Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пар, вылетающий изо рта Озанны, сделался гуще, а ресницы намокли. Щеки, и без того румяные от мороза, побагровели.
– Представь, что с твоим близким другом творят подобную несправедливость, а ты бессилен ее прекратить, Бланш. Я тогда взъелся на всех, никого не подпускал к себе, кроме Оды и Поля, с отцом и матерью общался сухо и по делу, когда призывали или сами навещали. Его раны затянулись, и я объявил, что не хочу оставаться во дворце, собрал вещи и приказал отбывать в Вале. Но на первой же остановке случилось то, что нас задержало. Мы расположились в резиденции у моей тетки, вдовы на содержании. И на второй день Поль заболел. Лекарь осмотрел его и сообщил, что у него потница. Меня не пускали к нему, прошло четыре дня, я понимал, что Полю хуже. Я знал, что он умирает, да все знали. Ночью я полез к нему в окно. Можно сказать, я успел вовремя. Ему было очень плохо. Поль все понимал, и он так боялся умирать. Я просидел с ним до утра, сам не заметил, как уснул у изголовья рядом, сидя, как‑то скрючившись, – я так измотался, что даже не сполз. А проснулся оттого, что меня стаскивают с кровати. Разлепил веки, и первое, что увидел, как Поля с головой накрывают его же мокрой простыней. И мне тогда на все было наплевать. За мной постоянно наблюдал лекарь, а когда убедился, что я здоров, меня развернули обратно в столицу. Прямиком к отцу привели. Ему в целом было безразлично, как мы там жили и учились, он все хлопоты свалил на матушку и гувернеров. А тут его просто разрывало – он на меня орал: то, что я не имею права рисковать жизнью, что я единственный принц. Серьезно, он почему‑то в том скандале забыл о существовании ГиЙоммы. Орал, значит, орал, начинал грозиться, но какой‑то ерундой: ссылкой, лишением содержания на год… А я стоял и молчал. Я просто не понимал, догадывается ли он, как же мне наплевать на его угрозы. Думаю, что понимал, потому что говорил и тут же осекался. Я ушел от него с чувством вседозволенности, потому что у него не осталось для меня наказаний. Но беда была в том, что теперь, когда я мог делать все, что вздумается, я больше ничего и не хотел.
Печальная история многое объяснила в Озанне для Бланша, поэтому он задал последний оставшийся у него вопрос:
– Ты и сейчас ничего не хочешь?
Озанна невнятно пожал плечами и выкинул маленький кусочек ветки – всего, что от нее осталось.
– Когда отец озвучил завещание, я понял, что наша с ним воля внезапно совпадает. Отлично было бы проводить сестру в Горм, стать рыцарем и навсегда осесть в Вале, иногда участвуя в турнирах под чужим именем, чтобы на меня не боялись замахиваться хотя бы затупленным оружием. Лучше не придумаешь.
Они больше не говорили о Поле, потому что длинные уши Ферроля всегда навострялись, стоило принцу открыть рот. В горах их лагеря слились в один, и довольно тесный – ради безопасности. Восходить зимой неимоверно сложно, но Ферроль не желал медлить, возвращаться и откладывать миссию до лучшей погоды. Путники схоронили уже третий клад – приходилось отказываться от доспехов и лишней утвари, но оружие никто не желал оставлять. Замедляться тоже не позволяли условия: еде взяться неоткуда, а заканчивалась она стремительно, поэтому рацион урезали. На одиннадцатый день восхождения небо их пощадило и одарило солнечными лучами, а не метелью, как в последние трое суток. Ясный день стал настоящей удачей, хотя и при свете пещеру отыскали не сразу. Солнце клонилось к закату, а отряд уже истоптал площадку перед разломом так, что там и снег не хрустел. Мир представал светлым и скудным на краски. Скульптурным рельефом у входа в пещеру смотрелись заснеженные корни, камни, валуны и то удивительное, что помогло путникам найти вход. Возле разлома стояла фигура высокого воина – не то замерзшего, не то каменного. Вблизи стало понятно, что воин покрыт не снегом, но слоем плотной паутины с ног до головы.
– Вельможа! – окликнул его Ферроль. – Мы пришли с миром, пропустите ли вы нас?
Но тот не обращал на него никакого внимания. Он вовсе не двигался. Воин вроде бы и дышал, но никто не мог уверенно об этом сказать.
– Сэр, я принц Озанна. Представьтесь, кто вы и что здесь охраняете?
Он держал в руках обнаженный меч острием в землю. Он выглядел в точности как охранник пещеры. Но отчего‑то появление незваных гостей его не смутило. Он их попросту игнорировал.
– Он нас не слышит, – констатировал Ферроль.
– Да я уже понял, – огрызнулся Озанна.
– Постойте, – вмешался Бланш и сделал пару шагов вперед.
Ферроль вцепился в его рукав и шикнул:
– Куда собрался?
– Отпусти его, – грозно потребовал Озанна, вытащив меч на треть из ножен, а когда Ферроль повиновался, спросил: – Что ты там увидел?
– Какая странная вуаль… – Он потянулся к паутине. – Как мое покрывало в трущобах.
– О чем ты?
– И как старенький плащ моей матери. Как ткань шатра, где мы…
Пальцы Бланша подхватили паутину и стянули легко, совершенно не порвав. Она взлетела, как шелковый платок, и, подхваченная ветром, улетела ввысь, но растаяла в воздухе раньше, чем успела отдалиться туда, где чуда никто бы и не разглядел. И тогда воин очнулся и словно только что заметил пришельцев, которые возникли у него прямо под носом. Озанна шагнул к нему навстречу, чтобы разглядеть: высокий мужчина средних лет, черные волосы вьются вдоль плеч. На лице выделяется острый длинный нос и такой же длинный подбородок, кожа бледная, отчего черные брови смотрятся как два вороновых крыла, а грудь его скрывает кольчуга, что плетется до самых сапог. Тяжелый двуручный меч хотя и блестит, но выглядит старинным и непривычно огромным, подобно тем мечам, изображения которых Озанна встречал в часословах пятивековой давности.
– Господа, постойте! – попросил он растерянно.
– Мы стоим, – подтвердил Озанна.
– Да… невежливо с моей стороны не встретить вас приветствием. – Он волновался, а еще говорил с вульгарным староэскальским акцентом. – Верно, вас я ждал. Но тяготы ожидания оценить не смог, так справно поработала ткачиха. Вы сбросили пелену безвременья?
Он обратился к Бланшу, не оттого, что
