Молодая кровь - Джон Килленс

Джо все чаще и чаще искал забвения в библии, словно прячась от мира в потайной глубокой пещере. И библия всегда поддерживала его, ибо в этой замечательной книге он находил, пожалуй, все, чего требовала его душа, начиная от «Иди, Моисей, к фараону и выведи из Египта мой народ» до Книги Иова. Плохо было лишь то, что приходилось каждый день покидать свое убежище и идти на завод таскать бочки. И библия библией, а время не ждет, это факт! Все менялось, всюду были перемены, перемены, перемены, только жизнь Джо и Лори Янгблад оставалась прежней, а если в ней и менялось что-нибудь, так только к худшему!

Джо знал: он и сам переменился. После больницы это был уже не тот человек. На работе стал другим, а дома и подавно. Раньше, каким бы усталым он ни был, он все же помогал жене. Играл с детьми, интересовался их занятиями, разговаривал с Лори Ли, делил с ней миллион забот по дому. Не то теперь! Правда, у него были свои тревоги, но он таил их про себя и отгораживался от всего, что тревожило Лори.

Временами — вот как сейчас, например, когда он сидел и смотрел на Лори, — былой огонь воспламенял его, как вновь обретенная религия отцов, но уже в следующий миг усталость и боль, гнетущая, мучительная боль в спине и чувство полной беспомощности овладевали им опять. И тогда он думал: хорошо бы сидеть спокойно с библией на коленях, и заснуть навеки, и больше никогда не просыпаться, чтобы не знать ни борьбы, ни боли, ни тревог — просто сложить свою ношу у реки и сказать всему земному: «Довольно!»

И все-таки в будущем году их жизнь должна измениться. Он поправит дела обязательно. Интересно, каким образом? Ничего, он что-нибудь придумает… Начиная с Нового года, со дня рождения Лори Ли… Лори Ли родилась в этот день… Лори Ли, Лори Ли… его семья… семья… Перед глазами Джо снова его комната, он вспоминает детский праздник. Детский праздник…

Джо тихонько смеется.

— Так, по-твоему, этот жирный поросенок Гас Маккей втюрился в нашу девочку?

Лори тревожно смотрит на него, потом улыбается и кивает головой.

— Знаешь, Джо, я все думаю, куда же девался мой торт. Если верить Робби, он не виноват. Кто же…

— О-о-о, мама, о-о-о!

— Что там, господи? — Лори бросается в кухню, Джо — за ней.

На постели сидит, скорчившись, Дженни Ли — ее мутит. Каждый приступ рвоты словно выворачивает внутренности. Глаза покраснели. Она едва смотрит на отца и мать. Девочка вся дрожит.

— Господи помилуй, что с тобой, маленькая?

— Мама, о-о, о-о! — Дженни Ли горестно мотает головой, глядя на Лори ввалившимися глазами. — Я нечаянно, прости меня, мамочка!

Лори Ли присаживается на кровать и обнимает дочь.

— Джо, достань английскую соль в буфете и принеси стакан воды да намочи мне тряпку — возьми ее вон там. Девочка больна, видно, что-то серьезное!

Вдруг в нос ей ударяет запах орехового торта — в рвоте на простыне она видит желтоватые волокна плохо пережеванных кокосовых орехов. Лори зажмуривается. Так это Дженни Ли съела праздничный торт! Вот уж на кого бы не подумала!

— Мама, я откусила малюсенький кусочек, а торт был такой вкусный-вкусный! — Слезы льются в три ручья по щекам девочки. — Он был такой красивый, и я нечаянно…

С тюфяка поднимается Робби, протирая сонные глаза.

— Что случилось?

— Дженни Ли заболела, ей очень плохо. Надо позвать доктора.

Мальчик ощущает запах рвоты, и его тоже начинает мутить. Замирая от страха, он вспоминает, что однажды вечером у кошки Скиппи была такая же рвота и папа тогда сказал, что это ничего, просто она ждет котят, собирается родить; а на другой день утром Робби нашел ее на крыльце мертвой.

Робби хочет скрыть от родителей свои мысли и все-таки спрашивает:

— Мама, это у нее пройдет, да?

— Что ты сказал, мальчик? — наклоняется к нему отец.

— Я ничего.

— Зачем ты лжешь? Ведь ты что-то сейчас говорил?

Робби поднимает лицо, мокрое от слез.

— Чего ты плачешь?

— Я не плачу, папа!

— Не лги. Скажи, что с тобой?

— Дженни Ли тоже умрет, как Скиппи? — Теперь уже Робби плачет, не таясь.

Отец растерянно смотрит на него.

— Да нет же, сынок, не умрет, зачем ей умирать? — Она… она… она собирается родить, да?

— Ты что, рехнулся? Перестань болтать!

