Последняя кантата - Филипп Делелис

Жиль в последний раз пытливо посмотрел на маску, он видел ее прямо перед собой… Потом пошел на кухню приготовить себе кофе.

27. РЕЗУЛЬТАТ

Париж, наши дни

В тот день, когда должны были объявить результаты конкурса по фуге, Паскаль де Лиссак предложил Летисии пойти с ней в консерваторию, но она отказалась. Мысль, что путь до Городка музыки она пройдет с кем-то другим, а не с Пьером, была для нее непереносима.

На площади Сен-Огюстен, когда она остановилась на красный свет, рядом с ее «остином» оказалась открытая машина. В ней, пренебрегая утренним холодом, который в принципе опровергал целесообразность подобных машин, сидели два элегантных молодых человека. На них были шелковые рубашки с шейными платками, кашемировые пуловеры и фланелевые куртки. А на голове — кепки вроде тех, какие носили первые автомобилисты. Тот, что сидел ближе, широко размахивая рукой, подавал Летисии знаки, на которые она не реагировала.

Но он был так настойчив, что она в конце концов опустила стекло. Молодой человек быстро сказал:

— Мадемуазель, мадемуазель, мой друг клянется, что он уже видел вас в Риме, а я хочу ему доказать, что этого не может быть.

Он говорил так серьезно и его тон так не походил на манеру разговаривать обычных любителей приключений, что Летисия весело ответила:

— Должна вас разочаровать: это вполне возможно. Я часто бываю в Риме… Когда он меня видел? — спросила она, втягиваясь в игру пассажира, к огорчению водителя, который смотрел прямо перед собой.

— Так вот в чем вопрос, мадемуазель: где вы были между 1498 и 1499 годами?

— Я выгляжу такой древней? — от души смеясь, спросила Летисия.

— Нет, нет… совсем наоборот. Но мой друг утверждает, будто вы так похожи, что не отличишь, на Мадонну «Пьеты» Микеланджело. Да только вот та натурщица умерла в 1499 году.

— Можете заверить своего друга, это была не я. Но возможно, кто-нибудь из моих прапрабабок послужил моделью…

— Самое лучшее — это убедиться немедленно. Вы не хотите проехаться с нами в Рим?

— Право, сегодня все куда-нибудь хотят меня увезти! Мне очень жаль, но я действительно не могу…

Свет сменился на зеленый, и Летисия поехала в сторону бульвара Малерб, а ее поклонники свернули на бульвар Османн. «Надо будет посмотреть самой», — весело подумала Летисия.

Едва она вошла в вестибюль консерватории, как в глаза ей бросились три картины: направо, около приемной, с поникшей головой сидел один из ее товарищей по классу фуги; в центре, на доске для объявлений, она среди многих других заметила листок с результатами конкурса; и наконец, налево, на самом верху лестницы, стоял старый Леон. Скрестив руки за спиной, он с блаженной улыбкой смотрел на нее.

Летисия прошла прямо к доске объявлений, и все три картины мгновенно снова промелькнули в ее голове. Наконец она ясно увидела лист с фамилиями.

Она получила первую премию.

Она прикрыла глаза и подумала об опущенном взгляде Мадонны «Пьеты» Микеланджело… Она добилась своего. Все эти годы труда, ограничений, строгой дисциплины вознаграждены. А почему бы и нет, ведь сокурсники считали ее талантливой.

Она была одна. Она отказала Паскалю в праве пойти с ней. Отец должен был уехать в деловую поездку. Мать всего лишь попросила ее позвонить, когда будут известны результаты. Пьер мертв…

— Мои поздравления, мадемуазель Форцца.

Это был старый Леон. Она не заметила, как он подошел, и сразу же решила, что пойдет отпраздновать свой успех с лаборантом. Она взяла его под руку и потащила в кафетерий. Подняв стакан с перье, старик снова рассыпался в комплиментах:

— Нелегкое было задание в этом году.

— Оно никогда не бывает легким, Леон.

— Я сразу поспешил послушать вашу композицию. Вы знаете, что ее будут исполнять в аудитории для публики?

— Да… да… Я вот думаю, кому это может быть интересно?

— Но, мадемуазель… всем, конечно же, всем! Подумайте сами! Первая премия! Кто знает, может, вы станете первой известной композиторшей.

— Вам не кажется, что слово «композитор» в женском роде звучит забавно?

— Да, но такое слово существует, я проверил…

— Это меня утешает. Почему вы говорите, что в этом году была трудная тема?

— Потому что я слышал, как это сказал профессор Дюпарк одному из своих ассистентов. Он сам выбрал сюжет и…

— Простите… — в замешательстве перебила его Летисия.

