Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа - Рустам Эврикович Рахматуллин

И так же двигался в своем побеге из Кремля опричный царь: «перевезся жити за Неглинну на Воздвиженскую улицу, на кн<язь> Михайловский двор Темрюковича…»

В самом Останкине имелись дополнительные к дому-театру жилые покои, где хозяин культивировал свою приватность.

Исследователи давно заметили, что дом гетмана Разумовского, старший из шереметевских домов Воздвиженки, и дом в Кускове похожи, как варианты одного проекта.

Это больше чем знак «дублирования» семейств в московском мифе. Возможна интуиция, что воздвиженские дома Шереметевых суть знаки Кускова и Останкина.

Внешнее сходство гетманского и кусковского домов – лишь первое звено этого размышления.

Второе – структурное подобие воздвиженских дворов никольским, тем, где новый двор, приданое Черкасской, соотносится со старым, как Останкино с Кусковом.

Третье: младший Разумовский строил наугольный дом опричь отцовского. Если предположить, что младший Шереметев узнавал в гетманском доме отцовский дом в Кускове, как узнаём и мы, то в наугольном доме воплощен принцип Останкина как резиденции опричь Кускова.

Дом графа Николая Петровича Шереметева (бывший гетмана Разумовского). Чертеж из Альбомов Казакова. Около 1800

«Передний фасад дому села Кускова». Чертеж Алексея Миронова. 1782

Переходя между двумя домами на Воздвиженке, мы переходим от французской, ранней классики Кускова к зрелой классике Останкина.

Кроме того, в Останкине и в наугольном доме равно царила Параша, всегда стесненная в Кускове.

Бывает, подмосковные усадьбы служат моделями Москвы или ее частей. А тут Кусково и Останкино как будто завели свои подворья в городе.

Это берет свое природа самого Арбата. Того Арбата, который до конца XVI века оставался загородьем и само название которого возводится к арабскому «предместье», «пригород». Арбат как пригород вновь подступил к стенам Кремля в истории Параши, по жанру пасторальной, по стилю сентименталистской.

Деревня прорвалась через черту разрушенных Екатериной стен Белого города. Пока стояли стены, формировалось новое понятие Арбата: из лежащего широтно или веерно, от стен Кремля на запад-юго-запад, он превращался в меридиональный, восходящий от Москвы-реки на север. Превращался в мир за Белыми стенами (за современными бульварами). Круг Земляного города, которому принадлежит такой Арбат, еще во времена Екатерины оставался юридически предместьем: белокаменные стены отчеркивали город с большей убедительностью, чем сошедшие на нет древо-земляные укрепления по линии Садового кольца. Если улица Арбат Белого города в XVII столетии стала Смоленской улицей, а в XVIII столетии – Воздвиженкой, то в Земляном она осталась нынешним Арбатом.

Со сносом Белых стен предместье попыталось возвратить себя к стенам Кремля.

Церковь Знамения, что на Шереметевом дворе. Фототипия Карла Фишера. 1880-е

Николай Подключников. Вид на усадьбу Кусково со стороны пруда. 1839

Способность бывшего Опричного двора, квартал которого давно стал самым центром города, казаться загородом подтверждается еще одним примером. Это домовая церковь Знамения, что на Шереметевом дворе, то есть на старом дворе гетмана Разумовского. Построенная еще ранее, в XVII столетии, Нарышкиными, церковь нарышкинского стиля, а главное – нарышкинского композиционного и планировочного типа. То есть внешне вотчинная церковь. Как будто Лыково, Фили (нарышкинские вотчины со знаменитыми церквями) или Уборы (шереметевская вотчина со столь же знаменитой церковью нарышкинского стиля) пришли к стенам Кремля.

Кусковский и старый воздвиженский дома суть памятники первых лет екатерининского Золотого века, наставшего после Указа 1762 года о вольности дворянства. Отошедшее от служб дворянство возвращалось в отошедшую от служб Москву, делая старую столицу центром фронды.

Если старый, гетманский, «французский» дом принадлежит началу вольности дворянства, то наугольный дом доспел к началу павловских ограничений этой вольности. Возможный архитектор дома, Львов, вполне преуспевавший при Екатерине, должен все-таки считаться человеком Павла.

Формула «В Петербурге царь, в Москве Шереметев» по своему мужскому роду не могла застыть до воцарения мужчины. Если царь этой формулы Павел Петрович, то Шереметев – это Николай Петрович.

Одновременно «Шереметев» этой формулы есть нарицание земли, принадлежащей барству, а не только собственное имя. Но если Петр Шереметев соглашался быть скорее нарицанием, – у Николая было собственное имя.

Николай Подключников. Усадьба Останкино графов Шереметевых. Вид из-за пруда на дворец и церковь. 1836

Оставаясь синонимом Москвы опричь (кроме и против) Петербурга, оно принадлежало вместе с тем личному другу наследника, позднее императора, Павла Петровича.

Шереметев и Павел одногодки. Общее детство сделало графа тенью наследника.

Премьера останкинского дома приурочивалась к коронации Павла. Господская ложа в Останкинском театре проектировалась на манер царской, хозяйское место напоминало трон.

Но кто был Павел? При Екатерине – жертва узурпации престола. Закон стоял за ним, как за Екатериной – благодать. Молодой двор был опричен к императорскому двору. Наследник сочувствовал фронде и масонам, фронда и масоны – наследнику. Достигнув власти, Павел внутренне остался в опричнине, не стал государем всей земли. В психологическом типе Павла узнается Иван IV второй половины царствования. Подобно Грозному с его пародией на монастырь в опричной Слободе, Павел воображал себя первосвященником. Мечтал об ордене мальтийских рыцарей вокруг своего трона, то есть о новой, опричной элите. К слову, в число мальтийцев вошел и Шереметев. Умаляя вольность дворянства, император скоро вызвал фронду против себя и по-грозненски ответил на нее собственной фрондой, бежав из дворца. Михайловский замок был его опричный двор. Павел реформировал удельные земли, земли короны – в точном смысле опричнину, уже не страшную, экономическую.

Кажется, что Павел бежал от материнского наследства к отцовскому, от женского к мужскому; но это только зеркальный эффект на выходе из зазеркалья женского царства. Павел действительно возвращался к мужскому, но к мужскому в себе, чтобы закрыть эпоху императриц, восстановить принцип династического брака и порядок престолонаследия, насадить древо Павловичей. Это значит, что Павел шел