Монастырские утехи - Василе Войкулеску

четвереньках под прессом саженной воды, находит пролом, тут же выплывает на берег, хватает

охапку мятлика, мешки с гравием, камнями и таскает их туда, вниз, пока не заделает

пролом и не укрепит основание. Это занятие не только не утомляет его, но даже ему нравится.

   В облике Амина есть что-то от амфибии. Высокий, тощий, с широкой, выпяченной вперёд

сильной грудью — грудью, вмещающей много воздуха, с животом, то втянутым, то вдруг

надутым, с длинными руками и широкими, точно весла, ладонями, длинноногий, он

укорачивается и удлиняется в воде, отталкиваясь, точно лягушка, пружинами всех своих

суставов. На скользкой коже нет ни волоска — наследие далёких предков рода Амина,

происходившего, согласно молве, от рыб. Выйдя из воды, он не ходит мокрый, но мигом

высыхает. Кожа, выдубленная ветром и солнцем, покрывается словно чешуей: поры забиты

илом и всякой грязью, о которую он постоянно трётся в заводи. Он коротко острижен, бреет

бороду, чтоб, поднявшись из глубин, смотреть во все глаза, чтоб пряди волос ему не мешали.

Он самый большой рыбак тех мест, его предки владели по крайней мере тремя четвертями этой

заводи — всеми бродами, складами и рыболовными снастями, а он стал сторожем в запрудах

Почовелиштя и был доволен и этим, рад, что может иметь дело с водой и с рыбами.

   Прошла почти неделя... Амин в своей засаде следил за событиями, когда вдруг запруда под ним

заколебалась от жестокого удара и, казалось, готова была обрушиться. Сквозь клапаны садка,

хрустнувшие на петлях, вкатилось что-то огромное; он едва увидел спину чудовища, она

мелькнула, извиваясь, на поверхности и погрузилась в омут.

   Это было нечто необычное и нежданное.

   Рыбы из породы тех, что держатся у дна, испуганно всплыли целой стаей и юркнули кто куда.

   «Громадный сом»,— подумал Амин. Такое случалось в его рыбачьей жизни. Должно быть,

это тот, который вот уже несколько лет опустошает заводь занимаясь грабежом и пугая

купающихся детей. И Амин обрадовался. Он поборется с чудищем и изловит его. Только бы

оно, беря приступом запруду, не сломало садок...

   Чудовище не лежало спокойно. Новые стаи рыб, которые оно вспугнуло, поднялись на

поверхность и теперь метались взад-вперёд.

   «Видно, буйный»,— подумал рыбак.

   Задняя запруда снова сотряслась несколько раз; потом задрожала передняя. Сердце Амина на

мгновение застыло... И снова тишина во всём омуте... Чудовище не подавало о себе знаков. Это

ещё больше обеспокоило рыбака. Что там делает в глубине этот дьявол? Что замышляет? Где

подрывает плотину? Амин потерял покой. Десятки раз в день и столько же ночью он опускался

под воду. Вначале вне запруды, боясь, как бы чудовище не огрело его хвостом и не сломало бы

ему поясницу или не схватило бы зубами. И он наблюдал за основанием запруды только со

стороны рукава, укреплял её камнями, ставил подпорки. А потом снова возвращался на свои

мостки, чтобы следить за движениями чудовища. Однако Амину не удавалось его увидеть.

Чудовище держалось на дне и не кидалось преследовать добычу.

   «Видно, сытый,— подумал Амин. — А может, и слишком старый. Любит поспать... Оно и

лучше!» Он снова осмеливался спуститься в садок и там проглядел все глаза, чтобы увидеть

призрак; но сквозь тёмное стекло воды не просвечивала даже гигантская тень. И всё-таки он

встревожил добычу, ступая по держащимся у дна рыбам.

   У второй запруды их собралась целая стая; если б не подпорки снаружи, плотина бы рухнула.

Внизу были карпы побольше и потише; над ними — сомы, всегда полные жизни, хищные,

выше — молодые сомята; и ещё выше — маленькие, юркие, проворные рыбешки. И надо всеми

— толпы неистовой плотвы. Опираясь хвостом на нижние слои воды, рыбы напрягаются,

изгибаются, устремляются вверх и с плеском падают назад. Иногда, если вода поднимается,

они выныривают так высоко, что даже показываются над водой.

