Оцелот Куна - Маргарита Азарова

– Не решился. Она так странно разговаривала со мной.

– Она достаточно адекватна для общения, усугубления её состояния в течение суток очень кратковременны.

– Я не мог прервать красноречие такой Аспазии, – переходя на интонацию оправдывающегося (обстановка клиники оставила поведенческий отпечаток), сказал я.

– Ну вы сравнили, молодой человек, красноречие должно быть подкреплено, в первую очередь, здравым смыслом, а сие исключено присутствием этой женщины в стенах нашего заведения…

Заручившись по телефону согласием Василия, доктор передал мне его адрес.

3. Косой дождь долбил по крыше…

Косой дождь долбил по крыше многочисленными клювами, будто хотел достучаться до каждого, кто занимался своим делом, обратить на себя внимание.

Внимание и чуткость… Мы зависимы друг от друга, хотя не всегда хотим это признавать. «Кто бы я был сейчас, – думал Василий, – не будь рядом человека, девочки, ребёнка, о которой мне так хочется заботиться».

Все свои нерастраченные отцовские чувства, причём – не требующие знака равенства в этой формуле жизни, он отдал ей. В последнее время хорошее настроение стало его постоянным спутником.

Он немного нервничал в ожидании Жанны, ему хотелось закрыть магазин и собраться с мыслями перед встречей с ней: ведь его дочка (так про себя он называл Жанну), благодаря его настоятельным просьбам, сегодня – не больше не меньше – сдала последний экзамен в Российской академии музыки имени Гнесиных – вокальный факультет – кафедры сольного академического пения. Он был неимоверно горд этим обстоятельством и ожидал её с минуты на минуту. Но покупатели – как нарочно, будто чувствуя энергетику праздника, – не торопились покинуть магазин.

Василий хранил в сейфе жемчужину Лиа. Он как ювелир, конечно, знал, что жемчуг надо купать и давать ему возможность дышать, казалось, делал всё для поддержания природной красоты жемчужины, но все усилия были бесполезны, и год от года она меркла и наконец совсем утратила своё голубое свечение. После чего он стал очень редко доставать её из хранилища. Он не мог понять – отчего она меняет цвет, боясь ещё больше усугубить состояние жемчужины, он предоставил ей покой. Но сегодня, в этот знаменательный день, он решил достать жемчужину, дать ей покрасоваться на шее Жанны перед людскими взорами, доставить тем самым радость девочке, которой, несмотря на очень доверительные отношения, никогда не рассказывал о своей прошлой жизни и не показывал ей своё сокровище – память о Лиа.

Открыв бархатную коробочку в виде раковины устрицы, он обнаружил, что жемчужина стала матово-чёрной, окончательно изменив свой первоначальный цвет.

Примерно через год после их знакомства с Жанной к Василию заявилась её мать (две соседки-сестрёнки, проследив за Жанной, наябедничали, куда она «шастает»).

Здесь впору подумать о провидении, тесноте мира и не удивляться неизменному промыслу судьбы. Узнав, чья Жанна дочь, Василий ещё больше почувствовал свою сопричастность к ней как возможной дочери его друга Александра, влюблённого в Виолетту и пропавшего без вести в путешествии к заморским берегам, которое они предприняли втроём, будучи молодыми.

Гипотеза отцовства была, конечно, беспочвенна – Жанна не походила на предполагаемого отца, она вообще не походила ни на азиатку, ни на европейку, её облик был ностальгически определённым для него, Василия, что и подтвердила впоследствии Виолетта, её мать. Отцом Жанны был его заклятый враг – Вэле, шаман индейского племени. Но своё отношение к этому персонажу его прошлой жизни он не проецировал на его ребёнка, наоборот, он представил свою возлюбленную Лиа, обожающую свой народ, её радость и одобрение за помощь людям, а тем более её соплеменникам…

Виолетта держала в тайне от Жанны имя её настоящего отца, Василий тоже не торопился открывать секреты, связанные с её рождением, в первую очередь, опасаясь за неокрепшую детскую душу.

Тогда, увидев Виолетту через столько лет, Василий растрогался.

– Ты хоть знаешь, как мой друг тебя любил, – спросил он её, даже сейчас в память об Александре пытаясь понять, как же она на самом деле к нему относилась, – он посвятил тебе стихотворение:

Ты как дыхание рассвета,Как запах нежного цветка,Ты нимфа счастья – Виолетта —Живая влага родника…

Её пустой недоумённый взгляд отбил всякое желание продолжать…

Её густо накрашенные губы скривились в подобии улыбки:

– Подумаешь, поэт нашёлся…

И в подтверждение того, что ни времени, ни обстоятельствам не удалось нивелировать её отрицательные наклонности, Виолетта, оттопырив мизинец, закрыв глаза, резким движением одним глотком опрокинула в себя бокал коллекционного вина и занюхала бутербродом с красной икрой (не изменив привычный сценарий: с гранёным стаканом и шматком засохшего сала).

