагаешь, нам еще только предстоит узнать.

За болтовней они не заметили, как поднялись на самый верхний этаж «Детского мира» и теперь стояли перед чумазой дверью.

Она была усеяна разноцветными пятнами, потеками… Местами дверь была продырявлена, словно кто-то палил по ней из автомата. Сквозь дикий узор с трудом проглядывала неряшливо намалеванная буква «Т».

— А поможет нам в этом один гений, — сказал Никифор. — Алексей Лысиков. Проще — мастер Леша.

«Великан с козликом», — подумала Майка.

— О! Да! — воскликнул Никифор, для которого мысли девочки становились понемногу раскрытой книгой. — У него этих козлов видимо-невидимо. Все отпустить не может…

Договорить он не успел: грянул гром, дверь с шумом распахнулась и наружу повалил дым.

— Ну, что вы там опять натворили? — закричал Никифор, устремляясь внутрь.

«Разведите бурю в стакане воды»

— Петрович! Только тебя мне и не хватало!

По мастерской, заваленной разнообразным хламом, плавали клочья сизого дыма.

Майка закашлялась.

— Лизочке надо срочно дать грамоту за ударный труд! — подскочив к Никифору, весело прокричал мастер Леша со смешной фамилией Лысиков.

— Начудила? — также оживленно спросил Никифор.

— Такое, что даже я диву даюсь! — великан поболтал в воздухе рукой и достал из него бумажный листок. — Достойно почитания! «Выход из себя»!

— Неужели нашелся? — Никифор ахнул.

— Рецептура такая незамысловатая, что впору удивиться, как мы раньше недопетрили… — мастер смешался. — В смысле, не догадались.

— Ладно-ладно, — снисходительно усмехнулся Никифор. — Знаю я ваши шуточки: «недопетрили», «перепетрили», «никишкин живее всех живых», «Петрович Пан — Петрович пропал». Развлекайтесь, мне не жалко. Лишь бы климат рабочий не страдал.

— «Выход из себя»! — с выражением прочел Алексей, умудряясь одновременно и говорить, и пускать из трубки мохнатые клубы дыма. — Вначале приготовить бурю: щепоть горечавки жизненной растереть с порошком желчного камня и тремя кусочками «Справедливости»…

— Простой «Справки»? — уточнил Никифор.

— Замыленной до зелени, вымоченной в уксусе, а затем отбитой до рванины, — пробежавшись по листку глазами, выудил мастер-гигант нужное место.

«Это они про „Справедливость“ говорят», — догадалась девочка.

— …Смешать с тремя каплями эликсира «фрустрацьон», полученное взболтать шумовкой, раскочегарить на пару до степени крайней жгучести. Осторожно ввести неразделенное «Яйцо любви», ингредиенты сбить в однородную массу, — Лысиков оторвал взгляд от странного рецепта и добавил уже от себя. — При перемешивании не дышать. У концентрированной «Бури» — огромный взрывчатый потенциал, можно ошпариться. А дальше просто. Развести «Бурю» в стакане воды. «Выход из себя» готов.

Мастер Леша выглядел таким счастливым, будто узнал рецепт приготовления конфет «Мишка на севере».

— Горько, наверное? — спросила Майка.

— Не горше шоколада, — весело ответил Алексей. — Обжигает, как перец-чили. Действие моментальное, длится 14 минут 43 секунды.

— Откуда такая точность? — Никифор нахмурился. — Опять опыты на себе ставите?