Хранители мира. Дорога домой - Мелисса Харрисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впервые услышав, что сад превратят в парковку, Мох ощутил изумление и гнев. За ними пришла тоска – по Дождевику и по мечтам, которым теперь не суждено было сбыться. Мох и Вереск проплакали два дня подряд. Надежда, которая окрыляла их раньше, словно испарилась. Вместе с ней ушли и все силы. А от мысли о том, что друзья тревожатся и переживают из-за них, становилось ещё хуже.
Мох лежал под одеялом и глядел в потолок. После встречи с Лихачом Щавель вернулся домой, и теперь они с Чердаком тихонько разговаривали, стоя у лестницы. Из своей комнаты Мох поневоле слышал их беседу.
– Мох опять спит, а Вереск твердит, что всё в порядке. Хотя ничего не в порядке! – напряжённо сказал Чердак. – Я предложил рассказать историю или поиграть в «Догони жёлудь», но они даже не ответили. Думал даже поиграть им на флейте, но они ничего не хотят.
– Я только что видел Лихача. Он говорит, что не надо тормошить их сейчас, – тихо ответил Щавель. – Пусть горюют, пока не отпустит немножко.
– Я тоже про это думал, – сказал Чердак. – Но когда ещё им полегчает? Хуже всего, что они замкнулись в себе – даже друг друга не утешают. Мху стало всё равно, что мы едим, а уж это совсем на него непохоже! Такого не было даже в доме Шпиля с Гудроном, когда его покусала кошка.
– Да уж, это плохой знак.
– Ну да ладно, Щавель. Я всё хочу спросить: сам-то ты как?
– Спасибо, что спросил, дружище, – сказал Щавель. – По правде сказать, я не очень-то и верил, что их планы сработают. Но в глубине души, пожалуй, надеялся ошибиться. Вдруг мои рука с ногой появятся снова и я всё-таки не исчезну? Наверное, Вереск чувствует то же самое. Только ему ещё тяжелей: руки-то у него всё же выздоровели, а вот дальше дело не пошло. Это просто нечестно!
– Я думаю, мы все это чувствуем, только каждый по-разному, – заметил Чердак. – Но я себе говорю: Робин Весельчак не боялся исчезновения. Значит, и я не должен.
– И кто знает: вдруг там, в новом мире, мы опять встретим Дождевика, – с грустью в голосе сказал Щавель. – Что ж, пойду приготовлю обед. А потом что будем делать? Посидим немножко с остальными?
– Вообще-то, я шёл гулять, – объявил Чердак. – Вы меня превратили из домоседа в путешественника. Теперь я каждый день обязательно смотрю, что творится в Зелёном Мире!
И Мох услышал, как открылась и закрылась тайная дверца, укрытая от людских глаз под кучей хвороста.
Щавель принёс ему обед и немножко посидел в ногах постели, а затем молча встал и ушёл. Мох чуточку подремал, потом долго разглядывал переплетения тонких корешков на земляной стене, затем по старой привычке подобрал несколько рифм (например, «чердак – добряк»). На большее сил не хватило. Время от времени из большой комнаты доносился печальный вздох: там, на полу, скрестив ноги, сидел Вереск и глядел в огонь, порой подбрасывая туда сосновые шишки и вороша угли кусочком проволоки.
Тем временем в доме номер пятьдесят два по Ясеневой улице складывали книжки, игрушки и одежду, сворачивали ковры, снимали шторы. Над головами хлопочущих людей, на крыше, сидел одинокий, взъерошенный скворец Лихач и тосковал по сородичам.
А в холодных зимних садах было тихо, голо и пусто. Самые маленькие их жители – черви, ногохвостки, сороконожки, мокрицы – всё глубже закапывались в твёрдую, прихваченную морозом землю.
20. Горький урок. Чердаку нужен совет – но стоит ли идти за ним к Падубу?
Чердаку действительно полюбились прогулки на свежем воздухе, но сейчас он вышел из дома не ради удовольствия. Что бы ни говорили мудрые советчики, невыносимо было смотреть, как друзья тоскуют, и не знать, как помочь их горю.
«Кто у нас знает всё про горе?» – спросил себя Чердак, и на ум сразу же пришёл Падуб. Ведь он перенёс тяжкую утрату, когда предатели-сородичи сожгли древний тис, но всё-таки нашёл силы жить дальше. Идти в школу было страшновато, ведь Падуб никого не звал в гости, но ради Мха и Вереска стоило хотя бы попытаться.
