Рыжая птица удачи - Татьяна Иванова

— Послание моё, надо полагать, ты просмотрел целиком, — утвердительно сказал Хан.

Каряя вспышка на побледневшем лице была коротким ответом, который, в общем-то, не требовался.

— Вижу, ознакомился. Тогда обрисовываю положение дел. Как понимаешь, Феникса ты не добил, — заметив, как Язва вздрогнул, Хан с удовольствием добавил: — Хотя, несомненно, очень старался. Так вот, не добил. И мне удалось его вынести из джунглей. Зачем я это сделал? О, у меня много причин. Всё тебе знать ни к чему, но одна из них сейчас сидит передо мной на стуле и нервно сокращается, пытаясь просчитать мой следующий ход.

Снова выстрел из-под ресниц. Холостой, Дима. Я тебе нужен. И долго буду нужен. Сиди и молча слушай.

— Твой драгоценный Феникс сейчас жив и находится там, где тебе никогда его не найти. Об этом укрытии знаю только я. И если сейчас ты вдруг решишь, что я в полном твоём распоряжении, и ты можешь безнаказанно свернуть мне шею, отобрав кристалл с записью, — ох, как ты ошибёшься. Потому что в этом случае Феникс просто сдохнет от голода, жажды и своих ран. Сдохнет, как одинокая раненая крыса в норе. Если ты этого хочешь — валяй, я весь в твоем распоряжении.

Минутное молчание дало понять Хану, что такой вариант развития событий Язве не понравился.

— Отлично. Тогда я делаю обратный вывод, — Хан поставил обе ноги на пол и резко подался вперёд всем туловищем, не поднимаясь с кресла. Голос его из прохладно-вежливого стал низким и многообещающим. — Это не я в твоём, это ты — в полном моём распоряжении.

Взгляд, в первую секунду полный непонимания, но тут же осветившийся омерзением осознания, принес удовлетворение. Сообразительный ублюдок, он понял, понял раньше, чем окончательно услышал, что именно Хану нужно. Кто бы знал, как сладок миг, когда твой враг понимает, что влип по уши, но никак не может изменить происходящее.

Хан снова откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и медленно оглядел Язву с ног до головы. Лицо того уже было полностью непроницаемым — нахватался от Феникса, — с неудовольствием подумалось Хану, но глаза выдавали то смятение, в котором он находился. Ещё немного, и он сломается окончательно.

Осталось дожать и получать многоплановое удовольствие.

— Итак, у меня предложение. Ты понимаешь, что я мог бы убить и тебя, и его, но мне это не интересно и не нужно. Мне нужно другое. Ты так кичился тем, что ты его друг, ты так презирал меня, тебе доставляло такое удовольствие плевать в мою сторону и выставлять меня на смех, — Хан откровенно наслаждался происходящим. — Я могу тебя понять. Да, это я понимаю. Как удовольствие от высмеивания того, кто кажется тебе недостойным большего, так и то, что таким другом, как Феникс, можно гордиться. И любить его, — последние слова прозвучали с лёгкой издёвкой. — Теперь мне интересно, как далеко может зайти твоя любовь.

Он покрутил в руке блестящий кристаллик, привлекая к нему внимание Индиго.

— Здесь — единственная копия той записи. Я честный человек и играю честно.

Несмотря на безысходность ситуации, Язва не удержался от холодной издевательской усмешки на этих словах.

— Не веришь? — сухо сказал Хан. — Впрочем, правильно не веришь.

Да, честность хороша, только когда она выгодна. Как и ложь. Но сегодня можно позволить себе быть честным. А эта усмешка — последнее, что Язве осталось. Смеяться он скоро перестанет.

— Да, насчёт моей честности — это я пошутил, конечно. Копия ждёт завтрашнего полудня, чтобы быть посланной Нике Ревнёвой, если, конечно, я не отменю отправку. Так что ты завтра уберёшься отсюда к своему другу, а у меня будет гарантия, что ты меня не убьёшь. И как ты понимаешь, я этот чудный эротический ролик сохраню себе на память. И тот, что запишу сегодня — тоже.

Разумная мера предосторожности. Не стопроцентная гарантия на будущее, но девяноста девяти процентов Хану пока хватит.

— Итак, как говорится, я делаю предложение, от которого тебе трудно будет отказаться. Хотя выбор, несомненно, у тебя есть. Вариант номер раз. Ты сейчас встаёшь на ноги и уматываешь отсюда. Забываешь обо мне и этой записи, спокойно наслаждаешься жизнью со своей крошкой… — нет, сейчас не время. О Рите он ему расскажет чуть позже, в более подходящий момент. — А Феникс для тебя всё равно уже мёртв. Ты же сам его и убил, — ах, как же напоминание об этом факте биографии бьёт по Язве, одно наслаждение смотреть! — И что с ним будет, тебе не так важно, верно? А с ним всё будет хорошо. Если сейчас я пользовался тем, что он без сознания, то потом… Знаешь, реон — это действенная штука, которая способна держать в подчинении не только молоденьких девушек, но и крепких бывших спецназовцев. Доза побольше — и твой Феникс будет сам отдаваться мне, воображая… — Хан сделал паузу, — …воображая, что видит тебя, например.

Приглушённое рычание, вырвавшееся из горла внешне неподвижного собеседника, было прекраснее самой чарующей музыки. Ах, как мило гадёныш покупается на дешёвые подначки!

— И есть второй вариант. Поверь мне, Дима, тебе лучше выслушать меня до конца. Так вот. Второй вариант заключается в том, что ты остаёшься со мной, в этом номере. На одну ночь. Вот эту самую, которая сейчас наступит. И делаешь то, что захочу я. А утром ты получаешь этот кристалл и координаты укрытия, где Феникс ждёт кого-нибудь, кто сделает ему перевязку, накормит и напоит. — Снова пауза. Снова напротив — непроницаемое, совершенно белое лицо с прикрытыми глазами. Ах, какая буря сейчас бушует там, внутри этого изваяния! — Решай, Дима.

Наступило молчание. Хан чувствовал, как время тягучей струёй течёт сквозь них обоих. Он чувствовал секунды и минуты, несущие мучительные раздумья сидящего напротив человека, и наслаждался каждым мгновением, приближавшим сладкий миг перелома в сознании гостя. Нет, уже не гостя. Ещё немного — и это будет послушный раб. Мысленно Хан уже видел отвращение на лице Язвы, чувствовал нервные судороги в послушном теле, которое он будет ломать так, как ему будет нужно, уже как будто ощущал на себе взгляд, полный бессильной ненависти. Нет, он не будет торопить этот перелом. Пусть дозреет самостоятельно. У Язвы тоже хорошее воображение, пусть сам всё увидит, поймёт и оценит. Наблюдать за этим процессом не менее приятно, чем представлять себе дальнейшее.

Хан не врал в одном. Когда сказал, что по поводу своей честности пошутил. Это Индиго понимал так же ясно, как и то, что не будет убивать этого подонка. Потому что жизнь Феникса важнее всего. Он жив, это главное. И его нужно вытаскивать. Ещё в одном прав Хан — такого, как Пашка, можно и нужно любить. Ради него можно сделать и гораздо больше, чем предлагает эта сволочь. Не убивать же он его будет, в конце концов. А остальное он переживёт, невелика плата.