Часы любви - Меган Маккинни

Он вздохнул и закрыл глаза. Этот гейс, сама абсурдность его вечно утомляли Ниалла. Если он не способен полюбить, так лишь потому, что не встретил еще ту самую женщину. Вечером, меланхоличный и беспокойный, он будет бродить по пустынным башням замка Тревельянов и думать о ней, небесной, воображаемой особе, о ее долгожданном приходе. Тревельян был убежден в том, что узнает ее с первого взгляда, невзирая на гейс, и любовь придет немедленно. Почему бы и нет? Он ждал ее двадцать лет… эту любовь. Голод терзал его, и после встречи он примется жадно насыщаться ею – словно голодный хлебом.

Ниалл вновь поглядел в зеркало. На него смотрело лицо зрелого мужчины. Оно обнаруживало качества, которых девушка в возрасте Равенны просто не могла понять. Что за глупость этот гейс. Он – сорокалетний мужчина, и заслуживает того, чтобы рядом находилась равная ему женщина, а не глупая девчонка, неспособная понять его. Ведь ясно, что с женой, которая на двадцать лет моложе, общей у него может быть лишь постель, а Ниалл не приводил к себе девчонок. Он хотел, чтобы их соединяла не только постель. Женщина не могла дать ему то, чего не умела девушка.

Ниалл рассматривал в зеркало уголки глаз. Эта девчонка, эта Равенна решит, что он стар – в особенности рядом с гладколицым кузеном и его приятелями. Впрочем, какая разница, что она там решит. Она не может стать подругой ему. Ниалл поежился, представив себе босоногую девку в порванном платье и с грязным лицом.

Он даже топнул ногой. Он хотел изгнать само имя Равенна из собственной памяти. Тем не менее она возникала в его мыслях словно навязчивая мелодия.

Да, – она молода и женственна, сказал он себе. Сущий младенец во многом. И все же…

Глаза Ниалла потемнели. Сегодня там, на поляне, он как будто бы заметил в этой" девчонке нечто вовсе не юное. Эта грусть и спокойное достоинство делали Равенну старше своих лет. И поведение ее заинтриговало Ниалла, потому что было таким неожиданным. И таким женственным.

Ему это вовсе не нравилось: Равенна не оставляла его мыслей – как тайна, которая требовала разрешения. А тайна, подсказывал Ниаллу инстинкт, вещь опасная. В ней суть женской природы. Она привлекает мужчину, предоставляет ему новые и новые разгадки, и вдруг ловушка захлопывается, оставляя его в лабиринте, соблазненного, раздраженного, и тем не менее исполненного глубокой благодарности за право пребывать в тенетах. К крайнему возмущению Ниалла, Равенна, незаконнорожденная, избавленная от трудов в поле или таверне лишь его собственным благородством, хранила в себе подобную тайну. И это тревожило его.

Челюсть графа напряглась. Бритва снова остановилась. Заметив это, он постарался расслабиться.

Союз между ними просто нельзя представить. Он – человек современный, грамотный, образованный. Мыслитель. И не старикам с их предрассудками определять ход его жизни. Потом, даже если бы он искренне верил в гейс и избранная судьбой невеста повергала его в восторг, у них все равно ничего не получилось бы. Из этой девушки получится не жена, а несчастье. Такие не выходят за графов, даже если забыть про ее бедность и принадлежность к низшим слоям общества… Она слишком открыта, слишком вызывающе ведет себя. Это сохранилось в Равенне с детских лет. Ниалл прекрасно помнил, какой застал ее у себя дома. Еще совсем девчонка, нескладный уличный сорванец, так же как и сегодня босоногая и испачкавшая лицо, она глядела на него сверкающими как бриллианты глазами… Лисица, попавшая в ловушку, ждущая дрессировщика.

Он вспомнил про свое отражение – про лицо, медленно открывавшееся над рукой камердинера. Теперь дитя это сделалось женщиной. В этом трудно было усомниться, Ниалл невольно представил себе Равенну, какой увидел ее в лесу… Порванная блузка, хрупкая женственная ключица, полнота и округлость ее грудей.

Ниалл зажмурился – не желая видеть и собственное отражение в зеркале, и ее – в памяти. Он не хотел иметь с ней никаких дел. Девица эта провела несколько лет в изысканной английской школе, однако и там не сумели избавить ее от кельтской дикости. Нахальная пигалица превратилась во взрослую женщину и вновь попалась в его владениях… босоногая, с перепачканным землей лицом и искрящимися глазами. Даже мысль о браке отпрыска древнего рода и дикой ирландской селянкой была за пределами всего мыслимого. Потом не избавиться и от разницы в возрасте. Девушке девятнадцать, а ему уже сорок. Кроме того, он никогда особенно не интересовался юными девицами. То, что Равенна из глупой девчонки превратилась в красавицу, ничего не значит. Она слишком молода, слишком неопытна… и неотесана, чтобы заинтересовать его.

