Петербург - Алекс Кун

Простейший передатчик. Проще просто некуда. Вот только работать он будет плохо, так как через угольный микрофон много энергии не пропустить — это надо микрофон размером метра на два в диаметре. Раз так — надо усилить энергию, идущую от микрофона, с помощью все того же триода. Слабые колебания от микрофона приходят на управляющую ногу триода, и он начинает, согласно этим колебаниям, управлять уже более мощным потоком электричества, идущим от гальванической батареи. Выходит передатчик, состоящий из двух триодов, микрофона, конденсатора, катушки, антенны и гальванического, или любого другого, элемента питания.

Но это в идеале. На самом деле, работу всех этих элементов надо еще согласовать между собой, значит, будут согласующие сопротивления или иные детали. Про стабилизаторы колебательного контура уже упомянул. Одного триода может быть недостаточно для усиления сигнала от микрофона, и придется городить целый каскад таких устройств. Схема передатчика растет как на дрожжах. Благо, несколько схем мне известны, и куда что подбирать более или менее понятно. Другое дело, что характеристики деталей, которые мы сможем сделать, будут далеки от номиналов, по которым строились схемы из моей памяти. Так что, эксперименты, подборы и неудачи на первых порах — нам гарантированны.

Примерно такой была вводная лекция по курсу радио. Нам еще предстояло разбираться с формами электромагнитных волн, излучаемыми антеннами — так называемой, «диаграммой направленности». Обсуждать прохождение радиоволн в атмосфере, затрагивая устройство нашей планеты, распределение волн по частотам и зависимость прохождения волн от частоты.

Обсуждали и аспекты химии с металлургией, так как первые наши опыты с цинкитовым детектором выглядели не лучше, чем у Лосева. Пришлось даже отдельный «чистый» цех организовывать и добиваться, чтоб от одной пробной плавке цинкита к другой — игла находила на поверхности кристалла все больше и больше «активных» точек. Составляли таблицы соотношений конденсаторов и катушек, пользуясь механическим «крутильным» генератором, выводя закономерности и пролонгируя их на более высокие частоты.

Глава 40

Время летело совершенно незаметно. К своему стыду, признаюсь — даже не интересовался, как идет подготовка подарков государю к свадьбе. Дела лаборатории затянули настолько, что потерял счет времени. К марту 1705 в радиолаборатории остались шесть специалистов — остальные предпочли заняться более привычными делами. Зато наша «великолепная» семерка, со мной во главе, ломилась сквозь неизведанное, как слон сквозь фарфоровый завод.

К середине марта заработал цинкитовый триод, выдав «бешенное» усиление, в 1.9 раза по току, хотя аналоги моего времени выдавали этот коэффициент около 50, а то и 250. Но и с двойкой уже можно жить! Хотя, надо дотянуть этот коэффициент, продолжая совершенствовать выплавку кристаллов цинкита, минимум до 10. И дело у нас явно пошло.

Весь следующий день пили, обсуждая, как будем жить дальше. Полупроводниковая рация больше не казалась совершенно нереальной задачей. Пусть цинкитовые триоды требовали периодической замены, так как выходили «из режима». Пусть дальность связи будет в пределах прямой видимости, а потребление энергии от батарей просто сумасшедшее, по меркам моего времени. Пусть! Главное, наш младенчик «поковылял» — и кому, как не мне, знать, в кого он может вырасти.

Вторая половина марта представляла из себя сплошные прорывы. Первый звуковой усилитель, первый передатчик, первая радиостанция, для которой плотники долго строили мачту, первая пробная трансляция и прием ее в поселках на детекторные и гетеродинные, то есть, с усилителями, приемники.

Широкий шаг и большие успехи — если бы не череда нюансов. Рабочий триод у нас выходил один из сотни, все прорывные изделия были в одном, максимум в двух экземплярах, за исключением детекторных приемников, их мы наделали много.

Таким образом, основной работой нового цеха стало изготовление триодов. Штук по 15 в месяц с тенденцией к улучшению ситуации.

Про стоимость каждого рабочего триода и его не особо долгое время жизни — старался даже не думать. Коробочка радиостанции, размерами с толстую книгу, стоила примерно как ее вес в серебре.

Мне еще повезло, что занялся полупроводниками сейчас, когда мастера заводов освоились с электричеством и «чистой» химией для лампочек — попытка создать триод несколько лет назад — явно была бы обречена на провал. Ваять что-либо, кроме радиосвязи, из «золотых» триодов — не поднималась рука. Надо дать «отстояться» технологии, и тогда начать переводить добро на другие пробы.

