Кровавый пакт - Дэн Абнетт

Эдур повесил трубку обратно. Он посмотрел на Гаунта.

— Ты можешь войти, — сказал он.

VIII. ЭТОГОР

— Я – Гаунт.

 Заключенный, прикованный к стулу, повернул голову, чтобы посмотреть. Он довольно долго пристально смотрел на Гаунта, без выражения на лице. Дверь камеры закрылась позади Гаунта с грохотом наковальни. В камере было душно.

Заключенный начал говорить. Его голос звучал сухо, почти пыльно, как будто был запущен и не использовался годами.

— Я никогда не встречался с вами, — сказал он. — На Гереоне. Я никогда не встречался с вами лично. Мне нужно какое-нибудь...доказательство.

Владение Низким Готиком заключенным Б было превосходным, но у него был акцент, чуждый акцент, который добавлял хрип словам, и заставлял каждый слог слышаться так, как будто он был обернут колючей проволокой.

Гаунт один раз обошел стул, и остановился перед заключенным. Заключенный тотчас посмотрел ему в глаза без вздрагивания. Его глаза казались далекими Гаунту в фосфорном зеленом свете камеры. Гаунт мог видеть...

Ничего. В них ничего нельзя было увидеть!

Гаунт прочистил глотку.

— Мой отряд ликвидировал генерала-предателя Ночеса Стурма в Бастионе Летрики, — сказал он, сразу выдав сухой факт, как будто он был резюме того, как он провел в свободное от служебных обязанностей утро. — Выстрел в голову, который покончил с ним, он сделал сам, последнее мгновение чести в презренной жизни. Из уважения к этому, я накрыл его лицо тканью с кровати перед тем, как оставил тело. Ткань была зеленым шелком.

Заключенный кивнул.

— Теперь, откуда вы меня знаете? — спросил Гаунт. В камере все еще было душно и тихо. Гаунт хотел постучать по одностороннему зеркалу и заставить Эдура включить циркуляцию воздуха.

— Я был старшим офицером в оккупационных силах Гереона, — ответил заключенный голосом из песка и колючей проволоки. — Моей задачей было допрашивать Стурма и, посредством допросов и бесед, вытащить из него столько полезной информации, сколько смогу. После его смерти, были приложены большие усилия, чтобы обнаружить, идентифицировать и уничтожить его убийц.

— Я помню. Я был там, — сказал Гаунт.

— Вы были активны на Гереоне довольно долгое время после убийства. Вы работали с сопротивлением. Вы эффективно подняли сопротивление с нуля. Хотя мы так и не поймали вас, ваше имя было нам известно. Имя Гаунт, имена вашего элитного отряда... Они были печально известны.

— Это почти звучит так, как будто вы делаете мне комплимент, — сказал Гаунт.

Заключенный пожал плечами, насколько позволили его ограничители. — Любой солдат, который не уважает достижения другого солдата – дурак.

— Вы теперь собираетесь мне цитировать Слайдо?

— Я бы процитировал Архонта Гора, но ваши уши будут кровоточить.

Гаунт пошел к двери камеры.

— Куда вы? — спросил заключенный.

— Я не думаю, что нам есть, о чем говорить, — ответил Гаунт.

— Мы только начали, — сказал заключенный.

Гаунт повернулся к нему. — Империум тратит очень мало времени на захват или допрос солдат Архиврага. Их порча считается очень пагубной. Никакая информация, полученная от них, не может считаться надежной, и всегда есть риск заражения допрашивающих. Вас уже должны были казнить, а не держать в заключении.

— Я умудрился убедить моих тюремщиков позволить мне оставаться в живых так долго. Вы – мой последний шанс.

— Почему это должно меня волновать?

— Ради Империума, — сказал заключенный.

— Вы об этом беспокоитесь? — спросил Гаунт, не делая попытки замаскировать сарказм.

— Я практически перестал беспокоиться о чем-либо, — сказал заключенный. — Но я знаю, что вы беспокоитесь, и этого достаточно. Я могу помочь Империуму, Гаунт, но чтобы сделать это, Империум должен научиться доверять мне.

— Не думаю, что это произойдет.

— Я верю, что вы единственный, кто может убедить их прислушаться ко мне.

— Почему?

— Вы были на Гереоне год, — сказал заключенный. — Оккупированный мир, Гаунт. Зараженный мир. Не важно, что вы сделали или как храбро служили Золотому Трону, вас были обязаны казнить по возвращении. Никто не продержался так долго не став жертвой порчи Хаоса. Но, вы живы, и все еще служите. Каким то образом, вы убедили своих начальников в том, что вы чисты.

— Чудом, — сказал Гаунт, — и все еще есть разногласия.

— Но вы это сделали. Больше нет никого, более подготовленного, чтобы судить меня, чтобы дать оценку, насколько я искренен, а затем убедить власти, чтобы быть выслушанным.

Гаунт покачал головой. — Я не уверен, что хочу это делать. Я буду проклинать себя.

— Если вы откажете мне, я буду мертв к концу дня, — сказал заключенный. — Я – ценность, Гаунт, и только вы можете увидеть это, если посмотрите.

Гаунт пошел назад к двери камеры, и уже протянул руку, чтобы постучать. Он замешкался.

— Когда вы говорите, что можете помочь Империуму, что вы имеете в виду? — спросил он.

— Я имею в виду, — ответил заключенный, — что я могу помочь Империуму выиграть войну за Миры Саббат.

IX. СЛАДКОЕЖКА

Этим утром, холодным и мрачным на западе, врагом был кусок альмонотте. У него был слой из крема, и еще один из ротчки, и мягкий торт пах орехами попоя и был покрыт синей сахарной глазурью.

Она бежала на север, по Варфблейду, по своему обычному маршруту, держа реку справа от себя и свет Олигархии слева. Она пересекла широкие рокритовые участки земли, где старые рынки и коммерции располагались до войны, и остановилась, смотря на резервуары, чтобы попить воды из фляжки и расслабить мускулы на ногах.

Ночью шел снег. Огромные, покрытые сеткой резервуары для фильтрации, которые перерабатывали речную воду для городских нужд,