Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова

– Любовь моя. – Он икнул и продолжил: – Одушка, не терпится стать королевой?

– Уже стемнело, сир. А я хотела бы отправиться ко сну.

– Ну, положим, до сна еще не скоро – веселитесь, у нас же свадьба! – Он размахивал руками, расплескивая питье. – А в храм уже не надо.

Его снова обуяла икота. Ода догадалась. Ладан. Ладан. Ладан впитался в парчу и мех платья.

– Вот как?

– Да, милая. – Король схватил ее за запястье и принялся целовать тыльную сторону ладони. – Нас уже обвенчали. Ты у меня скромница, никому лица не показала. Но все, кто тебя знает, к сей причуде привыкли. Полно, полно! Отчего глаза намокли?

Он тянулся к ее скуле рукой Йоммы, чтобы вытереть слезы. И Ода видела, что Йомма, как может, винится перед ней. А принцесса молчала в ответ, но, не выдержав, поделилась самой неуместной, но ее главной болью.

– Я так ждала, что надену это платье, – кротко начала она. – Я представляла этот день, а он – такой.

Ее упреки раздражали Ги, он заметно злился, невпопад переставляя блюда и кубки, впечатывая их дном в стол.

– Кто была та девушка, что носила мое платье?

– Не знаю, – пожал плечами Ги. – Ее привел Фуль-Фуль, я заплатил ей за представление… Какая разница? Одушка, забудь. Там ты была. Ничего не знаю, ты – и все.

– Понятно.

Ее кислое лицо и поджатые губы вывели Ги из себя. Он поднялся на ноги и проковылял к выходу. Балаганщики смолкали. Ги вытянул руку в сторону принцессы.

– Давайте, Ваше Величество, дело за малым.

Король настойчиво тянулся к Оде, так приказывая следовать за ним. Пнул ползающего в ногах человека с деревянной ногой.

– Повеселитесь тут без нас! А этих, – он ткнул в сторону выхода, – потом спровадьте по домам. Нечего им тут ошиваться. Увидели – и пусть катятся судачить! Ваше Величество, королева.

Ода шла за ним в немой тревоге, от которой расковыряла свои пальцы в кровь, и та струйкой сочилась из-под ногтя, добавляя новых красок ее измученному платью. Все звенья ее выкованного плана, по которым она надеялась добраться до цели, порвались. Ни Паветта рядом, ни матушки. Ужасные вещи происходили быстрее, чем она успевала соображать. Дверь королевской опочивальни захлопнулась.

– Почему вы решили справить свадьбу сегодня? – пыталась заговорить короля Ода.

– Я так захотел.

– Где все рыцари? Их не было среди гостей?

– А ты, моя скромница, уж знаешь всех рыцарей королевства? – скабрезно пошутил Ги.

Но Ода не сдавалась и оттягивала страшное.

– Где моя мать?

– Я обещал ее, – неохотно бросил король.

– Обещали?!

– За день отсрочки, – послышался глухой голос Йоммы.

– Помолчи, скотина! – накинулся на него Ги и зашарил глазами по опочивальне в поисках орудия, которым мог наказать брата.

– Годелев потребовал вашей выдачи…

– Он здесь? – вскинулась Ода.

Мешок обезличивал Йомму, но тот тянул шею к сестре – видимо, различал ее силуэт сквозь грубую ткань. А Ги топтался вокруг кровати, спотыкаясь о свои же ноги – это Йомма его задерживал.

– Он ждал ответа две недели, но бы…

– Да смолкни! – крикнул Ги и, неуклюже подхватив пустой ночной горшок, ударил им по колпаку Йоммы.

Следом за тонким звоном послышался сдавленный стон несчастного принца, и мешковину пропитали капли бурой крови.

– Йомма! – позвала Ода и бросилась к брату, чтобы стащить с него проклятый колпак и мешок.

Даже в полумраке комнаты Йомма щурился и моргал. Среди множества ранок и шрамов на его лбу и висках полученная только что кровила. Ода гладила голову Йоммы, его тонкие, как пух, волосы с пролысинами и стирала манжетой струйку крови.

– Мне жаль, Ода, мне так жаль, – извинялся он.

Непослушные руки тела ГиЙоммы не разбирали, приказам какой головы им подчиняться. Старший брат явно подавлял младшего, но Йомма боролся, Ода видела, как он боролся за нее.

– Остановись! Ты знаешь, что неправильно поступаешь! – Йомма по добросердечности пытался урезонить Ги мирно.

– Пусть я неправ, но я в своем праве! – Ги повторял наследную фразу, которая понравилась ему еще в детстве, когда он впервые услышал ее от отца, и которую теперь заполучил вместе с прочими богатствами.

– Какой же грех ты задумал, брат! Не смей! Я все терпел, я всему потакал, но не трогай ее! – вопил он прямо в соседнее ухо. – Нет большего греха, чем принудить и обидеть даму! Что ты творишь?! Ты должен теперь молить сестру, чтобы она за тебя вступилась перед Дамой. Я послан ею с тобой в одно тело, чтобы не допустить!..

В их странной битве Ги пытался не то придушить, не то свернуть челюсть Йомме, но откуда‑то в том взялись силы. Когда пальцы Ги просунулись ему в рот, Йомма прикусил их. Ги завыл от боли. Ода побоялась, что сейчас к ним ворвется не стража, а балаганщики, собравшиеся у двери: она слышала их голоса и поспешила запереться и подтащить сундук к порогу. Принцесса поняла, что все люди в здравом уме оставили двор и примкнули к Годелеву, почти осадившему столицу. Но теперь она одна с теми обозленными душами, которые ни с чем и ни с кем не посчитаются. Она тоже искала в опочивальне то, что послужило бы ей щитом или на крайний случай оружием, но поняла, что всю утварь и украшения разворовали. Ги и Йомма в своем противостоянии топтались на месте, но Ода знала, что Ги победит, – ему всегда подчиняется бóльшая часть их неделимого тела. Он лупил ночным горшком наотмашь по голове Йоммы, и тот терял сознание. Его голова то безвольно падала на грудь, то скатывалась на горб оттого, что ноги их подкашивались. Их бой выглядел так же неестественно и страшно. Ода передвигалась по стенке, чтобы не попасть под шальную руку Ги, размахивающего горшком. Но когда король озверел и колотил уже обмякшего Йомму, Ода не выдержала и повисла на локте Ги.

– Ты убьешь его!

– Давно пора, – огрызнулся Ги и попытался скинуть Оду с себя. – Что он, что Горм – бесполезные придатки!

– Остановись!

Ги выпустил горшок, но только для того, чтобы схватить Оду за волосы. Он потащил ее к кровати и ударил лбом о резной столб. У принцессы потемнело в глазах. Придя в себя, она поняла, что не справляется с Ги – он давил на нее, слишком тяжелый, чтобы его отпихнуть. Голова Йоммы болталась из стороны в сторону рядом с ее плечом. Тогда Ода попыталась привести его в чувство: трясла, звала, но, отчаявшись, дала ему пощечину, которая и привела