От голубого к черному - Джоэл Лейн

Бесконечные переезды — не лучший способ подготовиться к выступлению. Группа становится твоим миром: вы не можете общаться ни с кем другим и не можете побыть в одиночестве. Теряешь ощущение, что же для тебя самое главное. Становишься одержим техникой и оборудованием, как любовники, забывшие о романтике. Карл же изо всех сил держался за музыку, замкнувшись в своей скорлупе. Ему было наплевать, что это бесит всех остальных.

Ирония судьбы, в «Сцене» была невероятно маленькая для клубной площадки сцена. В двух футах от ударной установки была шлакобетонная стена с тремя наружными вентиляторами, сквозь которые можно было разглядеть мрачные задворки улицы. Саунд-чек показал, что бас-гитара и ударные немилосердно фонят, точно весь зал превратился в громкоговоритель. Это было настоящее наказание для нас. Клуб медленно заполнялся тощими, апатичными подростками в майках с Ride и Primal Scream. Мы купили выпить и сели сзади у бара. Я узнал несколько лиц, из тех, что видел на предыдущих выступлениях, но нас никто не заметил. Если верить Мартину, здесь всегда собирается изрядная толпа. А что еще нам оставалось делать?

«Свободный жребий» отыграли довольно мрачный сет, взорвавшись яростью, а затем спустившись по спирали в меланхолию. Барабаны Энди грохотали во мраке, точно гром, шипение фидбека расползалось в тишине, как дождь. «Линии мертвы» были наводнены электронными эффектами, угрожавшими заглушить песню. В «Даре», новой песне, которую они отрабатывали на сцене, гитара дико завывала между куплетами, которые сопровождало лишь медленное постукивание барабанов. «Этот дар, его голос темен/ Я пыталась вернуть его/ Этот дар пришел от тебя/ Я прежде не видала ничего подобного». Они все время пытались походить на «Треугольник». Но они не заимствовали наши мелодии или риффы, это было общее сходство, холодность, вибрация страха, которая, казалось, отравила и их тоже. Все равно что видеть, как чугун превращается в разбитое стекло.

Когда зажглись огни, мы поспешно бросились в раздевалку и быстро переписали наш сет-лист. Карл решил, что он хочет начать с «Города комендантского часа», а не с «Третьего пролета», поскольку эта песня казалась более соответствующей такому городу, как Хенли. Мы решили придержать «Третий пролет», чтобы сыграть его, если публика начнет скучать и болтать, а если выступление пройдет успешно, то оставим его на бис. Разобравшись с этим вопросом, мы нервозно смотрели, как напиваются «Свободный жребий». После нехарактерного для них меланхоличного выступления, они поспешно вернулись к своему привычному образу и принялись импровизировать непристойные версии текстов «Треугольника», сопровождая это насмешливой имитацией минета, вдохновленной Дэвидом Боуи и Миком Ронсоном. Пока Мэтт и Джерри валялись в посткоитальном восторге на полу раздевалки, Дайан и Энди обменивались поцелуями, смешанными с «Сазерн Комфорт».

Карл, чей страх сцены, казалось, ушел до поры до времени, устало зааплодировал.

— Как мило они смотрятся, — пробормотал он мне, — прямо гитара с двумя грифами.

Дайан бросила ему бутылку Карл покорно схватился за горлышко открытой бутылки с виски и сделал большой глоток. Он передернулся, когда оно прошло в горло, затем посмотрел на меня глазами, полными темного огня.

— Ты готов?

Иногда он так говорил мне в постели.

Пробравшись на узкую сцену, мы постояли там несколько секунд подсвеченные сзади. Белый свет мигнул и покраснел. Детишки в майках сгрудились возле сцены: толпа любителей потолкаться в ожидании, когда ее заведут. Йен отбил сухие вступительные такты «Города комендантского часа». Гитара Карла забормотала, он прочистил глотку и начал петь. Его голое следовал за мелодией, чувствительной и меланхолической. Рука коснулась моего затылка — но то были всего лишь вибрации колонок. Публика с трудом раскачивалась. «Мы лежим во мраке/ И считаем звезды в своей крови/ Окна разбиты/ Дети взывают к Богу». Песня закончилась, шипение помех заглушало аплодисменты.

Следующей мы сыграли задумчивую версию «Загадки незнакомца». Карл стоял практически неподвижно, сосредоточив свою ярость на какой-то незримой фигуре прямо перед собой. Звук был плотный, он казался громче, чем был на самом деле. Несмотря на ту работу над мелодией, что мы проделали в студии, я ощущал скрытую агрессию группы, готовую вырваться из клетки. Карл пел так, будто его преследовали демоны, его игра была еще более неровной, чем обычно, но это не имело значения. Мы с Йеном сохраняли структуру, плотная стена ритма, на которой мог стоять Карл, проклиная небо. Когда мы с содроганием остановились, я увидел, что он вытирает пот с лица. Толпа подалась вперед, оставив заднюю часть клуба пустой.