Леон привстал и с беспокойством взглянул на собеседницу.

— Так вот, профессор Дюпарк говорил своему ассистенту что-то вроде того: «В фуге в этом году они хватят лиха». И я так понял, что тема будет очень трудная. А уж если вы хотите знать, что я думаю, то скажу: мсье Дюпарк меня не очень этим удивил.

— Да, да… Тема была довольно трудная, — словно для себя проговорила Летисия.

Она быстро попрощалась с Леоном и направилась к кабинету профессора Дюпарка. По пути она попыталась вспомнить о разговорах, которые ходили на его счет и которые она отметала как досужие сплетни. Огюстен Дюпарк был профессором истории музыки с незапамятных времен. Рассказывали, правда, без большой уверенности, будто у него были какие-то неприятности во время войны в Алжире. Казалось, профессор не обращал внимания на скандальную репутацию. Это был строгий, суровый господин, который прогуливал свою бабочку и свою трость с видом, что окружающий мир его абсолютно не интересует. Уже много лет он работал над монументальной «Историей музыки», два тома из которой уже увидели свет и были весьма сдержанно приняты критикой из-за новаторских тезисов, высказанных автором: он утверждал, что музыка родилась в примитивной кельтской общине. Все это крутилось в голове у Летисии, когда она постучала в дверь кабинета профессора Дюпарка.

— Войдите!

Голос прозвучал бесстрастно, как-то механически. Летисия открыла дверь. Огюстен Дюпарк сидел за письменным столом и писал среди нагромождения нот и бумаг. Пачки перевязанных книг и партитур на полках занимали большую часть кабинета, потому что профессор Дюпарк, презрев правила безопасности о допустимой норме книг и бумаг в новых помещениях консерватории, заставил все стены до потолка стеллажами.

Он продолжал писать, и Летисия смиренно стоя ждала, когда он соблаговолит отложить свое перо. Профессор чуть повернул голову направо, и его острый профиль четко вырисовался на фоне окна за его спиной. Потом он снова начал писать и, не поднимая головы, коротко спросил:

— Ну что?

Летисия растерялась, и на какое-то мгновение у нее проскользнула мысль, не обратиться ли ей к кому-нибудь другому.

И тут Дюпарк перестал писать и поднял взгляд на Летисию.

— А-а, Летисия? Так это вы? Я вас не узнал. Примите мои поздравления с первой премией.

— Спасибо, мсье. Говорят, что тему выбрали вы.

— Правильно. Она вам понравилась, если судить по результату. И еще — вы с таким вдохновением говорили о ней на вашей маленькой вечеринке.

— Почему вы ничего не сказали мне, когда я спросила, откуда возникла тема фуги?

— Видите ли, Летисия, сейчас, когда результаты известны, я не делаю из этого тайны, но в тот вечер… Вы и правда хотели бы, чтобы я рассуждал о теме конкурса, которую сам предложил? Нет… даже в моем возрасте у меня еще осталось немного скромности.

Его объяснение прозвучало убедительно. Однако, если королевская тема, как, похоже, полагает Беранже, явилась причиной убийства Пьера, она должна узнать об этом как можно больше.

— Такое задание по фуге было по меньшей мере… странным.

— Странным? Почему же?

— Тема Баха, вывернутая наизнанку… я не думаю, чтобы подобное когда-нибудь было. Почему вы выбрали такое задание?

— А почему вы хотите узнать это? Я не думаю, чтобы в этом был особый смысл. Так, по наитию, по интуиции…

Дюпарк смотрел на Летисию маленькими хитрыми глазками, и она почувствовала, что не продвинется вперед, если не объяснит ему все.

— Я спрашиваю об этом потому, что убеждена: в оригинале, в теме самого Баха, есть… скажем, ошибка, и, следовательно, в зеркальном обращении темы это проявляется.

Казалось, Дюпарк вдруг утратил свою уверенность. Он встал и, не отводя взгляда от Летисии, сделал многозначительную паузу, обошел свой стол. Потом, скрестив руки за спиной, он начал мерить шагами небольшое пространство между столом и входной дверью.

— Что вы хотите этим сказать?

Летисия и сама не знала. Она просто решила пустить ему пыль в глаза. Но теперь нельзя было отступать.

— В теме есть своего рода погрешность, которая мешает рассматривать ее как совершенное произведение.

— Не думаю. Можно найти погрешности в упражнениях ученика, но не в произведении мэтра. К тому же вы знаете, что тема была предложена Баху Фридрихом Вторым.