Янтарный меч - Ольга Ромадина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На подгибающихся ногах Ярина двинулась к крыльцу, надеясь дозваться таинственных хозяев. Добротная дверь оказалась заперта, сквозь окна не удалось разглядеть даже очертаний комнаты. Сделаны окошки были на диво: не холстина, как в сельских избах, не слюда, не дорогущие пластины горного хрусталя. Одна прозрачная поверхность, гладкая и прохладная.
В другое время Ярина бы подивилась, но сейчас усталость брала свое. На боязливый стук никто не отозвался, пришлось взять себя в руки и начать действовать. Сперва поискать колодец – умыться не мешало бы. Судя по неясному отражению в оконце, ее теперь и кикиморой нельзя было назвать, они бы оскорбились сравнению с таким чудищем.
Колодец обнаружился за поленницей, но уж лучше бы его не видеть: от одного взгляда свалявшиеся в колтун волосы встали дыбом, язык прилип к нёбу. И ворот, и оголовок были сделаны из костей!
Месяц серебрил крышу, затейливо украшенную человеческими черепами. Пожелтевшие от времени, они скалились в ночную мглу. Хорошо хоть не светились. Без чародейства явно не обошлось.
Ярина отшатнулась, подавив желание начертать перед лицом охраняющий знак, но справилась с собой и шаг за шагом двинулась к колодцу. Страшно. Но хуже, чем в лесу, вряд ли станет. Подумаешь, черепа!
Ведро, хвала Охранителям, самое обычное, стояло рядом. И веревка к ручке уже прилажена. Ярина, недолго думая, плюхнула его в колодец, внизу булькнуло. Звук был таким привычным, что отогнал веющую жутью тишину.
Ворот шел легко, хоть убедить себя взяться за костяную ручку удалось не сразу. Зато напилась вволю. Вода была сладкая и до того холодная, аж зубы свело.
Потом Ярина долго отфыркивалась и шипела, промывая глубокие царапины на лице и ладонях. Страх отступил: за вечер она набоялась столько, что на год вперед хватит. Но усталость и холод, почуяв, что жертва приходит в себя, с новой силой впились в тело тысячей иголок. Весна нынче была промозглой, а ночи по-зимнему студеными.
Вода попала за разорванный ворот, ткань мерзко липла к телу. Вздрагивая и ежась, Ярина вновь повернулась к застывшей в ожидании избе.
– Спасибо, что пустили! Не дозволите ли переночевать в доме? Отплатить мне нечем, но я отработаю. Я могу…
– Чего орешь? – раздался хриплый неприветливый голос.
С крыльца на нее взирало косматое существо, поблескивая в темноте алыми глазками.
– Сначала спаси ее, потом в избу пусти, – продолжило недовольно бормотать нечто, – мож, тебя еще и накормить да в баньке попарить?
– Если изволишь, дедушка, – спокойно откликнулась Ярина. Домовых она не боялась, всегда относилась с почтением. Что хранитель дома ей не рад, ничуть не удивляло – она и вправду ввалилась среди ночи, наверняка перебудив воплями лесную живность.
– Ишь, наглая! Вы, дуры деревенские, шляетесь где ни попадя, еще требуете чевой-то. Много чести тебе.
На «дуру деревенскую» Ярина отчего-то обиделась. Пусть она и жила почти десять зим в Заболотье, но родилась-то в городе! Она уже открыла рот, чтобы возмутиться, но догадалась – домовой принял ее за одну из местных. Вот только как убедить его в обратном? Начнешь отрицать – не поверит.
– Тогда зачем ты меня спас, дедушка? – осторожно спросила она.
Домовой не смутился и выдал:
– Ежели бы они тебя рядом схарчили, кому хуже-то было б? Ходют тут всякие, оттирай их опосля от забора. На дворе переночуешь, не сахарная.
Ярина содрогнулась, стоило представить, какое живописное пятно красовалось бы на частоколе. Чудом ведь спаслась!
Но дедок не желал сменять гнев на милость.
– А что, дедушка, – вкрадчиво попыталась она, – есть ли другие веси окрест леса? Поприветливей. А то я с Пожарищ еле ноги унесла.
Домовой поднял косматую голову, оживился, и следующий вопрос прозвучал гораздо радушнее:
– Ты откудова будешь?
– Из Белого Бора. – Перед отъездом мать строго-настрого наказала не сообщать о себе никому и ничего, но нечисть обманывать смысла нет, лучше уж полуправда.
– А звать?
– Ярина.
Вряд ли домашний дух прознает, за какими бесами ее понесло за тридевять земель, и сможет кому-нибудь разболтать.
Домовой нахмурился, что-то припоминая, а спустя миг посветлел лицом:
– Далеко-о ты, девка, забралась. Был я в Белом Бору. Много зим утекло с тех пор. Изволь, заходи.
Дверь отворилась беззвучно. Ярина, еще не в силах поверить, что ночевать будет не на улице, ступила в теплые сени. Знакомый с детства аромат трав окутал мягким платом, вырывая тихий вздох и пробуждая неурочные воспоминания.
– А хозяин против не будет? – осторожно спросила она, смаргивая непрошенные слезы.
– Нету хозяйки, – погрустнел домовой и тут же засуетился, подгоняя. – Иди в горницу. Я тебе поесть соберу, баньку истоплю.
– Сам-то ты кто будешь, дедушка? – крикнула вдогонку Ярина, шагая за порог. Чистенькая просторная горница встретила ее теплом и мягким сиянием трех волшебных светильников.
Такие мощные колдовские предметы делали чародеи прошлого. Сейчас если и остались умельцы, то уж точно не в Дивнодолье. Знания давно канули в Реку1, попусту царские посланцы обещали золотые горы и едва ли не землю рыли, разыскивая кудесников-умельцев.
– Торопий я. Или дед Тороша, как сподручнее, – раздалось из-за печи вместе с грохотом котелков. – Грейся, покудова я перекусить соображу. Сказывай, чего в мире деется.
Ярина прильнула к печке всем телом, стараясь не закрывать глаза и не сползать на лавку – если она сейчас сядет, то ни ужин, ни баня ее не дождутся.
– Дедушка, а можно я тебе завтра все расскажу? – взмолилась она.
Глаза домового сверкнули из-под заросших бровей, но он хмыкнул, расставляя миски:
– Иди ешь, горемычная.
Ярина переступила через нарядные, благоухающие свежестью половички и прошла к столу, усаживаясь на краешек лавки.
Горница сверкала чистотой: блестели натертые полы, печь щеголяла свежей побелкой, а недавно расписанные миски – мудреным узором. В такой красотище поневоле почувствуешь себя замарашкой. Баня могла это исправить, а сначала ужин. Настоящий пир!
Первой под руку попалась кружка с малиновым киселем. Ярина не успела опомниться, как выпила половину, потом принялась за щи, пустые, на грибах, но такие вкусные, аж живот сводило. В последний раз перекусить довелось вчера утром: Ярина, не слезая с лошади, умяла краюху черствого хлеба с солониной, и теперь любая горячая еда казалась пределом мечтаний.
Вскоре на дне миски осталось морковное крошево, которое Ярина принялась остервенело соскребать. И тут заметила, что домовой сердобольно пододвинул к ней тарелочку с