   Амин дни и ночи пытался изловчиться и поймать чудовище в одиночку, чтобы

продемонстрировать смелость и умение, которое ему, первому рыбаку тех мест, слишком давно

не приходилось выказывать. И он хорошо знал, что напрасно старается: ловить было нечем,

разве что голыми руками. Но кто знает, чего можно добиться усердием? И он не терял

надежды. Иной раз он стоял на берегу рядом с чудовищем и поджидал его: если оно покажется,

Амии вонзит в него багор... Он понимал, что это наивно, для чудовища удар багра меньше, чем

укус блохи. Но это успокоило бы его, погасило бы его нетерпение.

   В конце концов им овладело какое-то безумие. Он даже опустил ногу в воду и долго болтал ею,

как приманкой: может быть, привлечённое запахом человечины, чудовище кинется к нему. Но

не успеет оно схватить ногу Амина, как тот ударит чудовище багром. Однако и эта хитрость не

помогла. Гигант неизменно держался на дне. Что он там делал? Он не заснул — мёртвый, он

всплыл бы и плавал на поверхности в окружении стаи наглых рыб... А если ему взбредёт в

голову уплыть? И Амина одолевает страх, как бы чудовище не толкнуло запруду и не повалило

бы её, а то, пожалуй, ещё продырявит садок и скроется.

   Он не ел и не спал, не расставался с багром, камнями и мешками с гравием, то и дело укрепляя

ими запруду.

   Среди недели к нему приехала на лодке жена, привезла кукурузную муку и продукты. В чистом

платье, нарядная, с цветком пеларгонии за ухом, она приехала, чтобы провести с ним день и

ночь. Увидев, что он так похудел, она удивилась:

— Ты заболел?

   И хотела обнять его. Он угрюмо её отстранил.

— У меня много дел.

   Он всё молчал, но женщина не отставала, пока не заставила его открыться. Он рассказал ей

коротко всё, что произошло, и велел срочно ехать домой и сказать бригадиру, чтоб тот сейчас

же приезжал с бригадой. Ему не под силу совершить этот подвиг в одиночку.

— Скажи ему, рыбы столько, что садок лопается. И боязно, как бы чудище не повалило

запруду. Пускай привезет багры и цепи... И ещё большой невод, на весь омут. Да не забыл бы

куски тухлого мяса.

   И пока жена гребла назад, Амин долго провожал её глазами... Впервые после перерыва он

смотрел с помоста, откуда было видно далеко. До тех пор его глаза глядели только вниз, на

воду. И он удивился. Наводнение отступало. Всё вокруг приобретало обычные очертания.

Запруды сбрасывали с себя вихрь пены. Из воды выступали цветущие ветлы. Вставали острова,

опутанные засохшими плетями ив. Между притихшими потоками зазеленели принесённые

водой пни... Суша отделилась от воды и воздвигла свои владения между рукавами реки,

потерявшей добычу. Деревни на обрывах белели среди фруктовых садов. Поля с осевшей на

них тиной поднимали из-за частокола свои крапленые морды. Запоздалые кукушки

остановились на привал в лесах Добруджи и оттуда двигались в глубь страны вслед за другими

перелетными птицами. Стаи цапель и хороводы аистов, напротив, возвращались на место, к

своим привычным берегам, к топям и трясинам, оставшимся после отступления воды. И

радость захлестнула душу рыбака. Дельта возрождалась к жизни, и её казначейства ломились

от рыбного богатства.

   Бригада прибыла вечером. Все в молчании выслушали рассказ о гигантском соме. Опустили

глубоко багры, на которые была насажена тухлятина. Попробовали столбы, обследовали

фундамент запруды.

— Всё в порядке,— объявил бригадир.

   И снова пристал к Амину с разными глупыми разговорами.

— Если он мне попадётся на багор, повезу его в Бухарест,— похвастался он.— Там

выставка нашего рыболовства.

   И бригадир уже видел себя рядом с гигантским сомом в зале, переполненном начальством; он

давал объяснения и получал награду... На шее чудовища должна висеть табличка с надписью:

«Пойман бригадиром Ионом Фыстыком из Почовелиштя».

   Амина слова бригадира больно задели, у него будто заболело сердце. Почему-то было обидно,

что над его чудовищем так вот надругаются и выставят всем напоказ. И у Амина отпала охота

его ловить.

   Дежурили и спали по очереди. Утром вытащили пустые багры.

— А ведь не поймалась. Хитра, чертовка! — сказал бригадир.

   Эти слова тоже не понравились Амину. Почему он обозвал рыбу чертовкой? Она ведь не

простая рыба, она стоит над другими.

— К неводу, ребята,— приказал бригадир.— С кем она вздумала мериться силами?

   Четверо на одном берегу омута и четверо на другом развернули гигантский невод,

разукрашенный свинцовыми шариками, и принялись прочесывать воду. Вдруг невод наткнулся