Призвание: маленькое приключение Майки - Константин Кропоткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майка ничего против веселой кружки не имела, но… Вдруг стеной встала тишина. Обитатели «Детского мира» замерли, словно у них всех разом сели батарейки.
Продолжалось это самую малость. Затем суета приобрела вид взрывной волны. Люди хлынули во все стороны от центра фойе, где теперь стоял грузный дядя в белой рубашке с пятиконечным значком на груди и в синей пилотке. В руках он держал трубу, которую в прежние времена называли горном, а его широкие, как столбы, ноги были до колен обтянуты синей материей: центр всеобщего внимания был наряжен в тесные шорты.
Выставив вперед полуголую ногу, он поднес к губам горн и выдул один короткий гудок, а затем четыре длинных.
«И толь-ко од-на», — почудилось Майке.
Люди оживились, загалдели, заколыхались — и ринулись в направлении правого крыла.
В Майкиной школе там располагалась столовая, но в «Детском мире» вместо нее была лишь глухая беленая стена с окном чуть побольше того, в которое отправились жужики.
— Всем по ранжиру! В строй! — раздался пронзительный женский окрик. — Только по карточкам с печатью. Без печати «Совета Дружины» карточки считаются неправомочными! — в окне торчало большое серьезное лицо в белых волосах и крохотной черной тюбетейке.
И немедленно составилась очередь. Извиваясь, она пересекла фойе из конца в конец.
Никифор, пристроившийся от окошечка совсем недалеко, прямо позади огромного кудлатого человека, сиял, как начищенный пятак.
— Дают! — воскликнул он.
— Дают, — не оборачиваясь, басовито поддержал его, стоявший впереди, великан.
— Что дают? — спросила Майка.
— «Справку» дают, — сообщил незнакомец, все также не оглядываясь.
Великан был занят. Он одновременно делал три дела: говорил, курил трубку и сквозь маленькую трубочку смотрел куда-то в сторону. Майка пригляделась. Вне всяких сомнений, он разглядывал в свою старинную трубу красавицу Телянчикову. Фотографа Варкуши рядом с смуглянкой уже не было, но, оставшись в одиночестве, Фея высилась еще очевидней, а красота ее переливалась еще ярче и убедительней. Казалось, что теперь она позирует уже не для стенгазеты, а для всей мировой общественности.
— Фасон прежний? — как ни в чем ни бывало, спросил Никифор кудлатого великана. — По килограмму?
— Как обычно, по куску на лапу, — великан без охоты засунул подглядывательную трубку в карман своих засаленных штанов. — Какая лапа такой и кусок.
— Это вы к чему? — Никифор посуровел.
— Следующий, — все кричала из окошечка женщина в тюбетейке. Несгибаемая, словно самый крепкий в мире металл, кудрявая блондинка сноровисто выдавала нечто округлое, завернутое в серую бумагу.
Великан пыхнул трубочным дымом, который сложился в бородатую козу с сизыми цветочками по бокам. Призрачная скотина лихо заскакала прямиком на выдавальщицу «Справок», будто собираясь с ней бодаться.
— Смотри, сам в трубу не вылети, — сказала блондинка, отмахнувшись. Коза послушно распалась на призрачные клочья. — Принимай!
Великан получил свой сверток, поставил закорючку в большой обтрепанной книге и, ни на кого не глядя, удалился.
— Алексей Лысиков. Мастер Леша. Золотая голова. Таких доносчиков мастерит, глаз не отвести, — Никифор шептал, а сам производил те же действия — роспись в книге, сверток на руки…
Глядя на него, женщина в тюбетейке помягчела.
— Могу удвоить? — вполголоса сообщила она, покосившись куда-то под прилавок.
Никифор странно посмотрел на Майку и, неопределенно повертев головой, заспешил сквозь толпу.
— Следующий, — прежним жестяным голосом закричала женщина-тюбетейка.
У Майки шла кругом голова. Какой увлекательный «Детский мир»!
«Слезы-грезы-козы».
Лизинг Лизочки
Наилучшим этот мир не был. Наверняка.
Никифору пришлось поработать локтями, чтобы вывести Майку из толпы к одной из четырех боковых колонн, удерживавших потолок фойе.
— Ты меня здесь подожди, корявка. Я скоро. Одна нога здесь, другая там, — пробормотал он и тут же испарился.
«Наверное, что-то очень важное», — подумала ему вслед Майка.
Прислонившись к колонне, она стала изнемогать.