– Вот тебя бы я любила… что ты в ней нашёл, в этом божьем одуванчике, в этой, как ты её называешь, Лиа – дунь и нету…

Василий, не склонный к агрессии, сжал кулаки.

Виолетта, не забывая вилять уже более чем выдающимися бёдрами, подошла к витрине и долго всматривалась неизвестно во что, потом повернула к нему своё заплаканное лицо и, размазывая по лицу пьяными слезами вульгарно нанесённую косметику, сказала:

– А ведь твой сын не погиб тогда; этот чёртов шаман перед нашим побегом угрожал мне, я поклялась ему, что погублю вашего ребёночка, когда он родится…

А когда вернулась на родину, домой, очень боялась его мести, боялась, что он доберётся до меня, не простит, что я не выполнила его волю, и тогда подбросила младенца на порог роддома…

Увидев, с каким выражением лица к ней приближается Василий, Виолетта с криком:

– Убивают, – споткнувшись, растянулась на пороге; несмотря на всю свою крупногабаритную фигуру, быстро вскочила на ноги и выбежала из магазина, сверкая разбитыми коленками, побежала по улице, не разбирая дороги, с нарастающим запоздалым гневом, грозя кулаком и матерясь.

Конечно, Василий после предпринял поиски сына, но они не увенчались успехом. Ещё не раз он пытался вытрясти из Виолетты местонахождение роддома, но она как ни напрягала свою птичью память – вспомнить не смогла…

С тех пор она время от времени заискивающе заглядывала в глаза дочери, пытаясь понять, как ей себя вести и надо ли опасаться гнева Василия, опекающего Жанну.

Но вернёмся в настоящее: только один посетитель, но уже довольный своей покупкой, задержался в магазине, пережидая дождь. Следуя законам гостеприимства, Василий не торопился распрощаться с ним, кроме того, ему захотелось свою радость и гордость за Жанну разделить со всем миром или хотя бы с этим запоздалым покупателем.

Жанна, весёлая, жизнерадостная, влетела в магазин.

– Ура-ура, – закричала она, бросив зонтик на кресло, кружась вдоль торговых прилавков и витрин.

Последний посетитель, свидетель этой сцены, посвящённый Василием в причину бури эмоций, поздравил девушку и с благодушной улыбкой покинул магазин.

– У меня для тебя есть сюрприз.

– Ура-ура, – вновь закричала Жанна и захлопала в ладоши.

Он подвёл её к зеркалу.

– Закрой глаза.

В зеркальном отражении она увидела жемчужину, аккуратно соприкоснувшуюся с её ярёмной ямочкой (ямочкой для жемчужины, – так говорил Василий) на грациозной шее; точно такую жемчужину, а в этом она была уверена, она видела в своих снах. Но почему она чёрного цвета?

– Спасибо, спасибо, это самая красивая, самая совершенная жемчужина в мире, – радуясь, воскликнула Жанна.

Василий был рад её эмоциям, тем более – зная о её сдержанности в проявлении чувств, понимал, насколько важен для неё этот день и, конечно, все те события, которые его сопровождают.

– Я хочу, чтобы сегодня этот символ высшей мудрости, чистоты, человеческой души, скрытой в нашей телесной оболочке, магическая сила жизни – эта жемчужина украшала тебя, – не сдерживая себя от патетики, сказал он.

Празднование окончания обучения они уже наметили на день официального получения диплома, а сегодня, откровенно предупредив о том Василия, Жанна хотела пойти в театр, причём в тот, где работал Женя звукорежиссёром, и удивить его своим внезапным появлением.

Василий знал о присутствии в жизни Жанны хорошего приятеля (так она называла Женю), с которым она проводила больше времени, чем с остальными, но не торопился знакомиться с ним:

«Когда сочтёт нужным, тогда и познакомит, она разумная девочка, глупостей не наделает», – рассуждал он.

Он искренне желал ей счастья и был рад, что на её шейке красуется жемчужина, частичка его возлюбленной Лиа.

Жанна обняла его и благодарно поцеловала в щёку, чего она не делала до этого никогда.

– Ну вот, не хватало мне ещё прослезиться…

– А знаешь, мне сегодня приснился странный сон, хочешь, расскажу?

– А ты разве не торопишься в театр?

– Время ещё есть, мне важно твоё мнение. Представь, – начала повествование Жанна, – я в центре города, ощущаю себя как в этаком мешке, сотканном из бетона асфальта и стекла. Без зелени и воздуха. Нестерпимо душно. Я задыхаюсь.