Только тут, в этом времени, оценил стоимость радиодеталей. В свое время отстригал ножки от полупроводников и делал из них пульки для рогатки, а вот ныне мне проще из рогатки золотыми червонцами стрелять.

Выполнили две радиостанции в «морском» исполнении — то есть, в корпусе, аналогичном хронометру — амортизируемым и с карданным подвесом. Электроника у нас пока выходила чувствительная к тряске. Зато детекторные приемники получились неприхотливые.

На какой частоте все это работало? А демон ее знает! Судя по расчету колебательного контура, который мы делали, опираясь на таблицы соотношений — частота должна быть около мегагерца, плюс минус лапоть. Частотомеров у меня нет, как нет и способа мерить или задавать высокие частоты эталонными генераторами. Все что могли сделать — отстроить колебательный контур по потреблению электричества, а потом подстраивать по нему остальные. Теорию и тут мы отложили на потом. Все получали исключительно опытным путем, определяя, на каких частотах, точнее, при каких соотношениях колебательных контуров триод устойчиво работает, добиваясь от него максимума мощности, на максимуме частоты. Вышло, в итоге, около мегагерца — эта частота и была взята как опорная для ближней связи. А сколько там на самом деле получилось — разберемся, когда придумаю, как частотомер высокочастотный сделать.

Продолжение исследований в радиолаборатории отложил, в связи с приближающимся выходом каравана к Готланду. Мастера и так на меня обижались, что в порывах страсти не редко были посланы. А что делать? Паяльники у нас в лаборатории работали по технологии «бабушкиного утюга», то есть, нагревающиеся от жаровни. Когда у тебя в руках остывает рабочий инструмент, а от дверей бежит подмастерье с криками «Мастер, Мастер! Там…» — не всегда удавалось подобрать корректные выражения.

Вот теперь, за месяц до выхода, начал «подбирать хвосты». Как обычно, в последний момент. Форсированная карусель. Ухххх…

Спорил со станочниками по поводу новых станков для Ижоры. Пинал оружейников по поводу новых стволов. Облазил «Волков» на стапелях Вавчуга, вносил изменения.

С корабелами вообще долгий разговор получился — мы пересчитывали проекты с учетом доработок, и у нас основательно поплыл весовой баланс. Одно только дублирование сварных соединений болтами, стягивающими плиты бортовой брони канонерок за ребра усиления — дали привес в полторы тонны. А для броненосца таких болтов выходило почти на 20 тонн. И это были еще далеко не все «добавки», утверждаемые в проектах по результатам эксплуатации канонерок.

Остальные цеха требовали к себе не меньшего внимания. Поправки, по результатам эксплуатации наших диковин находились для всех, и везде это тянуло свои проблемы. Технические. Значит, мне их и решать.

Раскритиковывал ткани из новых нитей, устраивал головомойку за десятки метров запорченной целлофановой фотопленки — можно подумать, нельзя было самим догадаться проверить, как поведет себя основа в химических реактивах. Нет! Сначала все сделают по моим эскизам, а потом хлопают глазами. Так что, пока наша новенькая разработка, пленочный фотоаппарат, осталась не у дел. Точнее, снимать он может, и пленку для него можем делать. А вот с процессом проявления, точнее, устойчивости к нему основы пленки — еще надо поработать. Фотоаппарат, кстати, получился шикарный, с пленкой шириной 10 сантиметров. Бросать разработку было жалко, и провел несколько дней, колдуя с текстильщиками над присадками к вискозе для получения устойчивого к проявителю, фиксажу и горячей воде целлофану.

Параллельно, листая лабораторные журналы, выяснил, что эксперименты по подбору «в чем еще можно растворить целлюлозу» с получением вискозы не закончились. В чем только лаборанты не растворяли несчастное дерево. Даже в моче пробовали. И несколько листов журнала, описывали термические режимы и добавки, сопровождающие этот процесс. То-то мне показалось, что в лаборатории странно попахивает.

Но, именно эти эксперименты дали интересный результат. Моча с уксусом начала некоторым образом на целлюлозу влиять. Несколько листов журнала показывали, как лаборатория билась вокруг этого соотношения, добиваясь некоторых намеков на результат, но, так и не поймав положительной тенденции.