Империи песка - Дэвид У. Болл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господин лейтенант, его память обострилась. С Тамритом было человек двадцать. Может, двадцать пять. Они двинулись в сторону Эль-Гасси. Вооружены старыми мушкетами и двумя новыми карабинами, как он считает, итальянского производства. Тамрит одет как туарег. Старик клянется, что видел только его глаза и что они зеленые, как изумруды. Тамрит показался ему необычным, поскольку не носит амулетов и никаких туарегских украшений. Все туареги носят амулеты.
Поль был доволен, зная, что старейшина наконец сказал правду. Он смотрел, как солдаты разделывают нескольких овец. Кочевники копались в дымящихся остатках лагеря. Солдаты быстро покончили с разделкой мяса, и отряд немедленно тронулся в путь. Поль отмел предостережения Мессауда, советовавшего не ехать по дневному зною.
– Зной не останавливает Тамрита. Не остановит и меня.
Когда уезжали с пепелища лагеря, в неподвижном воздухе – таким неподвижным воздух бывает только в пустыне – густо пахло кровью и дымом.
Поль ни разу не оглянулся назад.
На пути к Эль-Гасси Поль погрузился в раздумья. Его мало тревожила та легкость, с какой он застрелил верблюда. Конечно, это был труднее, чем приказать сжечь шатры. Однако оба распоряжения он отдал без колебаний и не испытывал раскаяния. Он знал: если бы убийство верблюдов не возымело желаемого действия, он бы застрелил одного из кочевников.
Ты изменился и стал жестоким. Он помнил слова Хакима, произнесенные целую вечность назад. Поль знал: это правда. Он чувствовал, как внутри становится все холоднее и равнодушнее к людям. Поначалу он сосредоточивался на Тамрите, превращая мятежника в символ всего, что ненавидел. Но ненависть, пустив корни, теперь упрямо расцветала внутри его, а разум питал ее смертью, которую он видел, и смертью от его собственной руки. Поль чувствовал, как что-то в нем увядает. Вскоре сообщники Тамрита станут для него таким же злом, как сам Тамрит. Черта между Тамритом и всеми обитателями Сахары… всеми обитателями Африки постоянно смазывалась. Лица жителей пустыни начинали выглядеть одинаково: лица жертв и преступников. Возмездие не скрывало своего лица за тагельмустом.
Поль понимал ужас состояния, в котором оказался. Однако демоны Тадженута были сильнее и постоянно вгрызались в его душу.
А еще он знал, что в его ясной мозаике ненависти были два фрагмента, выбивавшихся из общей картины.
Ему хотелось ненавидеть Муссу так же, как он ненавидел других. Мусса усложнил задачу, постоянно вторгаясь в их позорное отступление. Двоюродный брат намеренно игнорировал приказы Поля держаться подальше. И теперь Поль не знал, как поступит, если вновь увидит Муссу. Сколько раз Мусса спасал ему жизнь во время этого самоубийственного похода на север. Он любил и ненавидел двоюродного брата и ненавидел мир, разделивший их.
Ночами, когда лагерь затихал, а ему было не уснуть, он позволял себе думать о Мелике. Он ясно видел ее лицо, ощущал ее прикосновение к своей щеке, слышал ее тихий смех. Он знал, что влюбляется в нее, и тем не менее, уйдя тогда из миссии и от нее, он пересек невидимый мост. Сумеет ли он вернуться назад? Примет ли его Мелика, если он вернется? Он боялся ответов. Его задание было таким ясным и понятным, пока он не начинал думать о ней. Поэтому он старался не увязать в раздумьях. Однако Мелика никогда не покидала его мысли.
Поль по-прежнему не брал в рот ни капли спиртного. Он мало ел, а спал еще меньше. Он стремительно худел, становясь похожим на растения пустыни. Он многое узнал о следах и о том, сколько всего те могли рассказать о прохождении людей и животных. Он наблюдал за небом и перемещением песков, но только для целей погони. Он не видел красоты пустынных пейзажей и звезд. Копыта его лошади топтали хрупкие пустынные цветки, а он даже не замечал.
Погоня продолжалась.
Элизабет одолевали мысли о сыне. Разумеется, она знала, чем закончилась экспедиция Флаттерса. Об этом знала вся Франция, коллективно разделяя унижение. Особенно ужасной и невыносимой для Элизабет была причастность ее сына к столь позорной затее. Над ней словно довлело проклятие, именуемое армией. Сначала Жюль, теперь Поль. Газеты публиковали жуткие статьи, рассказывая об истреблении экспедиции, отступлении уцелевших, каннибализме. Дикари заставили их сполна испить чашу позора. И везде мелькало имя единственного выжившего француза – лейтенанта де Вриса. Одни называли его героем. Другие… другие употребляли слова, которые она не могла повторить. Друзья смотрели на Элизабет со смешанным чувством жалости и снисхождения.
Всё! С нее хватит! Даже Поль должен это понять. Она вытащит его с этой гнусной военной службы и найдет ему роль, достойную графа де Вриса. Слушание ее дела в суде было близко к завершению, и Элизабет со дня на день ожидала решения в их с сыном пользу. Однако сейчас, когда она уже ощущала вкус победы, Поль вдруг замолчал. Она знала, что сын жив и здоров, но он не соизволил ей даже написать. О нем ей написал сначала губернатор Алжира, затем капитан Ширак. От самого Поля – ни строчки. Элизабет написала обоим, требуя, чтобы они своей властью заставили его написать родной матери. К этим письмам она приложила письма для Поля, где без обиняков рассказала, что́ в данный момент является наиболее благоприятным для него. Ответом ей было молчание. Как он мог быть таким бесчувственным?! Ну хорошо, он переживал провал экспедиции, но это не повод, чтобы не писать матери. А сейчас он и вовсе забрался в немыслимую пустынную глушь, гоняясь за каким-то арабским мерзавцем.
– Там… некто желает вас видеть, madame la comtesse[79], – доложил дворецкий, прервав ее раздумья. – Какой-то иностранный… господин. – Дворецкий силился подобрать пристойное слово, однако по недовольству на лице было видно его отношение к неожиданному гостю. И потом, приличные люди не приезжали с визитами ранее половины четвертого, а сейчас время еще не перевалило за полдень. – У него нет ни визитной карточки, ни рекомендательного письма. Но он весьма напорист. Говорит, что у него есть сведения о графе де Врисе. Он настаивает на личном разговоре с вами.
– О графе? Что ж ты мне сразу не сказал? Я приму его в кабинете, – ответила Элизабет.
Вскоре нежданный визитер уже стоял перед ней.
– Мадам, благодарю за проявленную доброту и согласие меня принять. Меня зовут Эль-Хусейн. Сочту за честь оказаться вам полезным.
Он отвесил глубокий поклон. Эль-Хусейн был высоким, смуглым мужчиной, одетым в традиционный наряд бедуина. Его одежды были из тончайшего шелка отменного качества, который во
