Тю! - Михаил Шабашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гриша грустно улыбнулся.
– Нет, Шура, извини… Ты чего ж так-то?
– Дык чо, пошла к Зинке, а у ей выпить нету. Вот иду тут к одним. Там давеча поросенка зарезали, звали… У тебя есть рупь? – она разговаривала так, будто перед ней стоял сосед.
Гриша оторопело достал какие-то деньги. Шура засуетилась в благодарностях.
– Ай да парень, – она потрепала сына за челку, – вырос-то, вырос… Ну, я пойду.
И пошагала. Они смотрели вслед уходящей…
Больше они не виделись. Это была их единственная встреча со дня отъезда и до конца ее жизни, в которой Шура оставалась верной только рюмке. Алкоголизм – это болезнь, затмевающая реальность. Осуждать больного человека как-то не по-людски. Тут уместны другие чувства…
Шура меня родила.
Женя – воспитала.
Поэтому у меня две мамы.
Не москвичам
Из большого города ты едешь домой, в маленький. В качестве последнего испытания попадаешь на огромную сортировку, именуемую вокзалом. Людской поток заносит тебя в вагон. Пропущенный через шестеренки мегаполиса, ты валишься без чувств. А другие почему-то всегда начинают искать проводника, свои места и пиво.
…Какая-то женщина потеряла сумку с паспортом и колбасой. Ей сочувственно все зевают.
Проход усеян багажом. Пассажиры, не вытерев пота, начинают вытаскивать помидоры, огурцы, яйца, хлеб. Под аккомпанемент хруста и присмактывания появляется с грохотом толстая тетка, которая катит впереди себя тележку и зычно кричит: «Дайте дорогу! Едет сыр, колбаса, лимоны, кефир. Кефир 20 рублей».
– Мне никакой кефир не заменит паспорта! – трагически бросает растеряша, хлопая себя по необъятным бедрам…
Проход расчищается, и все лезут за деньгами в укромные на туловищах места.
А тебе все почему-то становится безразличным. За окном по-мультяшному бегут шпалы соседней колеи. Вагон покачивается и тебя постепенно убаюкивает мысль о доме.
В наступившей темноте ты улавливаешь огоньки каких-то деревенских домиков. Там сейчас не спеша пьют чай, наверное… Почему-то именно не спеша…
За мгновение до того, как весь вагон уснет, по проходу опять громыхает буфетчица с коляской и автоматическим громкоговорителем из груди: «Молоко, сыр, котлеты, конфеты…» И тебе становится жалко ее, жизнь ее такую…
Утром просыпаешься, когда весь вагон уже тилибомкает ложками об стаканы и шуршит обертками от печенья. А дом уже близко – леса образуют знакомый пейзаж. И душа твоя наполняется предчувствием скорой встречи с родным городком, его воздухом, его людьми. Людьми, о которых никогда не забудешь и по которым никогда не перестанешь скучать. И которые говорят так, что остается только записывать за ними…
Родительский дом
Матушка моя, славная дочь славной Украины, говорила на стыке русского языка с украинским. Отец – уральская душа. В совершенстве владел русским. Разговаривал, как диктор Кириллов.
– Грыша, та нэ бэры ты то полотенце! Оно ж похганое! – возмущается, к примеру, матушка.
– Как это – поганое? – недоумевает отец. – Поганым может быть только ведро!
И так – всю их совместную жизнь, за которую ни один грамм отцовского спокойствия не перекочевал в потешную суету мамы. Своим союзом они наглядно демонстрировали философскую категорию единства противоположностей, но при этом жили как голубки. Мама отца называла Грышей, он ее – Евгенией Федоровной. Ругательство у Грышы было одно – сака-бока… (Что это такое и откуда – так и не узнал…)
Жили мы в своем доме – дрова носили в сопетках (плетеные корзины), уголь, воду – ведрами.
Когда была бабушка – мамина мама – было сложнее, потому в доме сосуществовали два ходячих принципа – зять и теща. Бабушка любила (!): топить печку, следить за порядком в погребе и окучивать грядки. Отцу не всегда нравилось, как все она это делала… Когда теща исчезала из поля зрения зятя, тот переделывал все по-своему. Претензии друг к другу они предъявляли маме. Происходило это во время завтрака, обеда или ужина и подавалось в виде нудного бурчания бабушки и угрюмого молчания отца.
Конфликты были, например, такого рода:
– Шо ж це вин зробыв, га? Я ж ото грядочку гарнэнько подгорнула, а вин взяв и пэрэкопав усэ! – бухтела бабка.
– Ой, та мама, ну и хай себе! Шо ж теперь, опять все перегортать, чи шо? – успокаивала дочь.
– Грыша, а на шо ты копал? Ты ж бачив, шо там все в порядке… – умиротворяла жена.
– А она сегодня печку опять сама растопила. Вот она никак и не разгорится! – «оправдывался» отец… И т. д.