Майка терпеть не могла ждать, потому что это скучно, а от скуки она была готова на многое. Однажды Майка собрала картинку из паззлов, которые валялись без дела уже который месяц. А в другой раз забралась на крышу и навоображала себя впередсмотрящей юнгой большого корабля. Вообще, из-за вынужденного безделья фантазия у Майки разыгрывалось даже слишком, и она жалела порой, что не умеет писать также быстро, как фантазировать.
Сейчас девочка подумала про черную косу Феи Телянчиковой. «Если она гибкая и длинная, то почему бы ей не быть и ядовитой?» — придумала гимназистка смешную штуку.
— Следующий! Следующий! — то и дело раздавался окрик, возвращая ребенка в «Детский мир».
Здесь трудно было витать в облаках. Глядя на людскую вереницу, Майке показалось, что она смотрит какой-то очень старый, вышедший из употребления сон — не очень-то занятный, чтобы им пристально интересоваться.
Куда веселей вообразить себя… ну, например, песчинкой, а толпу озером, которая превращает ее в чудесную жемчужину.
— Жди-не жди, я не приду,С концами в воду упадуИ пропаду-ду-ду,
— сама собой сложилась чепуха.
Девочке вдруг показалось, что она находится возле пылесоса, а тот вытягивает из нее тепло.
— Интересно-интересно, — раздался звонкий голос.
Перед ней замаячила худенькая юркая женщина в ярко-огненном платье с блокнотом и карандашом в сухоньких ручках. Это был странный карандаш — сверху его венчало увеличительное стеклышко. Впрочем, хозяйка карандаша-лупы была еще необычней: она все время находилась в движении — дергала носиком, подмигивала, вытягивала крошечный рот в трубочку.
Огневушка-поскакушка, да и только.
— Любопытный экземпляр, — она приблизила к Майке свое лицо, а затем повалилась куда-то в бок.
— Ай, — вскрикнула школьница. Кто-то больно дернул ее за косички — вначале за одну, а потом за другую.
— Две штуки, тонкие, цвета прелой соломы, понятно.
А востроносая женщина уже стучала твердыми пальцами по Майкиным ключицам, выглядывала что-то на ее шее, похлопывала по талии.
— Плечики острые, дефицит веса, оч-чень перспективный экземпляр, — она приговаривала, а сама делала записи в свой блокнот. — Ну-ка! Ну-ка! — перед Майкой закрутился многократно увеличенный глаз. Огневушка изучала ребенка в лупу. — Веснушки — не видны, глаза серые, радужка… — увеличительное стекло придвинулось совсем близко. — Радужка в норме, — с видом почему-то огорченным, незнакомка убрала свое стеклышко. — Кликуха есть?
— Извините…
— Кличка, погонялово, прозвище. Как тебя в твоей банде называют? Дрыгалка? Мелюзга? Конопушка? Грабля?
— Меня зовут Майка, — никогда еще ей не доводилось видеть таких трудных взрослых.
— Майка? — хитренько улыбнулась женщина. — Понятно.
Она повертела глазами, поюлила ртом и выдала:
— Девочка Майка играла в собаку,Зверски покусан сантехник Потапов.
Школьница заморгала.
— Тебе обидно?.. — перед Майкой опять возник жадный, увеличенный лупой, глаз. — Тебе неприятно? Ты хочешь заплакать? Или может… — огневушка аж взвизгнула, — …даже дико закричать?
От растерянности все Майкины слова разбежались кто куда.
— Поделись своими страхами, деточка. Расскажи о постыдном, — прошептала огневая вертихвостка Майке в правое ухо. — Ты кричишь по ночам? Ты боишься чулана? — теперь ее голос был уже в левом ухе. — Или, может, ты мучаешь кошек? Пишешь на заборах гадкие слова? Обижаешь бабушку?
— У меня нет бабушки. Папина умерла давно, а мамина неизвестно где, — сказала Майка.
— Сестры-братья имеются? — востроносая женщина замерла, коротко покивала на Майкино «нет» и снова завертелась юлой. — Бедная деточка, — тонко пропела она. — Тебе не с кем делить запрещенные забавы. Большая потеря для счастливого детства. Хочешь, я расскажу тебе кошмарную историю про мальчика Васю и гроб на колесиках? Хочешь? Зря, потом пожалеешь. Это очень страшная история, о какой дети даже мечтать боятся. А давай, мы сыграем с тобой в дератизацию?
— Я не знаю такую игру?
— Ты будешь крыса, а я — санэпидемстанция, — юркая незнакомка захихикала.
— И что надо делать? — осторожно спросила Майка.
— Ты будешь бежать и плакать, я буду загонять тебя в угол и травить разными ядами!
— Нет. Я не буду играть в такую игру.
— Поче-му-у? — протянула огневушка.
— Я не люблю, когда меня травят ядами.