Пути Деоруса (СИ) - Машьянов Петр

— За Миртока! — Ганнон поднял бокал, когда Слышавший закончил свой рассказ.

— Обычно за него пьют другой напиток, но почему нет… — промолвил лорд и отпил вина. Следующий тост подняли за богов, дошли и до родителей.

— Мой отец строгий! — рассказывал неардо. — Первый год, как он доверил мне вести торговлю одному, а уже многого от меня ждет.

— Да, мой тоже… — едва слышно произнес молодой Слышавший — его голова уже клонилась к столу. Кольцо на пальце Ганнона стало почти нестерпимо горячим, а потом в один миг охладело. После этого он быстро собрался и взвалил на плечо вяло сопротивлявшегося собутыльника. Комнату для почетных гостей было легко найти: в нее вела толстая деревянная дверь из светлого дерева, украшенная резьбой. Вира и разбуженная по случаю хозяйка уже стояли у входа, встречая благородного гостя. Ганнон приложил палец к губам и прошел вместе с грузом в комнату мимо матроны, та проводила безродного чужака разъяренным взглядом, но не решилась устраивать скандал.

Заперев дверь, юноша выждал несколько минут. Слышавший сидел на кровати, склонив голову, то засыпая, то просыпаясь. Ганнон аккуратно приложил кольцо к его лбу и закрыл глаза. Перед внутренним взором вспыхнул яркий зеленый свет. Слышавший – его имя было Родкар из дома Вертол – упал на перину в оцепенении. «Два дня пролежит: если поторопиться, то времени хватит с запасом», — подумал Ганнон.

Он вновь закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на кольце. Голоса нашептывали ему историю Родкара, его образ наползал поверх собственного лица Ганнона. Кольцо нестерпимо обжигало палец, перед взором непрошенными гостями появлялись разрозненные пергаменты из зала Совета: они тлели и дымились. Юноша вскрикнул и сорвал кольцо. Какое возвышение, когда у него не получается даже сменить личину так, как учили?! Несколько раз вдохнув и выдохнув, он подавил мысли о том, что бывает с теми, кто не справляется с ритуалами или пытается их изменить. Липкий страх отступил вместе с лицами сгинувших друзей, и Ганнон продолжил. В конце концов, старика волнует только результат, и он его получит.

Молодой человек снял и сжал кольцо в кулаке, снова закрыв глаза: в этот раз пергаменты были целы и на своих местах. Он пошел привычным путем, идя по Откликнувшимся к Избраннику и далее – к Видевшим домам. Пока внутренний взор приближался к Слышавшему дому Вертол, хризантемы Неардора превратились в пылающий круг. Ганнон усмирил пламя, обратив его в тлеющие угли. Наяву его кулак разжался, а кольцо плавно поднялось в воздух. После того, как свиток дома Вертол перелетел в светящееся кольцо домов неардо, Ганнон смог прочесть то, что было в нем написано.

Открыв глаза, юноша осмотрел комнату как будто заново. Он подошел к черным квадратам оконных стекол, выходивших в ночной двор. В комнате для благородного господина зажгли сразу несколько свечей, и можно было увидеть свое отражение. Вышло недурно: глянув на лежавшего Слышавшего, Ганнон сравнил одежду, осмотрел редкую светлую бороду, шрам на левой брови — все на месте.

Перстень могли потребовать снять, поэтому нужен был настоящий. Ганнон забрал его у Слышавшего: хорошо, что пальцы не были оцепеневшими, не у всех так получалось. Монету асессора и собственный кинжал он спрятал за изголовьем кровати. Брать ли кинжал Слышавшего? На самом собрании оружие недопустимо, но странно, если бы он проделал всю дорогу без него. Юноша решил не возиться с ремнями и просто переложил клинок с позолоченным перекрестьем и серебряными узорами на лезвии к себе в ножны.

Встав перед дверью, Ганнон прикрыл глаза и прислушался к ощущениям. Недавние воспоминания и манеры Слышавшего стали второй натурой юноши, вытеснив его собственные привычки. «Похоже, отец не многое мне… ему рассказал», — подумал Ганнон, закончив перебирать воспоминания Родкара.

***

Черная Башня возвышалась над горизонтом, соперничая с Двуцветными горами на юго-востоке. Четырехугольная, у основания она имела ширину в пятьсот шагов. Четыре сегмента, каждый уже следующего, стояли друг на друге, делая башню похожей на вытянувшуюся к небу ступенчатую пирамиду. Самый широкий нижний сегмент один был выше Великого Храма Ихариона в Тиарпоре.

