Рыжая птица удачи - Татьяна Иванова

Трудно было не понять, чего Хан хочет. Наверное, будь Индиго не настолько взвинчен и зол с самого начала, он бы осознал это ещё на входе. Только что бы это изменило?

Только Хан мог так вывернуть всё, что раздирало сейчас Индиго изнутри. Только он мог так чётко и ясно расставить точки над Ё, чтобы после этого жить уже не хотелось. И если раньше можно было огрызнуться, отшутиться, плюнуть и забыть, то сейчас деваться было некуда. Но есть одна вещь, которую не вывернешь, которую невозможно повернуть правильной или неправильной стороной, от которой невозможно уйти, да и не хочется — это то единственное, что имеет сейчас значение.

Феникса нужно вытащить, любой ценой.

И неважно, как это называется — любовь, дружба, чувство вины, всё это вместе — неважно. Плевать на мерзкую улыбку Хана, на его хищный прозрачный взгляд, на то, что в нём через край бьёт предвкушение… В нём тоже много всего — и осознание власти, и наслаждение ею, и желание растоптать и раздавить того, кто слишком долго был недосягаем, и неподдельная радость, и та особенно скользкая похоть, которая появляется у людей, незнакомых с чувством любви.

Царапало только то, что всё это было рядом. Всегда. Все эти годы Хан был таким, какой он сейчас, только Индиго при всех своих способностях этого не видел. Лишь чувствовал мутное двойное дно, а глубже копать не хотел, брезговал. А копнул бы сразу — и сам бы поостерёгся, и Пашку бы предупредил. А так и сам влип, и Феникса подставил. Знал бы Пашка про Хана всё достоверно, выгнал бы его к чертям.

А сейчас этот подонок, наконец, добился того, чего хотел с первой их встречи.

Он добрался до Пашки.

На этом месте кулаки Индиго снова непроизвольно сжались. Оставалось только надеяться, что тот на самом деле ничего не чувствовал. Сейчас он без сознания, и, кроме этой записи и Хана, нет ничего, что могло бы навести его на мысль о том, что с ним было. Если он, Индиго, сейчас всё сделает, как надо — возможно, Пашка никогда не поймёт, что это происходило. Возможно — в том гипотетическом случае, если Хан выполнит свои обещания. А между тем надежды на это крайне мало. Похоже, что сейчас Хан просто отыгрывался за прошлые унижения, и никакой уверенности в том, что он этим и ограничится, не было.

— Откуда мне знать, что ты не врёшь и сделаешь всё, как обещаешь? — он сам поразился своему деловому тону.

Хан тоже был удивлён, но ответил быстро и с довольной ухмылкой.

— Ниоткуда. Тебе придётся мне поверить. А у тебя есть варианты?

Подонок снова был прав, чтоб он сдох. Вариантов нет. Индиго снова закрыл глаза, чтобы ещё хоть ненадолго остаться наедине с собой, немного оттянуть то, что неотвратимо приближалось. Только сейчас, когда он уже решился, перед ним отчётливо проявилось то, на что именно он решился. До этого момента он думал только о том, что будет с Фениксом. А теперь в ярких красках нахлынули картины того, что будет с ним самим.

Было всё равно. Это небольшая плата за жизнь Феникса. Но если…

…Если ты узнаешь, ты будешь меня презирать всю оставшуюся жизнь. Ты вряд ли сможешь даже руку мне подать, если будешь знать, что эта мразь меня касалась. Но это такая фигня, по сравнению с тем, что это из-за меня ты попал туда, где сейчас находишься. Чёрт возьми, я предпочёл бы, чтобы ты узнал обо всём, чтобы ты плюнул мне в лицо, только бы ты выжил и выбрался из этой передряги. Я сам тебе всё расскажу. Если вообще смогу смотреть тебе в глаза после этого.

А если ничего не выйдет… нет, об этом лучше не думать вообще.

— Дима, время идёт, — обманчиво мягко прервал его мысли Хан. — Ты слишком долго размышляешь. У тебя нет выхода. Раз ты до сих пор здесь, значит, ты уже согласился со вторым вариантом. И тогда тебе лучше больше не думать, поверь мне. Лучше начинать действовать.

…Действовать. Да. Если это единственное, что я могу сделать для тебя и ради тебя, я это сделаю.

Солнце клонилось к закату. Скоро начнет темнеть. Они сидят тут уже час. Как ни приятно наблюдать за метаниями Индиго, пора переходить к следующему этапу.

Медленно открылись глаза, в которых Хан ожидал увидеть… Да всё, что угодно, только не это.

Спокойствие. Даже, где-то, равнодушие. И ровный голос.

— Я согласен.

Так, Хан, ты сам сказал — думать уже не надо. Теперь надо действовать. К черту, пусть побалует себя театральным пофигизмом. Парень, похоже, ещё не совсем осознал, на что подписался.

А вот Хан осознал.

Еще пара мгновений, и они получат то, что давно заслуживают. И он, и Язва. Гордый Индиго будет ползать у его ног, выполняя все его прихоти, сделает всё, что только захочется Хану, а ему много чего хочется… Нет большего наслаждения, чем обладать правом топтать своего врага, да и физическое удовольствие при этом получить вовсе не лишне. А оно будет.

Я тебя научу, как правильно заниматься сексом, щенок. Как твою девчонку научил.

— Надеюсь, ты хорошо подумал, — Хан поднялся на ноги, и Язва, словно уже угадывая его желания, сделал то же самое. — Раздевайся.

Все тот же спокойный взгляд глаза в глаза. Медленно, но решительно поднимающиеся руки. Почти неслышный шорох расстегиваемой молнии. Падающая на пол куртка. Секунда — и взгляд прячется за снимаемой через голову рубашкой, чтобы в следующий миг снова обжечь спокойствием. Блестящая ткань отсвечивает в последних лучах солнца, и трудно оторваться от неё, чтобы взглянуть выше, обратно, на эти руки, так же методично принявшиеся за ремень брюк.

— Стой. Не так быстро, успеешь. Иди сюда.

Когда говоришь с человеком, не приближаясь к нему, или когда вы просто сидите друг напротив друга, не всегда чувствуется эта разница. Какой же он высокий! Ничего, это легко исправить. С трудом удерживая губы, расползающиеся в улыбке, он произнёс слова, которые и не надеялся когда-либо сказать, будучи уверенным в их исполнении.

— На колени, щенок.

Взгляд не изменился. Ни один мускул не дрогнул на лице.

Смотри, это он, Индиго-Язва, он стоит перед тобой на коленях. Ты этого хотел, правда? И не это ли самое возбуждающее средство для секса?

Ну, а теперь пусть поработает.

— Догадайся, Язва, чего я от тебя хочу сейчас, — тихо, почти неслышно, но властно. Так, как должен говорить хозяин этой ночи. — И запомни — мне не хотелось бы шевелить руками, так что сделай всё сам.

Щенок оказался понятливым. Но, чёрт побери, почему он даже не помедлил, прежде чем коснулся пряжки на поясе Хана? И где ненависть и отвращение? Ч-чёрт… Что это за взгляд, почему всё так, вернее, совсем не так?!

Нет, не надо! Это совсем не то!

— Стой! — а вот теперь у него неконтролируемо сбилось дыхание, и голос сорвался.