На сопках маньчжурии - Павел Далецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В голосе американца послышалось недоумение, и Футаки, лежавший с открытыми глазами, невольно улыбнулся.
Саката молчал несколько секунд, наконец пробормотал:
— Я удивлен, что именно ко мне обращено ваше внимание и ваши вопросы… Вы интересуетесь, к кому перешли ваши приобретения?
— Это мне известно: к вашим патронам! — отрубил Дуглас. — Частично к вам. Ваше имя названо в письме Хита, ваше, мой добрый знакомый. Поэтому я и пригласил вас сюда. Я требую объяснений.
— Значит, к вам, господин полковник, поступили столь подробные сведения, что вы решили в них не сомневаться, — заговорил после продолжительного молчания Саката, — но у меня вот в чем сомнение: так ли богата Корея, как вы предполагаете?
Полковник свистнул.
— Так ли она богата? Я лично обследовал, я облазил все горы, и не один, а со специалистами! Прошу вас немедленно положить конец нашему недоразумению.
— Как известно, мы обожаем англичан и американцев, — задумчиво начал Саката. Помолчал и сказал негромко: — Но ведь в Корее японские солдаты!
В течение нескольких минут собеседники молчали. Наконец Дуглас хрипло произнес:
— Замечательно! Исключительный ход мысли… Я сообщу президенту. Черт знает что такое!
Ветки захрустели. Футаки поднял голову: «Удаляются… Один с тросточкой, другой с тяжелой саблей под мышкой».
Футаки повернулся на спину и закурил.
«Способный офицер Саката, очень способный».
6
У ворот ляоянского дома Попова остановился рикша. Из колясочки выпрыгнул невысокий капитан, голубоглазый, в очках. Получив деньги, рикша медленно покатил свою колясочку к базару, а приезжий, осмотрев массивные китайские ворота и подхватив чемодан, вошел во двор.
Никого не видя, он сел в тени на террасе и закурил. Тут его и обнаружил Алексей Иванович, возвращавшийся из сада.
Капитан и хозяин посмотрели друг на друга и не сразу поздоровались.
— Друг Зотика Яковлевича? — спросил гость.
— Давний. А вы капитан Федор Иванович?
— Так точно…
Алексей Иванович несколько растерялся. Он не знал, что ему делать дальше и что от него потребует голубоглазый капитан.
Но гость сам повел разговор, спросил, давно ли приехал Попов в Ляоян? как работает железная дорога?
Попов сказал, что дорога, по его мнению, всегда была плоха и что теперь она не стала лучше, но что министр князь Хилков, непрестанно разъезжающий по ней взад и вперед, старается навести порядок. Потом говорили о жаре, иностранцах, которых было довольно много в Ляояне, об отношении китайского населения к русским, и во все время этого ничем не примечательного разговора, который мог вестись любыми мало знающими друг друга собеседниками, Алексей Иванович чувствовал, что гость внимательно к нему присматривается.
После обеда разговор принял иной оттенок.
Да, Алексей Иванович согласен предоставить свой дом в полное распоряжение революционерам… и содействовать им во всем, потому что он решительно и бесповоротно против самодержавия.
Они вместе осмотрели дом.
Небольшую комнату, окнами в сад и самую отдаленную от улицы, Неведомский предназначил для печатания листовок.
Нужно было все организовать немедленно.
Горшенин, приехав в армию, привез с собой инструкции и письма. Они указывали, что война, затеянная царем и его приближенными, преступна, что убеждение в необходимости революционного переворота охватывает все большие слои народа, что революция означает вооруженное восстание народа и что все будет решать позиция армии.
Боевая работа в армии — насущнейшая задача партии.
Это всегда знал Неведомский.
До войны он преподавал математику в реальном училище, и ученики любили математику больше других предметов.
Он принадлежал к тем людям, авторитет которых создавался сам собою, без усилий с их стороны. Он работал среди рабочих двух местных заводов, и туда же заглядывали некоторые из его учеников-реалистов. Он писал статьи простым, ясным языком математика, и члены его кружка берегли их как зеницу ока. Но все-таки листки подчас попадали в руки полиции, однако никто в городе не догадывался, что автор их и руководитель крамольного кружка — всем известный и всеми уважаемый, а более всего начальством, капитан запаса, учитель математики Неведомский. Все знали, что когда-то он служил в инженерных войсках в Привислянском крае, не то в крепости Новогеоргиевск, не то в Остроленке, и бросил военную службу, чувствуя призвание к педагогике.