Чтобы дать Карлу передохнуть, мы сыграли «Разбитую тишину» — быстро и жестко. Йен и Карл создали странный эффект, похожий на звук стрельбы и разбивающегося стекла. Какой-то парень вылез на сцену и задергался в бледном свете, затем он бросился со сцены обратно в первый ряд. Они поймали его и переправили назад, невредимого. Так бывало не всегда. Иногда они позволяли тебе упасть. Безо всякой паузы мы перешли к «Ответу». Во время его медленного вступления публика не издала ни звука. Мигали красные и зеленые огни. Спина Карла подергивалась, а голова совсем ушла в плечи, он показался мне похожим на пытающегося боксировать тинейджера. «Возьми меня с собой, куда бы ты ни шел/ Но ответа ты не получишь/ Ведь он тебе не нужен». Хрупкое, ломкое начало переросло в ураганные риффы. Толпа начала бесноваться, она колыхалась и содрогалась, как монстр, пытающийся разорвать сам себя на части. Аккорды тонули в ярости, слишком темной, чтобы назвать ее белым шумом. Мы отыграли еще пару минут, затем смолкли.

Далее была мощная, паническая версия «Некуда идти». Карл вышел под свет прожектора, точно оказавшись под наблюдением. Он сыграл несколько резких аккордов в конце: импульсы энергии, слишком пронзительные для эхо. Затем «Его рот», медленная и мечтательная, звучание гитары нежнее, чем когда бы то ни было. Неумышленная, но неожиданно уместная волна фидбека разрезала басовую партию напополам, Карл напрягся, но не потерял нити. Его голос колыхался, как и его тень. Голубые огни вспыхивали, гасли, загорались снова.

Пока Карл менял гитару, я услышал голоса, донесшиеся из публики. Масса тел перед сценой разбилась на группки. Я знаками спросил у Карла, играем ли мы «Третий пролет», но он покачал головой.

— Эта песня о возвращении домой, — сказал он. — Вам кажется, так будет лучше. Но ничего не меняется.

Мы начали «Стоячую и текущую воду», песню, требующую бережного обращения. Но Карл повел ее как Ник Кейв, завывая слова и жертвуя мелодией ради ритма. Перекличка бас и лидер-гитары, обычно постепенно раскаляющаяся до страсти, превратилась в грязную отчаянную еблю. Вот так мы должны сыграть «Его рот», осенило меня. Господи, мы должны трахаться вот так. Карл порвал струну, попытался продолжить играть, затем схватил микрофон и закричал: «Стоячая вода неглубока» — затем сымпровизировал строчку: «Но кровь глубока / Как давно я здесь лежу / Ты никогда не уснешь». Он пропустил последний припев и наклонился глотнуть пива из маленькой бутылки.

Мы закончили «На расстоянии». После жесткости предыдущей композиции, она звучала вяло и неуместно. Голубое медленно растворилось в черном, когда Алекс свел уровень звука на всех микрофонах до дыхания тишины. Только барабаны Йена продолжали отстукивать сухой бит, похожий на стук сердца. Затем ничего.

— Привет. Спокойной ночи.

Когда мы пробирались по узкому коридору в раздевалку, Карл пробормотал:

— А теперь покажем этим долбоебам, как надо пить.

«Свободный жребий» сидели в углу на полу, с каким-то сонным, вороватым видом. Мэтт теребил в руке какой-то клочок фольги. Бутылка «Сазерн Комфорт» стояла на столе. Карл открыл ее и разлил половину содержимого по трем стаканам, мы осушили их за то время, пока стихали аплодисменты. Возможно, они вовсе не хотят продолжения, внезапно подумал я. Было около одиннадцати, бар закроется с минуты на минуту. Не стоит обижаться на них. Когда от виски начало покалывать в губах, пальцах и яйцах, я услышал, как толпа начала топать ногами. Их голоса плыли, точно звук машин в туннеле, далекие и разрозненные. Йен подхватил свои палочки, но Карл сидел неподвижно, уставившись в свой пустой стакан. Он явно был затрахан.

Наступила тишина. Затем Карл посмотрел на меня.

— Вперед, — сказал он. — Я иду за вами.

Мы с Йеном снова вышли на темную сцену, бегло окинув взглядом выжидающие лица в толпе. Мы не могли начать играть «Третий пролет» без гитары Карла. К нашему облегчению, он оказался между нами через несколько бездеятельных секунд и дождался сигнала Йена, чтобы разорвать тишину надвое. Мы создали напряжение с помощью тревожных риффов и фрагментов повторяющегося нойза, плавно заполняя промежутки между текстом Карла. Затем дали звуку раствориться, сделали передышку и отсчитали до трех. Рваный пульс сотряс толпу, как тормозной механизм поезда. Руки взмыли вверх в свете прожекторов. Едва различимые лица казались изумленными и встревоженными. Эти инди-крошки, ссыкливые детишки, не ожидали ничего подобного.