Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа - Рустам Эврикович Рахматуллин

есть Москва считает, что княжна Тараканова много лет смиренно прожила в Ивановском монастыре. Известен год ее кончины, 1810-й. Существенно, что Досифею хоронили не в Ивановском, а в Новоспасском мужском монастыре, близ усыпальницы Романовых, в присутствии начальника столицы графа Гудовича, родственника и выдвиженца Разумовских. Часовня над могилой сохранилась.

Нет, Досифея не та самозванка, которая была повинна в притязании на русскую корону и похищена графом Орловым-Чесменским из Ливорно; не та, которую изобразил художник в затопляемом Невой тюремном каземате. Московская соперница Екатерины – почитаемая старица при жизни и местночтимая святая после смерти. Соседка Салтычихи по неволе – и ее духовная противоположность.

Досифея жила отдельно от сестер и посещала лишь надвратный Казанский храм, с которым ее келья соединялась переходом. Историк Андрей Баталов замечает, что таким же образом была помещена царица Евдокия Лопухина в Покровском суздальском монастыре. Увы, ни храма, ни ворот, ни кельи на месте не увидеть: Ивановский был заново построен в XIX столетии.

Инокиня Досифея на портрете работы неизвестного художника

Часовня над могилой Досифеи в Новоспасском монастыре. Старое фото

Вид Москвы от Ивановского монастыря. Акварель Д. Карташова. 1850-е. Слева – надвратная церковь

Быть может, различение действительной и ложной Таракановых (или, наоборот, неразличение, дающее княжне выжить в петербургском заточении, чтобы попасть в московское) диктуется желанием Москвы держать концы елизаветинского мифа, как она держит его начала. Действительно, тайная царская свадьба и заточение тайной царской дочери зеркальны как начало и конец, причина и следствие, семя и плод. Тем виднее противоположность Малого Арбатца и Старых Садов.

Досифея вернула царственность Старым Садам, подобно как предание о церкви под короной и о «доме-комоде» вернуло царственность Малому Арбатцу.

Роза и перстень

Ни пушкинское время, ни он сам, ни люди пушкинского круга не делают Покровку территорией любви. Пушкинским утром на Покровке длится вечер XVIII века. Она становится московской далью, обратной стороной Москвы. «Час битый ехала с Покровки», – говорит у Грибоедова старуха, которая не переехала на запад.

Дмитрий Владимирович Веневитинов не переехал из родительского дома в Кривоколенном переулке (№ 4). Место оказалось безответным, как любовь поэта к Зинаиде Волконской. Казалось бы, отсюда шаг, коленом переулка, до Мясницкой улицы, то есть до гребня Сретенской горы и до начала спуска в сторону Неглинной. Дом Зинаиды – за Неглинной, на Тверском холме. Дом Веневитинова обращен туда, словно высматривает Зинаиду, створы переулка ставят ему зрение, но дом не видит дома за горой.

Любовь поэта к царице муз лежит в его могиле. В которой век спустя найдут перстень Волконской. Перстень из стихов Мандельштама:

…Веневитинову – розу, Ну, а перстень – никому! «Неравный брак»

В пореформенное время Покровка удостоится по крайней мере двух историй. Но каких! И обе разыграются в одном приходе.

Из недавно найденных воспоминаний купца Николая Варенцова выяснилось, что неравный брак, запечатленный художником Василием Пукиревым, состоялся в церкви Трех Святителей Вселенских на Кулишках (Малый Трехсвятительский переулок, 4–6). Другое урочищное определение церкви, «что у Старых государевых конюшен», отсылает к Средним векам. Конюшни стояли на левом берегу речки Рачки, когда на правом стоял Старосадский дворец.

Пукиреву рассказали историю купца Андрея Александровича Карзинкина и купеческой дочери Софьи Николаевны Рыбниковой. Краевед Мария Карпова приводит дату венчания: 1 ноября 1860 года.

Карзинкин обошел деньгами молодого купца Сергея Михайловича Варенцова, приходившегося мемуаристу родственником, а художнику другом. Именно Сергей Михайлович изображен на полотне третьим участником драмы. Он увидел картину только на выставке и так обиделся, что Пукирев одолжил его портрету собственную бороду.

С тех пор молва считала третьим на картине самого Пукирева. И переносила сцену в церковь Успения на Сретенке – приходскую церковь художника. Красноречив этот вынос любовного мифа с Кулишек, с Покровки в другую (скажем заранее – любвеобильную) часть города.

Василий Пукирев. Неравный брак. 1862

Церковь Трех Святителей Вселенских на Кулишках в перестройке XIX века. Фото из Альбомов Найденова. 1880-е

Дом Карзинкиных – Телешовых (справа) на фотографии Николая Щапова. 1899

Тридцатипятилетний Карзинкин превращен на картине в старика. Он родился в 1825-м и умер в 1906 году. Похоже, совладелец Большой Ярославской мануфактуры оставался молод и в глубокой старости, напророченной Пукиревым. Во всяком случае, церковь Андрея Критского, построенная при мануфактуре во имя ангела хозяина, несет черты неорусского стиля – большого стиля нового века.

Жил Карзинкин, разумеется, в приходе Трех Святителей, в старинном барском доме на Покровском бульваре (№ 18/15). Дом отмечен мемориальной доской писателю Телешову. Николай Дмитриевич доводился хозяину зятем. Стало быть, жена писателя Елена Андреевна – дитя того самого «неравного брака». В нем родились трое детей.

Потомки Телешова, уплотненные советской властью, живут в фамильном доме и сегодня. Если считать с 1818 года, когда усадьба перешла к Карзинкиным, – то цепь законного наследования, не прерванного революцией, протянется за двести лет. Случай в Москве единственный.

«Попрыгунья»

Адрес другой истории в приходе Трех Святителей – Мясницкий частный, то есть пожарно-полицейский, дом напротив церкви (Хитровский переулок, 2/8, во дворе). Дом, лишенный каланчи, обстроенный высокими соседями и потерявший треть объема.

Что удивительно: опять любовный треугольник, опять с участием художника, опять обида на портрет. Правда, портрет литературный.

«Можете себе представить, – писал кому-то Чехов в 1892 году, – одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей “Попрыгуньи” <…>, и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика – внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с