…Перед смертью бабушка слегла. Жизнь угасала потихоньку.
Однажды, открыв глаза, она пролепетала:
– Женя, дай мне лекарство.
– Якэ? Шо у тебя болит? – с готовностью спросила мама.
– Та дай то, шо 10 капель…
Мама стала выбирать, что же больной дать из вороха лекарств «шо 10 капель».
– Шо там в погребе делается? – обеспокоенно спросила бабушка.
– Та все хорошо, все в порядке, – накапывая лекарство, ответила мама.
– Я в погреб хочу, – раздалось шепотом.
Мама аж лекарство пролила:
– Та ты шо?! Ну, куды ты отака больна – и в погреб?!
Бабуля умоляюще дрогнула бровями…
– Ну, хорошо, спущу я тебя в погреб… – высказала матушка половинчатое согласие, чтоб не огорчать старушку. Та благодарно закрыла глаза, представляя, вероятно, себя среди консерваций.
– А потом шо?! – категорично отвергла предположение мама, – кран вызывать, шоб тебя вытащили?! Ты ж сама знаешь, яки у нас неудобные ступеньки!!!
И это действительно так – ступеньки в погреб были какие-то неодинаковые, кривые…
Зимой бабушка умерла. Летом приезжаю на каникулы. Среди глобальных новостей мама сообщила и такую:
– Ой, Грыша-то лестницу в погреб зробыв. Деревянненьку. Приставишь – и так удобно залазить, так удобно! И чего это он раньше не додумался?! Бабушка так хотела в погреб, так хотела…
Еще о бабушке
В 1979 г. она купила цветной телевизор! На отложенные от пенсии (!!!) деньги! Это тогда была приблизительно такая же редкость, как сейчас – откладывание пенсионных средств.
– Ось, решила хоть перед смертью в цвете подывыться телевизор…
«Рубин», кажется, был. Включали очень просто – вилку в розетку и все. Тогда было одно центральное телевидение. Как-то брат решил поискать еще и украинский канал и начал что-то там вертеть. Бабушка не любила такого «издевательства» над техникой:
– На шо ото його крутыть? Включив в розетку и дывысь, шо там показують. Так не, обязательно надо круть-вэрть…
…В шестом классе бабушка же меня отвела в редакцию местной газеты «Зоря коммунизма». Так я стал юным корреспондентом, чем невероятно гордился. В принципе, бабуля и определила мой путь. Да она и сама когда-то была рабкором – показывала мне многочисленные публикации за подписью Татьяны Черешни…
Иногда я думаю, – если бы отец не увез меня с Урала, если бы бабушка не отвела в газету, – кем бы и каким я стал?! И тут же отвечаю матушкиной фразой: «Та я вже поняла: кому шо на роду суждено, – так тому и быть…»
Она пробыла 50 лет в партии! За это ее наградили масюсеньким значком, который можно было рассмотреть разве что в микроскоп….
Как-то, в году 73-м, брат принес транзистор. Такое чудо впервые появилось у нас в доме. И случилось небывалое – мы всегда ложились спать в десять вечера, а тут засиделись до полуночи, крутя это чудо техники. Саня поймал даже, помнится, «Голос Америки» или «Радио Свобода»! Около 12 ночи бабушка сама захотела приобщиться к этому «волшебству». Она, как миноискателем, медленно прокручивала колесико, будто что-то искала. Наткнулась на волну привычного Всесоюзного радио, где сказали «В Москве полночь». И грянул Гимн Советского Союза.
– Вот шо надо слухать! – назидательно произнесла она, и, подперев голову рукой, замолчала. Мы так были ошарашены, что не стали мешать ее наслаждению…
Лицо у бабушки было все испещрено морщинами. (Видимо, следуя законам природы, у мамы внешняя и внутренняя молодость сохранилась до последних дней…)
Однажды за завтраком, раскладывая мне, папе и бабушке аппетитные отбивные с благоухающим пюре, мама сказала:
– Я ото дэсь прочитала, шо от мяса морщины образуются. Так я вам большие отбивные положу, а себе – маленькую.
Бабушка, вняв полученной информации, скомандовала:
– Ну, тоди мне мяса совсем не надо…
…Яркой вспышкой было известие о том, что бабушка… Впрочем, все по порядку.
Однажды к нам из Донецка приехала ее подруга молодости Дуся. Довольно крупная женщина, которая работала в психбольнице в отделении буйно помешанных. «Ей психи шось там отбили» – шепнула мне мама.
Помню, как после ужина бабушка произнесла:
– Ну, шо, Дусь, давай вспомним время наше боевое?
– А шо ты хочешь? – ответила басом подруга, будто в их арсенале была масса возможностей…
– Та ось шо, – с этими словами бабушка из кармана извлекла …пачку «беломора» и протянула подруге. Та взяла папироску, и бабульки залихватски закурили!
