Признаю себя виновным... - Джалол Икрами
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она открыла дверь широко, как желанному гостю. Так открывают простые души, люди, которым ничего не страшно. Люди, которых не обременяют ни опасение за свою судьбу, ни богатство.
— Пожалуйста, прошу вас, — сказала Сурайе, еще не зная, кто войдет в этот поздний час в ее дом.
И радушие смутило Мухтара.
Он не вошел. Он вполз. Дверь была открыта настежь — в прихожей, в теплом семейном доме, светила яркая лампочка: сейчас хозяйка увидит его лицо. Уж не разгадает ли она по первому же слову грязный замысел, таящийся в его голове?
Мухтар мнил себя человеком, способным разыграть любую сцену. Сейчас он изображал встревоженного нарушением морали представителя общественного мнения.
— Я… Я, — казалось, он задыхался от волнения.
— Вижу, что это вы, Мухтар-джон, — улыбаясь произнесла Сурайе. — Не закрывайте за собой дверь… Пожалуйста. Мужа дома нет, дети спят. Лучше пусть дверь останется отворенной.
— О, Сурайе-хон, вы всё еще помните о том ничтожном эпизоде, продиктованном безумной страстью… Но если уж вспоминать, если упрекать меня, — он снизил голос до шопота и с опасением оглянулся, — там…
— Что там? — Сурайе усмехнулась, — джины[10]? — она продолжала серьезно и холодно: — Вы ничем не сумеете меня напугать, Мухтар-джон. Моя совесть чиста. Прошу вас — садитесь и спокойно расскажите, что заставило представителя власти в столь поздний час явиться в наш скромный дом.
— Я сейчас не представитель власти. Я человек. И только человек. Прежде всего — ваш друг. Друзья познаются в беде, не так ли?.. Простите, а где ваш муж?
— Вы знаете об этом не хуже, чем я, — не задумываясь и ничего не подозревая, ответила хозяйка дома. — Он на партсобрании в колхозе.
— Партсобрание окончилось полтора часа назад.
— Значит, он задержался. Мой муж — член бюро.
— Член бюро! — Мухтар расхохотался неестественно громко. — Непорочный коммунист и примерный семьянин, Анвар Салимов! А где ваша гостья? Тоже на партсобрании? Может быть, и она член бюро колхозной парторганизации?
Сурайе невольно покраснела. Мухтар с удовольствием обнаружил в выражении ее лица растерянность. Он продолжал уже гораздо нахальнее:
— Сурайе-хон, не тешьте себя наивной уверенностью… В некотором роде я сам виноват: навязал вам эту городскую штучку. Я чувствую себя ответственным перед вами. Сам привел ее к вам, в семейный дом… — Мухтар вскочил, схватил Сурайе за руку: — Идемте, идемте! Я покажу вам на каком партсобрании…
Сурайе брезгливо выдернула руку.
— Уходите, — спокойно и негромко сказала она.
В голосе ее было столько презрения и отчуждения, что Мухтар перенес на нее всю ненависть, которую до того питал к Анвару. Понял: Сурайе, и только она, разрушила дружеские отношения, возникшие вначале между ним и директором школы, добилась увольнения Мухтара и, если дело пойдет так дальше, добьется того, что он будет разоблачен до конца.
— Уходите! — повторила Сурайе чуть громче и показала на дверь… — Никогда больше не смейте появляться в нашем доме… Грязный человек!
Если б только можно, Мухтар готов был впиться в горло этой женщины. Нет врага хуже ее.
Согнувшись, опустив глаза, выскользнул он на улицу, и трава так зашуршала под его ногами, как будто проползло пресмыкающееся.
Глава 12.
Вся поникнув, дрожа, подбежала ко мне,
Словно птица, что насмерть стрелой сражена,
Охватила мне шею любовной петлей, —
Та петля захлестнулась, туга и нежна.
Абульнаджм Манучехри.
Директор кишлачной десятилетки — что это? Только должность?
В том-то и дело, что директор школы в сельской местности это человек, общественное положение которого волей-неволей обязывает его помнить об уважении народа, помнить, что он всегда в центре внимания. Любой его шаг будет замечен. И любой шаг необходимо, раньше, чем его сделаешь, обдумать. Можно быть ребячливым дома, в кругу семьи, можно повалять дурака где-нибудь в горах, на прогулке. Но в кишлаке, даже если ты идешь один поздним вечером, помни, Анвар — окна домов это те же глаза.
Вот Анвар идет с партийного собрания. Уважаемый человек, коммунист, член бюро колхозной партийной организации, директор школы. На партийном собрании шла речь о весеннем севе. Анвар председательствовал. И всё, что коммунисты говорили о необходимости правильно размерять квадраты, правильно организовать труд, хотя и не имело отношения к его непосредственной деятельности — было ему интересно. Он не кривил душой. Вникал во все подробности жизни колхоза. Так почему же сейчас, на улице, в этот лунный вечер, мысли его сразу же отключились от колхозных дел и голова зашумела, как у юноши?
Что-то случилось сегодня в его жизни…
Смутное ощущение каких-то надвигающихся перемен возникло в его душе до собрания. Душа праздновала и ликовала. Это не мешало думать, не мешало работать, не мешало участвовать в большом и горячем споре, возникшем на партсобрании между бригадирами. Нет, он, председательствующий на собрании учитель, сегодня был как-то особенно мудр и даже чуть-чуть снисходителен. Он как бы говорил: «Мое дело сторона, я не получаю трудодней, но вот, товарищи, по-моему яснее ясного — надо решить так». Его предложения собрание приняло с благодарностью. Какая-то живительная струя вошла сегодня в его жизнь. Откуда?
Он идет один — и очень доволен, что один — отделался от собеседников. Душа ликует. Весь он переполнен чувством силы и радости. Сам не зная зачем, ударил ногой по камню. Вот так солидный человек! Ведет себя как влюбленный мальчишка… Он с опаской огляделся. Слава аллаху — никто не видел. «Ну, ты, мыслитель, аналитик, — внутренне улыбаясь, говорит себе Анвар, — всё-то ты понимаешь. Объясни, почему ты так резвишься сегодня?»
И как только он задумался над этим вопросом — в памяти возникли глаза. Надо же, чтобы человеку были даны такие глаза. Инспектору. Такое строгое официальное слово и вдруг, пожалуйста, глаза.
Нечего сказать, женатый человек! Увидел в инспекторе девушку. Увидел блеск ее глаз. И все-таки он с удовольствием вспоминает проведенный им урок литературы. Но к удовольствию этому примешивается чувство неловкости: а вдруг его класс догадался, заметил. Они ведь никогда не видели его таким вдохновенным. Ну-ка, ну-ка, Анвар, признайся себе, кому было адресовано это вдохновение?
И тут директор школы, шагающий в лунный вечер с партсобрания, подмигнул самому себе. Так нередко поступают подвыпившие люди. Подмигнув, он тут же пожал плечами.
Человек лукавит сам с собой ничуть не реже, чем с другими. А такой человек, как Анвар, с другими вообще никогда не лукавил.
Впервые