Когда его мобилизовали и с погонами капитана на плечах отправили в Действующую армию, он решил, что для него, как для старого искровца, открывается огромное поле деятельности.
Временно в армии он утерял связи.
Но сейчас, с приездом Горшенина, связь налаживалась. Инструкции, привезенные студентом, исходили явно от Ленина.
Предстояла напряженная работа.
Вечером в доме Алексея Ивановича совещались трое: Неведомский, Горшенин, Хвостов.
Неведомский сказал Хвостову:
— Слышал о вас… Ведь вы учились в кружке за Невской заставой у самого Владимира Ильича! Я думал, вы далеко и глубоко… в подполье.
Горшенин привез несколько листовок.
Листовка «Кому служит солдат», выпущенная в прошлом году, сохраняла и по сей день свою свежесть:
«… Разгорается борьба между двумя лагерями. В одном лагере рабочий народ, который борется за лучшую долю… В другом лагере те, что живут за счет народа… И только оружие обманутых солдат дает теперь силу и перевес лагерю притеснителей народа».
— А вот февральская листовка этого года. — Горшенин развернул тонкий белый листок…
«Вопрос о войне должен решать сам народ… И царь, и капиталисты кричат: «Отечество в опасности!» Но, товарищи, отечество — это же мы сами, весь народ. В интересах этого народа лучше, если б этой войны не было… Ради отечества, то есть нас самих, мы должны… прежде всего победить царское самодержавие и на его месте утвердить в России истинное народное управление — демократическую республику… Когда из груди измученного и разоренного народа раздастся боевой клич: «Долой самодержавие!» — присоединяйтесь к нам, товарищи!»
— Хорошо, Леня, — сказал Хвостов Горшенину. — Ясно и просто.
— Наша главная беда здесь — полное отсутствие печатной техники, — заметил Неведомский. — В Могилеве мы размножали прокламации от руки. Неважно. Во-первых, не всегда разборчиво, во-вторых, страшно медленно. Я в последние дни после получения известия от вас, Горшенин, придумал вот что… пустячок, но… эффектный.
Он снял китель, закатал рукава рубашки и подошел к чемодану.
Вынул оттуда валик. Хвостов принял его.
— Ого! Превосходный! Откуда? Из России?
Неведомский засмеялся.
— Из России везти опасно, да и времени нет, валик — происхождения местного… Продается в местной аптеке одно незамысловатое растеньице; вот если смешать его с глицерином и водой, получается именно та масса, которую вы и видите перед собой. Мозг человека бесконечен в своих выдумках, а природа — в своих возможностях.
— А восковка из чего? До чего же, братцы, тонка!
— Тонка, но вынослива! Папиросная бумага, которою я осторожно провожу по смеси из стеарина, парафина и спермацета.
Принесли три столика, сели за восковки. Строчку за строчкой выписывали слова обращений.
В комнате стало душно: закрытое окно, яркая лампа и далекие, далекие, точно вздыхало само небо, звуки канонады.
7
Горшенин сообщил Кате, что начинается трудная, но страшно важная работа революционера в армии. Если армия будет на стороне восставшего народа, если будет революционная армия, то больше желать нечего — трон низвергнут.
— Какая же работа предназначается мне?
— Ответственнейшая… пропаганда живым словом. Каждый раненый — ваш… Понимаете? Но осторожно, осторожно… тысячу раз присмотреться, взвесить и человека, и слова, которые скажешь ему.
На лице Кати выразилось огорчение. Горшенин спросил:
— Катя, вы что, недовольны?
Да, Катя была разочарована: ей хотелось чего-то большого, что соответствовало бы грозным событиям войны и тому делу, в котором она играла видную роль, — освобождению Грифцова с каторги. А тут — разговоры с ранеными!
— Катя, вы недовольны совершенно зря! Революционное слово — великая сила!
Горшенин увлекся и долго говорил о пропаганде и агитации, о том, какая важная работа предназначается Кате. И ведь Катя не будет, разглагольствовать, о чем взбредет на ум, — будут разрабатываться и предлагаться темы, соответствующие военным событиям и обстановке в России… Милая Катенька, нести слово правды, — что может быть выше этого счастья?
Глядя на его взволнованное лицо, Катя вздохнула и согласилась, что ничего не может быть выше этого счастья.