— Папа, Скиппи ведь тоже так болела, а ты говорил: «Все будет хорошо, она должна родить, потому ей и плохо». А она, она… — у Робби перехватило горло, он валится на тюфяк и натягивает на голову одеяло. В мозгу неотступно возникают одни и те же картины: рвота у Скиппи и рвота у Дженни Ли, Скиппи наутро немая, застывшая; Дженни Ли и Скиппи, Скиппи и Дженни Ли. Сестра с мордочкой Скиппи и Скиппи с лицом сестры. Сестра — немая, застывшая, со струйкой зеленовато-красной крови, вытекающей изо рта. Скиппи зарыли в холодную сырую землю. Ужас! Просто ужас!

Новый приступ рвоты — тут и остатки торта, и английская соль, и еще что-то. Лицо Дженни Ли все в мелких багровых пятнах.

— Прости меня, мамочка, прости! Я хотела признаться тебе, мамочка, я хотела, честное слово!

Джо беспомощно стоит рядом.

А мама говорит:

— Ладно, доченька, забудь про это. Мама все понимает. — Она смотрит на неподвижно стоящего Джо и думает, что ее девочка всю жизнь ест, как птенчик, — лишь бы не умереть с голоду, и все через силу, и все с фокусами, и только ради матери. С пеленок ненавидит пищу бедняков — эту проклятую кукурузную кашу, фасоль, сало и капусту. Мама гладит рукой тощий живот Дженни Ли, потом вытирает мокрой тряпкой лоб и худенькое личико девочки. — Господи, спаси и помилуй нас…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Дуешься на меня, да? — спросил Жирный Гас. Уроки уже кончились; они с Робби стояли на улице возле школы — большого некрасивого двухэтажного здания. Когда-то оно было белое, теперь же стало грязновато-серого цвета, а местами и вовсе почернело.

Робби посмотрел на Гаса. После драки в бакалейной лавке он с ним не разговаривал — даже когда Гас был у него в гостях. Но сейчас на него произвели впечатление заискивающий тон и умильный взгляд Гаса. Они ведь всегда дружили. Робби вспомнил, как еще малышами они играли вместе возле дома Гаса в Рокингем-куотерс. Гас вечно бегал с расстегнутыми штанишками. Мать его, бывало, выйдет на крыльцо и смотрит, как они играют. «Гас, а Гас!» — кричала она, а когда сын оборачивался на зов, показывала ему пальцем на штанишки и щелкала языком. Тогда Гас поспешно застегивался, а все мальчишки и девчонки покатывались со смеху.

Робби вспыхнул и посмотрел через дорогу: там какой-то маленький негритенок карабкался на крыльцо ветхого, облезлого домика. Потом глянул на Гаса и быстро отвел глаза.

— Ни на кого я не дуюсь! — пробурчал он.

— Ну и я тоже не дуюсь, — сказал Гас, подтягивая штаны, которые носил без пояса, — А у вас было очень весело.

— Ни на кого я не дуюсь, — повторил Робби. Он не хотел звать Гаса на свой день рождения, это мама настояла.

— Раз так, тогда давай пять! — сказал Гас, протягивая ему пухлую ладонь.

Они стояли, переглядываясь и смущенно тряся друг другу руки.

Потом, все еще смущенные, хотя немного повеселев, ребята молча пошли рядом по улице. Робби поглядывал на небо — бескрайное, ярко-голубое, на плывущие по нему редкие белые облака и думал, что такими же должны быть и снежные горы. Робби споткнулся и едва не упал, но Гас придержал его.

— Ох, и денек хорош сегодня! — сказал Робби.

— Да, хорош! — подтвердил Гас. — А у вас было очень весело, должен тебе сказать.

Они свернули на Теннесси-авеню. Гас исподтишка наблюдал за Робби, но тот и виду не подавал, что замечает это. Потом по тропке между двумя домами и через проходной двор ребята вышли на Рокингемское поле. Гас поднял с земли камень и подбросил его высоко вверх.

— Ну как, доволен ты своей новой работой? — спросил он.

— Очень.

— Все-таки это не лучше, чем разносить газеты!

— Скажешь тоже! Конечно, лучше!

— А сколько ты получаешь?

Робби замялся, пот пуговками выступил у него на носу.

— Полтора доллара, — пробормотал он. Ну зачем он лжет Гасу?

— Сколько? Сколько?

— Полтора доллара! — почти выкрикнул Робби.

— Тоже мне деньги! Я вот на газетах зарабатываю два, два пятьдесят, а когда даже три доллара!

— Но я же еще и обедаю там каждый день, — возразил Робби. — Ем сколько влезет. И все такие вкусные вещи!

— Зато и работаешь наверняка как вол?

— Да что ты! Работы там мало. Особенно сейчас.

— Рассказывай! Небось эта белая хозяйка все время стоит над душой?

— Не-ет. Ко мне вообще никто не пристает, Только вот девчонка — хозяйская дочка. Эта всегда лезет. Все хочет со мной бороться, как мальчишка.

Гас остановился и пристально посмотрел на Робби.

— Ты что, сдурел? Она же не бороться с тобой хочет. У нее вовсе не это на уме, а совсем другое! Заруби себе это на носу!