Орбинавты - Марк Далет

— Арагонец зря принял вызов, — прошептал рядом с Мануэлем Гильермо Энтре-Риос. — Этого сарацина мы уже видели не раз. Смотрите, какой здоровяк! И забрала никогда не опускает. У него чудовищный удар! Выбить его из седла еще никому не удавалось. С ним может справиться только такой герой, как дон Алонсо Агиляр, но их высочества не позволят, чтобы высокородный кастильский гранд скрестил меч с простым сарацинским всадником.

— Как зовут этого верзилу?

— Все называют его Тарфе, хотя вообще-то у него, как и у всех мавров, длинное и совершенно незапоминающееся имя.

Мануэль мысленно сосредоточился, желая рыцарю-монаху устоять в столкновении, но его пожеланий оказалось недостаточно. Предсказание Энтре-Риоса сбылось с молниеносной быстротой, и выбитый из седла арагонец уже лежал на земле. Будь это настоящий турнир, поверженный воин мог остаться в живых. Но шла война, и Тарфе, недолго думая, добил его ударом копья в горло и вернулся к своим торжествующим сотоварищам.

Трава, придавленная головой неподвижного монаха, окрасилась в коричнево-алый цвет. По рядам наблюдавших за поединком христиан прокатился разочарованный гул.

— Помяните мое слово, дон Мануэль, — сказал Энтре-Риос, когда они возвращались верхом в осадный лагерь. — Скоро их высочества запретят нам принимать вызовы на поединки. Уж слишком часто в них побеждают наши противники. Ведь они в отчаянии, и деваться им некуда. Вот тогда и начнется настоящая война. Как в Басе и в Малаге.

Мануэль был рад, что попал под командование герцога Кадисского, знаменитого Родриго Понсе де Леона. Это произошло совершенно случайно в тот день, когда он приехал из Кордовы.

В войске, расположившемся в осадном лагере в долине Гранады, многие дворяне служили в городских ополчениях наряду с солдатами-наемниками неблагородного происхождения. Особенно если эти дворяне не относились к крупным монашеским орденам, как ордена Сантьяго и Калатравы, и не состояли на службе у какого-нибудь знатного сюзерена.

Молодой Фуэнтес был как раз в такой ситуации и очень опасался, что ему придется служить в ополчении из Саламанки. Мануэль был практически уверен, что горожане продолжают свою междоусобицу и здесь, несмотря на войну.

Несколько десятилетий назад население города раскололось на две враждующие группировки, поддержавшие прихожан двух церквей — Сан-Томе́ и Сан-Бенито. Все началось когда-то с нелепой ссоры, в результате которой двое братьев, прихожан Сан-Томе, убили двоих братьев из другой паствы, после чего бежали из страны, опасаясь наказания властей. Мать погибших юношей, которую впоследствии прозвали Мария Ла Брава[24], отправилась вслед за убийцами, отыскала их в Португалии и умудрилась обезглавить обоих. Их головы она привезла в Саламанку и положила в приходе Сан-Бенито на могилы своих сыновей. Городская молва приписывала ей фразу: «Если их мать хочет забрать эти головы, ей придется поклониться моим сыновьям».

С тех пор вражда не утихала. То и дело вспыхивали кровавые потасовки, и в темных переулках находили убитых людей. Даже многие студенты университета, несмотря на то что они в большинстве не являлись жителями Саламанки, — а некоторые и вовсе были иностранцами, — оказались втянутыми во внутригородские распри. Это обстоятельство было связано с тем, что все четверо участников ссоры, положившей начало междоусобице, были студентами.

Фуэнтесам, жившим в фамильном замке за пределами города, не часто приходилось вступать в общение с горожанами, и Мануэлю до сих пор удавалось избегать участия в конфликте, который вызывал у него сильнейшую неприязнь нескончаемой бессмысленностью и беспримерной кровожадностью, проявляемой обеими партиями. Но теперь ему угрожало оказаться в самом центре противостояния. Скорее всего, так оно бы и случилось, если бы он попал в отряд ополчения.

Однако все сложилось иначе.

Приблизительно на полпути из Кордовы в Гранаду Мануэль остановился пообедать в небольшой харчевне в цитадели Алькала Ла Реаль. Он уже приступал к паэлье, когда к его столу подошел полноватый немолодой мужчина с глазами навыкате.

— Благородный сеньор, — произнес он, — извините, что обращаюсь к вам во время трапезы. Меня зовут Педро-Луис Валенсиано. Мы с братьями — маркитанты, жители соседней деревни. Везем продовольствие для наших доблестных воинов, сражающихся в долине Гранады.

— И чем же я могу быть вам полезен? — Мануэль уже догадывался, каким будет ответ на этот вопрос.

