Империи песка - Дэвид У. Болл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаете, священник, разница между вами и скорпионом в том, что у скорпиона нет уловок. Увидели хвост – вот и скорпион. Я вижу крест у вас на шее, однако вас так и не увидела. Ваш хвост глубоко спрятан.
Находись в комнате еще кто-нибудь, слышавший это оскорбление, епископ повел бы себя по-иному. А сейчас он просто опустил руки. Он понимал, что ссориться с графом нельзя.
– Все, женщина, я умываю руки, – мрачно изрек он. – Вы отвернулись от Христа и прямиком идете в ад. Да явит Господь милосердие вашей душе!
Анри и Серена сочетались гражданским браком.
Епископ сказал себе, что Серена – не более чем комар на его толстой коже, докучливый, слегка попивший его крови. Но никто еще не вызывал в нем такого раздражения, как она, и внутри у него бурлило негодование. Эта сука насмехалась над ним и оскорбляла его. Отказавшись подчиниться существующим правилам, она совершила грех против его власти. Если она комар, однажды он ее прихлопнет.
Второй грех Серены по отношению к епископу вызвал у него неутихающий гнев, но причина была не духовного свойства. Причина касалась имущества.
В правление императора Луи-Наполеона Париж претерпевал грандиозную метаморфозу. Император поручил барону Эжену Осману преобразить облик города, и барон сразу же приступил к делу. Подобно искусному портному, он сорвал с города ветхий, пропыленный средневековый плащ и нарядил в величественную мантию изысканной красоты и блеска. Масштабные проекты общественных работ перевернули город вверх тормашками.
Осман начал с трущоб. Со времен Средневековья эти гнойники расползались по всему Парижу. Подобно отвратительным раковым опухолям, они разрастались повсюду – от Отеля-де-Виль до сумрачного Монмартра, – унижая достоинство города. Существование трущоб огорчало императора и позорило империю. И потому Осман снес их и сровнял с землей, пока от старых не остались лишь воспоминания, а новые не были скрыты от глаз. На их месте воцарилась великая геометрия кругов, квадратов и треугольников. Были проложены новые бульвары, построены мосты, разбиты парки, устроены общественные места. Освободившееся пространство застраивалось общественными зданиями и частными особняками с воротами из кованого железа. Появлялись впечатляющие кварталы, настоящие архитектурные самоцветы, способные затмить своим блеском Вену, Берлин и Прагу. Создавались настоящие украшения Парижа, на которые мог с гордостью указать император.
Если все это было лишь фасадом, то чертовски великолепным фасадом, ибо убожество уже не кололо глаза. Четыре пятых парижан, живущих в нищете, теперь были обречены влачить свое жалкое существование вдали от центра города. Париж не мог выглядеть по-настоящему великим, пока на его главных улицах дети дрались с собаками из-за пищевых отбросов.
Ничто не стояло на пути прогресса. Если реконструкция приносила бедноте одни страдания, если людей лишали собственности, не выплачивая компенсаций, если сносили их грязные лачуги, город мог себе позволить платить такую цену за свое преображение. Ведь это был Париж, а метла барона Османа олицетворяла прогресс.
Париж нуждался во всем и, теша свой эгоизм, всем обзаводился. Новыми церквями для живых. Новыми кладбищами для мертвых. Новыми рынками для голодных. Скучающим предлагались новые театры, опера и ипподром в Лоншане. Для путешественников строились новые железнодорожные вокзалы и дороги, связывающие Париж со всей Францией, а Францию – с остальной Европой. Перемены были поистине монументальными. Проложенные акведуки доставляли из провинции чистую воду, канализационные сети уносили нечистоты. Обновился Нотр-Дам, а Лувр после семисот лет строительства наконец-то достроили. Были высажены тысячи деревьев и устроены сотни фонтанов. Пяти улиц, ведущих к Триумфальной арке, оказалось недостаточно, а потому под снос опять пошли десятки домов, и теперь к площади Звезды сходилось уже двенадцать улиц. Тысячи новых газовых фонарей освещали новые парки и улицы, отчего по вечерам город сиял, словно россыпь бриллиантов.
Епископ принимал самое деятельное участие в преображении города. Сведения о том, какие кварталы подвергнутся сносу, чтобы на их месте появились новые дома, передавались тайно, со всеми мерами предосторожности. Такие сведения делали людей богачами. Епископ и барон Осман хорошо знали друг друга. Там, где появлялся барон, появлялся епископ, и наоборот. Разумеется, все происходило не на виду и делалось так, чтобы в дальнейшем избежать компрометации. Но благодаря знакомству с бароном епископ был теснейшим образом вовлечен в вакханалию купли, продажи и спекуляций.
По своим обычным каналам, ведущим в окружение барона, Мюрат однажды узнал о потрясающей возможности, открывающейся перед ним, – о создании внешнего бульвара на юго-востоке, который предстояло соединить с другими бульварами, опоясывающими город. Это грандиозное начинание подкреплялось выпуском специальных облигаций. Епископ встретился с бароном, и тот подтвердил место и время начала работ. По словам Османа, таков был замысел императора, который теперь предстояло осуществить. Новый бульвар будет широким и красивым. Рядом с ним возникнут парки, появятся магазины и жилые дома. Епископ немедленно подключил своих кюре к приобретению земельных участков: кусочек здесь, кусочек там. Он скупал землю под ветхими домишками, фермой и фабрикой. От масштабности проекта кружилась голова. Дел такого уровня епархия Мюрата еще не проворачивала. Это требовало вложения огромных средств, отчего сначала опустели счета епархии, а затем начали пустеть личные резервы епископа. И все равно денег не хватало. Епископ занял деньги у своих друзей в «Креди фонсье»[11], выдававшем ссуды лишь департаментам и коммунам. Но и в этом банке влияние Мюрата было велико. Он убеждал вкладчиков присоединиться к нему в качестве долевых партнеров. Он выкачивал деньги из приходов епархии и требовал еще. Мюрат был одержим новым проектом. Едва только о бульваре объявят публично, это принесет ему целое состояние.
А затем случилось непредвиденное. Епископа вызвал к себе месье Портье, его посредник из окружения барона, настоятельно прося приехать без промедления. Месье Портье был невысоким невзрачным человеком с пенсне на носу. Войдя к нему в кабинет, епископ застал Портье в крайнем возбуждении.
– Ваше преосвященство, проект изменился! Бульвар передвинули!
– Передвинули? – прогремел епископ. – Как такое может быть? Барон лично меня заверял!
– Да, он так и намеревался, ваше преосвященство! Так оно и было еще три дня назад. Но затем император собственноручно изменил местонахождение бульвара. Он ехал в карете, и ему не понравились линии бульвара! Они оказались недостаточно прямыми! Когда барон узнал об этом, то немедленно попросил о встрече с императором и получил аудиенцию. Барон даже спорил с ним. Спорил! Но все оказалось бесполезно. Император принял решение.
Портье неистовствовал. Он вложил в проект собственные средства. Он видел, как из-за императорского каприза теперь все рушится. Один взмах руки, один