Чердак проскользнул под садовую калитку и зашагал по улице, стараясь не думать про кошек, про ревущие людские повозки и прочие опасности, которые могли поджидать на пути. К счастью, на улице было пусто и тихо. Двигаясь вдоль бровки тротуара и озираясь по сторонам, Чердак благополучно дошёл до конца Ясеневой улицы, поднырнул под школьный забор и притаился за пустым пакетом из-под чипсов.
Когда друзья в прошлый раз проходили мимо школы, там было тихо и темно. Теперь по школьному двору носились стайки детей разного возраста. Одни дети висели на турнике, другие сидели на лавочках, болтая и смеясь. Из-под тёплых зимних пальтишек у них виднелась школьная форма. Почти на всех были вязаные шапки и варежки. Чердак внимательно поглядел вокруг, надеясь увидеть Ро, Бена или хотя бы Майю. Но знакомых лиц нигде не было.
– Кого ты ищешь? – внезапно пропел голосок за спиной у Чердака, который от неожиданности подскочил сантиметра на три. На асфальтовой дорожке откуда-то появился чёрный дрозд, очень похожий на Боба, и теперь с любопытством разглядывал домового блестящими, обведёнными жёлтым глазами.
– Ой… привет! Ты меня напугал!
– Тысяча извинений. Я всего лишь намеревался предложить помощь. Следует ли полагать, что ты желаешь встречи с сородичем по имени Падуб?
– Э-э-э… да, всё верно. Как ты догадался?
– Умозаключение, не более того, – сказал дрозд. – Могу ли я спросить, как тебя величают?
– Я Чердак. Рад знакомству.
– Взаимно, взаимно. Позволь представиться: профессор Мерула, – дрозд отвесил затейливый поклон и гордо выпрямился. – Будучи рождён и воспитан в стенах учебного заведения, смею считать себя в некотором роде наставником, просветителем и…
– Подожди-ка! А ты, случайно, не… как же… О! Ты Жабус!
Дрозд словно сдулся, и даже голос у него стал другим.
– Ну да, да. Это я.
Чердак широко улыбнулся.
– Падуб про тебя рассказывал. Это ты добавляешь к своим песням звук, который нравится детям?
– Да, было дело. Правда, сейчас не могу – зима. Петь буду весной, ты уж не обижайся.
– Да я не обижаюсь. Но… тебе что, не нравится твоё имя?
– Как бы сказать… Я не жалуюсь, – ответил дрозд. – Но оно звучит не очень почтенно, а я хочу быть почтенной птицей. Подавать детям достойный пример, понимаешь?
Тут зазвенел звонок, и дети дружно побежали в школу.
– Не мог бы ты отвести меня к Падубу? – попросил Чердак. – Или передать ему, что я здесь? Мало кто любит нежданных гостей, а я без приглашения.
– Ты ему друг или враг?
– Друг! – быстро ответил домовой. – Я живу в одном из садов на Ясеневой улице, со Мхом, Вереском и Щавелём. Падуб нам кое-что советовал пару недель назад, но всё пошло не так, как надо, и… Мне нужна помощь.
– Гм! Звучит серьёзно! – сказал Жабус. – Идём-ка сюда. И поспешим, пока нет детей.
Они вдвоём пересекли школьный двор и дошли почти до самого входа в здание. Неподалёку от крыльца торчала чёрная водосточная труба.
– Лезь наверх, – скомандовал Жабус. – Под крышей есть отдушина. Встретимся там.
Дрозд захлопал крыльями и взлетел, а Чердак полез по стене школы. За трубой в щелях между кирпичами торчали спички и гвоздики; из них получалась удобная лестница. Вскоре Чердак оказался на самом верху.
– Вот сюда, – Жабус указал жёлтым клювом на тёмную отдушину под карнизом. – Не бойся.
– Да я и не боюсь, – сказал Чердак. – Привык к людским постройкам.
И они нырнули в отдушину.
Вдоль края крыши, под черепицей, тянулся узкий тёмный лаз. Дрозд и домовой пробирались вперёд; птичьи коготки скребли по полу. Чердаку вспомнилась барсучья нора: как он заблудился в лабиринте подземных ходов, как его нашёл Вереск и как между ними завязалась крепкая дружба. А всего-то и надо было открыть друг другу душу. Может, и Падуб когда-нибудь оттает?
– Сюда, – подсказал дрозд. Сбоку показалось пустое пространство – зазор между