— Если вы, так же, как и мы, направляетесь в долину Гранады, мы могли бы предложить вам проделать остаток пути в нашем обществе.

Было ясно, что вооруженный всадник, тем более рыцарь, прошедший многолетнюю воинскую выучку, всегда является желанным попутчиком для маркитантов, так как в случае нападения на обоз он существенно усилит их охрану. И, хотя Мануэлю хотелось побыть в одиночестве и разобраться со своими мыслями, он все же решил помочь этим людям.

— Что ж, я не возражаю, но вам придется подождать, пока я завершу трапезу.

Валенсиано рассыпался в извинениях и благодарностях. Сказав, что маркитанты уже готовы выехать в путь и сделают это незамедлительно, как только благородный идальго соблаговолит присоединиться к ним, он удалился.

Два брата Педро-Луиса ехали на лошадях и были вооружены арбалетами. Обоз состоял из трех повозок. Помимо братьев Валенсиано, в нем были женщины и несколько подростков. В дороге Педро-Луис, не умолкая ни на секунду, подробно объяснял Мануэлю сложные семейные связи между участниками обоза: кто кому жена, кто кому сын, кто племянник, кому сколько лет и прочее. Молодой идальго лишь время от времени рассеянно кивал. Пучеглазый маркитант, не получая никакого отклика, тоже в конце концов умолк. Ему, видимо, и в голову не приходило то простое обстоятельство, что, если желаешь удержать внимание собеседника, не следует утомлять его лишними подробностями.

Последний отрезок пути шел в гору. О близости Гранады стало ясно по появившимся на горизонте заснеженным вершинам Сьерра-Невады.

Мануэль жалел, что во время разговора с Алонсо во внутреннем дворике дома Хосе Гарделя ему не пришли в голову вопросы, которые донимали его сейчас. Ну почему этот разговор не состоялся хотя бы на день раньше?! Теперь одному Богу известно, когда он снова сможет увидеть начитанного молодого мориска. Мануэлю хотелось о многом его расспросить. Алонсо, судя по всему, был моложе его самого, однако Мануэль видел в нем единственного человека, который, вероятно, мог ответить на его вопросы.

Если бы у Мануэля была сейчас возможность поговорить с Алонсо, он в первую очередь спросил бы его, откуда тот почерпнул свои странные идеи. Неужели ему самому пришло в голову это сходство между жизнью и сновидениями? Или же Алонсо прочитал об этом в какой-то книге? Даже не будучи великим книгочеем, Мануэль многое дал бы за возможность ознакомиться с содержанием подобного сочинения.

Мануэль прогнал прочь эти мысли. Он понимал, что они приходят к нему под влиянием разговора с Алонсо, и это ему было неприятно: мысли воспринимались как чужие, а не свои.

Где-то впереди, в том направлении, куда двигался обоз, раздался отдаленный гул, который затем распался на отдельные дробящиеся удары. В той же стороне показался дымок. В обозе раздались испуганные голоса.

Мануэль, сообразив, что там идет сражение, погнал коня, оторвался от медлительного обоза маркитантов, проскочил около трехсот футов и остановился. Под ним расстилалась окруженная холмами долина, где кипел бой. Гулкие звуки, которые они только что слышали, производили ядра, выпускаемые с обеих сторон мортирами и бомбардами.

С того места, откуда наблюдал Мануэль, было хорошо видно все: и квадратная форма шатрового лагеря, окруженного в нескольких местах рвами и укреплениями, и возвышающийся на горизонте город. Отсюда Гранада выглядела кукольной, ненастоящей, отчего ее незабываемая с первого же взгляда красота казалась еще более неожиданной и невозможной.

В зрелище сражения было что-то нереальное. Крошечные люди выпускали стрелы, неслись на маленьких лошадях, разворачивали миниатюрные знамена, падали замертво. И сам этот неправдоподобный город с его еле заметными взгляду зубчатыми башнями был миражом, ибо таких волшебных городов не бывает.

И в то же время все это было очень настоящим — кровь, опасность, азарт, стремление к победе, ненависть к врагу!

Там, внизу, сражались и погибали люди, и Мануэль почувствовал, как, вместо благоразумия и естественной заботы о собственной безопасности, теперь его переполняют совсем другие чувства и что им некогда искать названия.

— Советую вам дождаться конца сражения! Даст Бог, еще увидимся! — крикнул Мануэль маркитантам и пустил Августа вниз по склону. Мимо понеслись холмы и деревья, и в Мануэле зазвучала музыка нарастающей скорости, канцона воющего ветра и безоглядной отваги. Она становилась все громче и громче, вбирая в себя приближающиеся хлопки, грохот, перестук множества копыт, свист копий и стрел.