Ниалл скрипнул зубами, когда горячее полотенце легло на выбритые щеки. Гнев снова пробуждался в его душе. Проклятый гейс, место его в аду. Он не собирается сдаваться предрассудкам. Да и вообще смешно – завоевывать любовь этой девчонки. Конечно, он может жениться на ней, может лечь с ней в постель, соблазнить ее деньгами и положением; однако на юных особах женятся только те, кто стремится доказать собственную молодость или мужественность, что вовсе не входило в его намерения. Его звала только любовь, а в данном случае на нее трудно было надеяться. Трудно, а, может, и невозможно найти девушку ее лет, которая искренне отдаст свою любовь человеку, годящемуся ей в отцы. Он не собирался даже иметь возможность выполнить предписание гейса, и в глубинах души, пожалуй, полагал, что испытывает облегчение от невозможности его выполнить. Двадцать лет потратил он на бунт против самой возможности брака с этой крохой и дорого заплатил за это – если верен гейс. Мрачные размышления Тревельяна обратились к двумя могильным камням на фамильном кладбище.

Камердинер поднял с лица горячее полотенце. Тревельян поглядел в зеркало – на собственное лицо, и мысли его снова вернулись к Ней.

И к тем унылым, одиноким ночам, оставшимся в прошлом и ожидавшим его в будущем. Не сделается ли однажды это одиночество нестерпимым. Втайне он страшно боялся, что так и не отыщет Ее. Но хуже всего, что перспектива эта уже казалась неизбежной.

Где его дети, где шум и радостный домашний беспорядок… где все, что прежде он считал своей долей?

Где жизнь, по которой он тосковал?

В руках Равенны, черноволосой, с искрящимся взглядом?

Равенны из гейса.

Лицо его сделалось еще более угрюмым.

Девчонка. И незачем позволять ей скитаться по лесам без провожатых. Он подумал о Чешэме, вспоминая дурацкое выражение на физиономии кузена, когда тот положил глаз на девушку. Чешэм и его приятели должны будут уехать завтра же, или он сам выставит их. К чему брать на себя ответственность за дурное обхождение с девушкой. Не одни псы способны бесчинствовать на полях Лира. Он позволил себе расхлябанность, допустив в замок кузена с его дружками, всего лишь потому, что Чешэм был блестящим охотником. В безрадостном существовании Тревельяна была все-таки одна страсть – загнать лису, вихрем проскакав по четырем полям Лира. Но охоту придется отменить, а Чешэма и его друзей подтолкнуть к возвращению в Лондон. Пусть эта девица, Равенна, считает себя способной позаботиться о собственной персоне… с такими-то воинственными сверкающими глазами; однако, не имея ни титула, ни семьи, беззащитная девушка представляет собой великолепную дичь, и никто не любит охоту более Чешэма.

Против собственной воли Тревельян представил себе юную женщину, которую сегодня утром гнали его собаки.

Мать ее, Бриллиана, не утратила красоты даже после смерти; а дочь ее была еще прекрасней. Если при жизни Бриллиана была земной и сексуальной, дочь стала ее полной противоположностью. Обидно признавать такое, однако здесь, в собственных апартаментах, он мог быть откровенным с самим собой. От первого взгляда на Равенну в груди его перехватило дыхание. Она прекрасна, невыразимо прекрасна. Беспредельное очарование делало девушку в его памяти небесным созданием, недостижимым и диким, как ветры, дующие над огамами.

Камердинер свое дело закончил. Ниалл оглядел свое лицо. Проклятые морщины никуда не исчезли.

Он встал и заставил себя улыбнуться. Неважно. Гейс не властен над ним, Ниаллом Тревельяном. Гейс не будет иметь последствий, если ради этого ему придется использовать все свои силы, рассудок и волю.

Более того, Тревельян уже успел обнаружить утешение в равнодушии к прекрасной Равенне. Остается лишь пожелать удачи Чешэму в его ухаживаниях. Идея эта позабавила Тревельяна. Невзирая на весь опыт, накопленный кузеном в гостиных, нужно еще отыскать в Ирландии такого мужчину, который способен удержать ветер в ладонях.

И тогда тьма пала на землю.

Настало время друидов, пришла пора кельтских чар, а народ Скии, как утверждали, был благословен даром волшебства, который, однако, проявлялся через несколько поколений. Ския знала, что бабка ее была наделена этой силой… знала она и то, что ворожба[33] стала проклятием старой женщины. Бабка Скии умерла в одиночестве, наказанная как ведьма и изгнанная теми самыми селянами, которые пользовались ее добротой.