На восток от города тянулся колоссальный многоуровневый акведук, идущий от самой реки Адиссы, высотой, как крепостные стены, и сложенный из того же камня. Торговая дорога, как ее называли в Красных землях, вела к Безымянным воротам на северо-западе города. Расширенные и перестроенные, они смотрелись чужеродным телом в древних стенах из огромных плит, опоясывающих город. Многочисленные повозки, груженные зерном, поднимая тучи пыли, исчезали в их голодной пасти.

Слышавший неторопливо шел по древним улицам: почтение, подобающее их истории, не допускало спешки. Вездесущая пыль ручейками струилась по дорогам и вдоль красноватых каменных стен под порывами ветра. Тут и там прыгали вороны, надеясь поживиться. Пожилая женщина, облаченная в темно-синюю накидку-паллу, шла к фонтану, бившему на перекрестке. Завидев ее насупленные брови, толпа детишек, плескавшихся в воде, с криками и смехом разбежались кто куда. Матрона только щелкнула языком и погрозила своей жилистой рукой с синими венами девочке, выглядывавшей из-за стены. Кряхтя, женщина опустилась на колени перед одним из каменных лиц, изо рта которого струилась вода. Пока наполнялась амфора, она шептала известный каждому заговор: «Адисса, ты поила богов своим молоком, теперь благодарю тебя за воду». Юноша припомнил, как то же бормотали слуги, набирая воду прямо из реки Адиссы, что впадала в море во владениях его семьи.

Оказавшись на рынке и вдохнув знакомые ароматы товаров со всего Деоруса, Ганнон инстинктивно попытался ускорить шаг, но кости как будто ударились об оболочку собственного тела – вторая натура – личина Родкара Вертола, накинутая поверх, не позволяла спешить. Видевшие и Слышавшие, окруженные свитой, со скучающим видом обходили прилавки с тканями и драгоценностями. Откормленный на зерне из Дара тучный скот, пригнанный со Ступеней, ждал своей незавидной участи, неардо продавали вино, мед и свечи. Рынок был одновременно оживленным и степенным, как сердцебиение исполинского животного.

Ганнон-Родкар прошел через рынок насквозь и оказался в южной части города. Запутанные улицы не позволяли пройти к нужному месту напрямую. Свернув налево, он очутился на дороге, что шла с юга на север от огромных (не уступающих расширенным Безымянным) Врат Ступеней к Черной Башне. По обе стороны от древнейшей дороги Деоруса были проложены еще две, по которым было позволено ходить простым смертным. На тракт посередине было запрещено ступать даже Видевшим. Над дорогой, словно над рекой, были возведены мосты – единственный способ пересечь ее. Ганнону не нужно было подниматься на мост, он свернул налево и направился в сторону Башни по прилегающей дороге.

Впереди замаячили белые робы, сразу три. В Серебряной Бухте, на родине Родкара, таких людей презрительно называли чайками, как птиц, надеявшихся поживиться, следуя за чем-то большим… Обе личности юноши — и Родкар, и Ганнон — замерли в благоговении. Да, все верно, на том «берегу» также суетились несколько жрецов Ихариона. Посреди главной дороги в сторону ворот плыла фигура в черном балахоне. Ни одного украшения, никаких узоров на одеянии. Лицо было почти скрыто под тяжелым капюшоном, виднелись только губы и подбородок жрицы. Ганнон глубоко дышал и не мог поверить своим глазам. Одна из массивных плит тракта была ниже остальных, и пока одеяние не касалось камней, он смог увидеть пальцы босых ног: жрица и вправду парила над землей!

Вспышка боли вывела Ганнона из оцепенения: служка, увешанный сумками и державший огромную распахнутую книгу, от всей души прошелся по его ногам. Послушник качнулся, чтобы сохранить равновесие, перед глазами промелькнули листы пергамента, на которых аккуратные строки текста сменялись размашистыми и едва читаемыми под сегодняшней датой. Двое жрецов друг за другом врезались в Ганнона и послушника, едва не расплескав чернила, которые нес один из них. Старший жрец приготовился было накинуться на неосторожного встречного, но, разглядев его получше, коротко кивнул и указал на уплывшую немного вперед жрицу. Слышавший понимающе поклонился и жестом пригласил Белых жрецов продолжить путь, посторонившись.